[2193]. Если бы монголы и здесь последовали своему правилу импортировать квалифицированных специалистов, то им пришлось бы вывезти в Монголию треть населения города. В Новгороде действовала современная канализационная система, имелось три собора, но он был перенаселен, в нем было тесно и скученно; в уличной толпе смешались бояре, придворные, купцы, ремесленники, вольные и невольные люди, бродяги и рабы, приезжие негоцианты. Помимо политических распрей и наследственных междоусобиц, Новгород был и сосредоточием эпидемий, которые случались здесь с трагическим постоянством, несмотря на гигиену. Еще одним бедствием были частые возгорания: лишь в одном из пожаров 1211 года сгорели 4300 домов; аналогичный ущерб был нанесен пожаром в 1231 году[2194]. Новгородцы прослыли закоренелыми эгоистами; их не было в сражении на Калке, и они никогда не проявляли желания сотрудничать с другими княжествами Руси.
Не вызывает удивления в этой связи игнорирование Новгородом отчаянной мольбы о помощи жителей Торжка на юго-востоке княжества, подвергшихся нападению монголов[2195]. Торжок, не получив поддержки, тем не менее оказал яростное сопротивление и капитулировал лишь 23 марта, выдержав двухнедельную осаду. Следующей очевидной целью монгольского наступления должен был стать сам Новгород, но Субэдэй неожиданно развернулся обратно, не дойдя до столицы княжества пятидесяти пяти миль. Считается, будто весенняя распутица и грязные дороги не позволяли эффективно использовать конницу, но этот аргумент больше походит на один из тезисов новгородской пропаганды. В действительности, распутица могла начаться лишь через месяц. Новгородцы послали монголам солидную взятку и пообещали аккуратно платить дань в роли вассалов[2196]. Эта акция удовлетворяла требованиям «сдаваться или умереть», и монголы отправились на юг.
Возвращаясь на базу, Субэдэй вновь продемонстрировал незаурядное здравомыслие: он обходил стороной все местности, разоренные во время предыдущего похода на север, не штурмовал укрепленные города, чтобы не тратить понапрасну усилия, и выставлял себя заступником простых людей, преднамеренно нападая только на владения бояр. Его соратник Батый не удержался от соблазна захватить с ходу Козельск под Калугой и просчитался: осада затянулась на семь недель. Ему пришлось поступиться гордыней и запросить подкреплений у Субэдэя, чтобы сокрушить упорство защитников города. Когда Козельск пал, Батый в бешенстве приказал убить всех жителей города до единого человека[2197].
Субэдэй и Батый воссоединились, предоставив войскам длительный отдых. Остаток 1238-го и большую часть 1239 года они провели в степи на западной стороне Дона в развлечениях и в ожидании прибытия табунов из Монголии. Здесь же они пополнили конницу степными лошадьми, отобранными у куманов и других племен. Это были кони самых разных пород — казахские, алтайские, забайкальские, якутские, киргизские, столь же выносливые, как и монгольские пони, с такими же крепкими копытами, сильные и привыкшие к холодным климатическим условиям[2198]. Отдыхали войска поочередно: примерно половина воинства несла службу в гарнизонах наиболее важных городов или участвовала в военной операции, а другая половина находилась как бы в отпуске.
Каждому молодому командующему Батый давал отдельное задание, назначая для нападения и конкретное племя Северного Кавказа или юга русских степей. Беркэ отправился на восток искоренять куманов, воскресших после поражений в 1237 году. Шибан и Бури воевали в Крыму с половцами, черкесами и осетинами. Мункэ и Кадан гонялись за аланами на Кавказе. Еще одно поражение потерпели грузины, уже шесть раз побитые в сражениях с монголами или войсками Джелал ад-Дина в 1222–1238 годах[2199].
Монголам сопутствовала удача. Шибан и Бури на примере Судака в Крыму продемонстрировали, как надо наказывать в назидание другим: город уже был разорен Джэбэ и Субэдэем в 1222 году; теперь он получил вторую дозу монгольской «милости»[2200]. Мункэ в 1239 году завершил завоевание южных степей взятием аланского столичного города Магас[2201]. С триумфом закончил операцию против куманов и Беркэ. После нескольких поражений главный вождь племени канглы Котян ушел на запад с 40 000 уцелевших воинов, совершив величайший прорыв мигрантов в Европу; местный правитель на Дунае вынужденно пропустил их, позволив переправиться через реку, а затем пойти через Болгарию на юг. Котян и его войско, продвигаясь по Фракии, которую нещадно опустошали, сменили маршрут и вышли к границам Венгрии. Отсюда они отправили послание королю Беле IV, обещая принять христианство, если он разрешит им мирно поселиться на венгерской земле. Себе же во вред Бела согласился, накликав на свою голову беду[2202].
