[2015]. У монголов тоже имелось современное оружие: катапульты, баллисты и примитивные пушки, сделанные из бамбуковых труб и воспламенявшиеся медленно горящим фитилем[2016]. Боеспособность двух сторон существенно различало лишь одно обстоятельство: если цзиньцы постоянно теряли людей — в бою или вследствие голода — то монголы поддерживали численность войск за счет пленных, которыми они прикрывались, без жалости отправляя на верную смерть.
При осаде Кайфына монголы продемонстрировали, как многому они научились в осадном деле за двадцать лет, прошедших со времени начала войн с цзиньцами. Субэдэй построил 54-мильную стену вокруг города, закрывшую все пути для побега, и постоянно экспериментировал в применении новых технологий, используя мастерство и знания инженеров-мусульман, набранных во время войны с шахом. Эти инженеры построили требушеты, бросавшие 166-фунтовые метательные снаряды с такой силой, что они пробивали глинобитные стены толщиной от семи до восьми футов[2017]. Они соорудили баллисты с дальностью стрельбы 400 ярдов. Вдобавок ко всему, монголы могли использовать в процессе сражения легкие катапульты, примитивные минометы и гранаты. Сомнительно, чтобы в осаде Кайфына использовалась новейшая стенобитная машина — требушет с противовесом, но достоверно известно, что она широко применялась в последующих военных кампаниях против Сун[2018].
Похоже, что Субэдэй специально устраивал «каникулярные» перерывы в осаде, чтобы поднимать моральный дух своих людей и давать им возможность поживиться грабежами и набегами по селениям. В источниках упоминаются толпы беженцев, включая детей и стариков, пытавшихся скрыться в горах, где они все равно погибали, замерзая в снегах, или от рук монгольских банд[2019].
Затянувшееся противостояние в Кайфыне уничтожало остатки гуманности в интервентах: отмечается четкая тенденция нарастания казней генералов и командующих, даже добровольно сдававшихся монголам. Невероятно, но даже на последней стадии блокады продолжали действовать и оказывать ожесточенное сопротивление довольно крупные отряды цзиньцев. В самом Кайфыне условия существования не поддаются описанию: настолько они были бесчеловечны. Все бедствия, ассоциирующиеся с осадами — голод, эпидемии заразных болезней, каннибализм, массовые убийства — стали еще более жуткими и масштабными. Летом, когда зной потворствует инфекциям, а еды катастрофически недостает, люди сначала поедали лошадей, а потом кости, перемешанные с зелеными сорняками, или супы, сваренные из кож седел и военных барабанов. Опасность распространения чумы была столь велика, что Субэдэй многократно прерывал осаду и на длительное время отводил армию, хотя и не ослаблял мертвую хватку блокады[2020].
Эпическая осада Кайфына предоставляла возможность фон-баронам монгольского общества произвести впечатление на Угэдэя героическими деяниями (реальными, воображаемыми, надуманными, вымышленными или даже липовыми). Чинкай, фактически исполнявший роль канцлера или главного министра, уже был на виду, но Субэдэю, избравшему амплуа политика и понимавшему, что не входит в число фаворитов, пришлось обращать на себя внимание ценными предложениями, например, удостоить Угэдэя девятибунчужным знаменем и правом восседать в паланкине[2021]. В самой столице же у императора наконец сдали нервы. Покинув императрицу и всех членов семьи, однажды ночью в феврале 1233 года он тайком выскользнул из города с небольшим эскортом, пробрался через монгольские блокадные линии и направился в Хэнань, чтобы сформировать новую армию. Он щедро оплачивал проявление верности и готовность продолжить борьбу дарами из императорской казны, назначив верховным главнокомандующим генерала Цуй-ли[2022].
Вскоре ему действительно встретилась одна из странствующих цзиньских армий, которых еще немало блуждало по стране, и он взял над ней командование. Ай-цзун решил переправиться через Желтую реку, чтобы привлечь под свои знамена побольше людей, но пока он искал брод, разразилась страшная буря. Неудивительно, что застрявшее в непогоде цзиньское воинство почти сразу же настигли монголы, посланные Субэдэем. Кровавый исход завязавшейся битвы был предрешен. Многие воинов погибли не только в сражении, но и утонули, в поисках спасения пытаясь переплыть реку. Общий итог цзиньских потерь — более 8000 трупов, многие из которых колыхались в волнах Хуанхэ[2023]. Ай-цзун ушел с небольшим отрядом, но о мобилизации новых войск не могло быть и речи: уцелевшие воины рыскали по селениям, грабя и круша дома и уничтожая последние еще сохранявшиеся очаги поддержки режима Цзинь. Оставшись с одной лишь свитой, Ай-цзун отправил гонца, чтобы вызвать императрицу и царевен. Намечавшийся побег не мог быть успешным. К этому времени монголы так плотно заблокировали город, что, по образному выражению одного автора, из него не сумел бы выйти даже фламинго.
