с ним случалось каждый вечер. Персидский историк Джузджани, питавший к нему страстную ненависть по причинам, не совсем понятным, называл его «палачом и тираном»[1898]. В «Тайной истории» о нем тоже отзываются нелестно: он изображен пьянчугой, бабником и скрягой (абсолютно несправедливо), огораживавшим свои охотничьи угодья заборами, чтобы животные не сбежали на участки братьев.
Начнем с негативных качеств, по крайней мере, с трех эпизодов, в которых он действительно вел себя как типичный восточный автократ. Мы уже писали о ритуальном убийстве, сразу же после избрания ханом, сорока красавиц из самых знатных семей, украшенных драгоценностями, облаченных в роскошные одеяния и принесенных в жертву на могиле отца вместе с таким же количеством лошадей — несмотря на двухлетнее официальное траурное поминание Чингисхана[1899]. В другой раз он повелевает убить монгольского сановника по имени Дохолху из-за элементарной ревности: ему не понравилось, что отец сделал из него фаворита[1900]. Но самое большое злодеяние он совершил, когда племя ойратов воспротивилось его воле. В 1237 году хан повелел, чтобы все девственницы в империи становились женами мужчин по его выбору. Ойраты попытались обойти приказание, поспешно выдав девственниц замуж за женихов в своем же племени. Рассвирепев, Угэдэй приказал провести перед ним парадным строем 4000 молодых ойратских женщин, кроме тех, кто уже обзавелся семьями. Затем он отобрал среди них аристократок и подверг их групповому изнасилованию на глазах отцов, братьев и мужей. Затем женщин разделили на три категории. Самых красивых он взял в свой гарем; девушек средней пригожести предназначил для дипломатов и иностранных вельмож, дурнушек раздали мужикам, которых монголы считали «худородными»: половым, сокольничим, смотрителям за зверями (по неизвестным причинам среди этих людей в источниках упоминаются и смотрители за леопардами и гепардами)[1901].
С другой стороны, Угэдэй был человек сентиментальный и исключительно великодушный. Его можно было принять за «простачка», которого легко уговорить, а его щедрость была настолько неуемной, что чиновники от отчаяния рвали на себе волосы. Когда один старик попросил денег на то, чтобы открыть свое дело, Угэдэй без колебаний дал ему необходимую сумму, не потребовав никаких залогов и гарантий. А когда его спросили «почему он это сделал?», хан пожал плечами и ответил: «Старику осталось совсем немного жить». Потом кто-то еще захотел «пустить шапку по кругу», но финансовые советники предупредили, что этот человек в долгах, как в шелках. Угэдэй, поинтересовавшись размерами долга, и долг оплатил, и выдал просителю нужную сумму денег[1902]. Видя полное безразличие хана к деньгам, его рутинно надували пронырливые купцы и предприниматели. В то же время Угэдэй любил выстраивать в уме схемы сколачивания капитала, которые любому стороннему человеку показались бы аферами. Его раздражала высокая стоимость содержания стражи, охранявшей казну в Каракоруме, и он повелел снять охрану и объявить, что все, кому нужны деньги, могут пойти в казну и взять столько, сколько необходимо[1903].
Однажды, наблюдая за ремесленником, явно не очень смышленым и пытавшимся безуспешно продать свои изделия, хан почувствовал жалость к этому человеку и скупил у него и товар и инструмент. Узнав как-то, что чиновники придерживают выплаты, считая его чрезмерную щедрость следствием опьянения, он пришел в неописуемую ярость и пригрозил всех казнить. Его великодушие распространялось даже на бедноту и безнадежных должников из номинально враждебных стран. Хан объяснял, что таким образом он обезоруживает людей, отбивает у них желание воевать против монголов[1904].
Это сентиментальное великодушие проявлялось и по отношению к зверью. Обычно рассказывается такая история. К нему перед казнью принесли волка, зарезавшего овцу. Угэдэй повелел отпустить хищника, поставив ему условие, что зверь расскажет обо всем собратьям, и они уйдут в другую местность. Заклинаниями хан добился от волка согласия на сделку. В данном случае чиновникам удалось провести Угэдэя. Как только волка отпустили на свободу, на него натравили свору гончих, которые разорвали его в клочья. Угэдэй был настолько возмущен, что приказал перебить собак[1905].
Некоторые историки склонны объяснять непомерное великодушие Угэдэя тем, что он был хроническим игроком, отличавшимся пристрастием к высоким ставкам в своем излюбленном спортивном увлечении — борьбе. Он сам говорил, что бессмертие заслуживается только импульсивным великодушием. Ему сказали однажды, что любые жизненные обстоятельства приводят к единственно верному выводу о том, что «все проходит», и он решил опровергнуть эту теорию собственной жизнью, завоевать репутацию, которая будет существовать вечно. Другие авторы, более прагматичные, утверждали, что Угэдэй презирал финансовое могущество купцов и финансистов, никогда не выходивших на поле боя, ценил лишь политическую власть и воинскую доблесть, и его пренебрежительное отношение к деньгам лишь отражало неприязнь к людям, не державшим в руках оружие[1906].
Угэдэй, здравый и разумный правитель, всегда уделял особое внимание Джагатаю, советовался с ним по всем важнейшим проблемам, старался ничем не огорчать. Джагатай в ответ выказывал великому хану почтение, иногда перебарщивая в патетике. Однажды братья выезжали вместе на лошадях, и Джагатай предложил устроить состязание на скорость, в котором победила его лошадь. В ту ночь Джагатай не спал, раздумывая над тем, что, возможно, совершил lèse-majesté[1907] по отношению к великому хану. На следующее утро он пришел к Угэдэю с просьбой наказать его. Угэдэя вначале встревожило внезапное появление брата во дворце: не затеял ли он переворот? Узнав об истинной цели визита, великий хан размяк и засыпал Джагатая благодарностями. Тем не менее, Джагатай, приверженец придворного этикета, настоял на том, чтобы выпустить прокламацию такого содержания: каган прощает его и сохраняет ему жизнь, а Джагатай в знак исправления своей ужасной ошибки дарит ему девять великолепных скакунов. Эта завуалированная акция поддержки помогла Угэдэю: она убедила тех, кто еще колебался, в том, что Угэдэй утвердился в роли великого хана и Джагатай никогда не встанет ему поперек дороги[1908].
Однажды Угэдэю все-таки пришлось проучить брата. Джагатая надоумило передать кому-то еще некоторые провинции в Трансоксиане, находившиеся под прямым управлением Ялавача, наместника Угэдэя. Ялавач пожаловался Угэдэю, который распорядился отменить приказ. Джагатай незамедлительно повиновался и отправил хану извинения: «Я поступил по неразумению и без наставления. У меня нет достойного ответа, который можно было бы составить, но поскольку хан повелел мне дать ответ, то я взял на себя смелость написать этот жалкий набор слов»[1909]. Угэдэя так тронуло покаяние, что он разрешил Джагатаю распоряжаться спорными провинциями по своему усмотрению. В частном порядке Джагатай выговорил Ялавачу за «назойливость» и довел до сведения наместника, что он им крайне недоволен. Ялавач, одаренный способностями к импровизации, моментально понял, что ему необходимо ублажить опасного противника, и он прибег к помощи Вазира, визиря, управляющего дворцом в Бешбалыке на севере, предметом гордости и величайшей радости Джагатая[1910]. Вазир сам был занимательной и незаурядной личностью. Он был кидань и прошел через тяжелые жизненные испытания, был табунщиком у вождя джалаиров и прислужником у личного лекаря Джагатая. Брат Угэдэя однажды сказал, что хотел бы как можно больше узнать о жизни отца и его свершениях. Вазир обладал феноменальной памятью и провел дотошные исследования, в том числе многочисленные интервью, намекнув потом каким-то образом Джагатаю, что именно с ним и нужно консультироваться. Поначалу Джагатая оттолкнула несуразная внешность низкорослого и уродливого Вазира, но вскоре он пришел в восторг от его удивительной памяти, ума, сообразительности, красноречия и отваги. Он сделал его визирем и наделил необычайными привилегиями и поблажками. Однажды на совете в дискуссию вмешалась жена Джагатая, и Вазир в присутствии Джагатая приказал ей замолчать, потому что она — женщина. Джагатай не сказал ему ни слова, а потом даже позволил ему предать смерти собственную невестку за прелюбодеяние. Безусловно, он и был тем человеком, который мог наладить испорченные отношения с Джагатаем. Ялавач написал Вазиру, что имеет на Угэдэя такое же влияние, какое оказывает Вазир на Джагатая, из чего следовало, что Ялавач способен заставить Угэдэя предать его смерти. В то же время он может одарить его несметными благами, если Вазир отрегулирует разлад с Джагатаем. Вазир по достоинству оценил сметливость коллеги éminence grise[1911] и восстановил его в ранге фаворита Джагатая[1912].
Пристрастие персидского историка Джузджани к Джагатаю столь же загадочно, как и враждебность к Угэдэю. Он называет Джагатая добропорядочным, чистосердечным, жизнерадостным, веселым и хлебосольным хозяином — ни один из хронистов или комментаторов не обнаружил этих качеств — и противопоставляет «благородное» увлечение охотой Джагатая с «низменной» страстью Угэдэя к борьбе и азартным играм