Завершающая стадия осады[2024] начиналась уже тогда, когда, по свидетельству хроник, защитники города были доведены до безумного, полумертвого состояния, когда некоторые солдаты набрасывались на своих жен и детей, поедая их, или крушили дома, чтобы обломки использовать в качестве горючего материала для метательных орудий. Моральный дух осажденных окончательно был сломлен вестями о том, что Ай-цзун собрался вывезти семью, а это служило верным признаком того, что потеряны все надежды[2025].
Понимая, что и его самого, и всех остальных защитников города перебьют, если Ай-цзун сумеет продолжить переговоры с Субэдэем, генерал Цуй-ли организовал переворот, казнил гражданского губернатора и сановников, сохранявших верность императору. Изгнанного Ваньяня Цзун-гэ провозгласили регентом, попросили вернуться, назначив премьер-министром Цуй-ли. Новая власть потребовала от Субэдэя предложить новые условия капитуляции. Субэдэй, похоже, проявив уступчивость, ответил на запрос, заявив, что цзиньцы должны снести все фортификации и уплатить астрономическую сумму военных контрибуций[2026]. Цуй-ли, знавший, что его выживание всецело зависит от настроений Субэдэя, послал ему оставленные про запас драгоценности и гарем из самых юных и красивых девушек, выказывая глубочайшую преданность и одновременно начав кампанию террора против наиболее зажиточных горожан Кайфына, заставляя их отдавать свои сокровища. Затем генерал арестовал всю царскую семью, отправив ее под стражей к Субэдэю. Монгольский военачальник незамедлительно повелел предать смерти всех принцев крови; принцесс отослали в Каракорум; в пути, как указывают источники, над ними демонстративно надругались[2027].
Затем последовал триумфальный въезд Субэдэя в Кайфын, где его со всеми почестями встречал Цуй-ли. Монголы привычно занялись грабежом, мародерством и изнасилованиями в нарушение обещаний, данных Субэдэем генералу Цуй-ли. Субэдэй ненавидел китайцев, считая их недочеловеками, и, цинично нарушив данные прежде обязательства, просто демонстрировал свое к ним пренебрежение[2028].
Но он получил взбучку за многочисленные и бессмысленные жертвы. Полководец отправил Угэдэю экспрессивное письмо, сообщая о том, что Кайфын взят, и прося позволение стереть город с лица земли и покарать его за потери, понесенные монголами за время осады. Елюй Чуцай, оказывавший тогда большое влияние на Угэдэя, вмешался, спасая жизнь китайцам, и изложил свои возражения, доказывая неразумность предложения Субэдэя. Кайфын капитулировал, его обитатели — теперь подданные Угэдэя, и если он убьет их, то лишится десятков тысяч налогоплательщиков, не говоря уже о потере искусных ремесленников и других мастеровых людей, которые исчезнут в кровопролитии, предложенном Субэдэем. Угэдэй внимательно выслушал доводы советника; они на него подействовали, и он отправил срочное послание Субэдэю, разрешая убивать только членов царской семьи[2029].
Под топором палача погибли пятьсот членов большой царской династии (прежде всего доминирующего клана Ваньянь). Цуй-ли ожидал вознаграждений, но и он был убит, не мстителем-монархистом, а цзиньским офицером, чью супругу он якобы изнасиловал[2030]. Субэдэя разозлила взбучка, полученная от Угэдэя, но он прекрасно знал, к чему может привести неповиновение, и переключился на другую цель — город Цайчжоу, в котором Ай-цзун укрылся в августе 1233 года.
К этому времени Ай-цзун уже был вне себя от безысходности и слепой ярости. Он не мог думать ни о чем другом, а только о том, чтобы казнить генералов, спасовавших или предавших его (то есть потерпевших поражение от монголов). В нем еще тлела надежда на помощь внешнего фактора — на сунцев, которых наконец встревожило появление монгольской сверхдержавы у порога собственной империи. Однако сунцы поступили противоположным образом: они подписали договор об альянсе с монголами, обязывавший их поставить войско численностью 20 000 человек для нападения на Цайчжоу и огромные запасы зерна для снабжения монгольской армии[2031]. Объединенными силами союзники штурмовали Цайчжоу, который пал 9 февраля 1234 года. Всем было ясно, что город обречен, но генералы Ай-цзуна опасались сказать ему правду: либо они боялись стражи, которая все еще могла их казнить, либо у них не осталось альтернатив, и они не хотели, чтобы правда погубила слабое сердце императора. Они предпочли удерживать ненадобного монарха в праздных забавах гарема, пытаясь в то же время найти выход из фактически безвыходного положения.