За двенадцать месяцев монголы достигли поразительных успехов в покорении степных народов, проявляя выдержку, терпение и надежно прикрывая тылы. Менее опытного командующего могла соблазнить перспектива раннего завоевания юга Руси, но Субэдэй выжидал. В 1239 году, казалось, у монголов все шло как по маслу. Один отряд даже забрался далеко на север до Карелии и границ с Финляндией[2203]. Монголы впервые узнали о существовании Северного Ледовитого океана от финнов, называвших его морем Тьмы[2204].
Отдохнувшая, переформированная и усиленная подкреплениями из Монголии, армия Батыя и Субэдэя была полностью готова к битвам, но они лишь на исходе лета 1240 года решили пойти на юг в Украину[2205]. По причинам, не совсем понятным, Субэдэй передоверил почти всю кампанию Батыю. Монголы начали с того, что захватили и разграбили Переяслав и пронеслись смерчем по южной половине Черниговского княжества, пополнив список жертв грабежа и насилия городами Глухов, Сосница, Хоробор и Сновск. Батый несколько раз перемещался вверх и вниз по реке Десне (левый приток Днепра) и ее притоку Сейму, прежде чем взять в клещи Чернигов. В соответствии с уже отработанной схемой осады крупного города монголы подвели гигантские катапульты и стенобитные машины. Источники сообщают, что одна из катапульт была способна метать на расстояние триста ярдов камни настолько тяжелые, что поднять их могли только четверо здоровенных мужиков. Один из князей предпринял вылазку, но монголы перебили смельчаков, после чего город капитулировал (18 октября 1240 года)[2206].
Снова возникает вопрос: почему князья Руси не смогли сплотиться, чтобы дать отпор общему врагу? Ярослав, князь Владимирский, управлявший и Новгородом, спорил с Михаилом Черниговским за титул великого князя Руси. Михаил вроде бы тайно договаривался с литовцами напасть на Смоленск, но Ярослав разгромил чужеземных интервентов в 1239 году. Можно не сомневаться в том, что князь со своим старшим сыном Александром уже подчинились монголам.
Александр, поставленный управлять Новгородом в возрасте шестнадцати лет, завоевал титул Невского, когда разгромил шведов на реке Неве в 1240 году[2207]. Масштабы и этой битвы, и сражения с тевтонскими рыцарями, произошедшего через два года, непомерно гиперболизируются русской государственной пропагандой с XIII века до настоящего времени. Совершенно ясно, что битва со шведами 15 июля 1240 года была не более чем потасовкой, поскольку потери новгородцев составили всего лишь двадцать человек[2208]. (Историки до сих пор не могут прийти к единому мнению относительно причин конфликта между шведами и Новгородом. Одни считают, что его спровоцировала тайная кампания за обращение в католическую веру, инициированная папой и утверждавшаяся войсками из Германии, Швеции и Дании; другие уверены в том, что это был рецидив древнего русо-шведского спора из-за Финляндии и Карелии.)[2209]
Михаил, уязвленный Ярославом, князем Владимирским, не испытывал никакого желания сражаться с могущественными монголами и спешно бежал на запад, найдя, подобно Котяну и куманам, прибежище в Венгрии. Но он оставил после себя наследие, обрекавшее Киев на неминуемую гибель. После капитуляции Чернигова Мункэ со своей свитой прискакал в предместья Киева, и этот город своей красотой поразил сына Толуя. Узнав, что в Киеве есть сторонники мира, он отправил послов с великодушными, с точки зрения монголов, предложениями в случае добровольной капитуляции города. Разозленный Михаил приказал убить послов, чтобы исключить любые переговоры о капитуляции, и отправился в бега, бросив горожан на произвол судьбы. Им не надо было объяснять, что убийство монгольского эмиссара — nec plus ultra[2210], а это значит, что никому не будет пощады[2211].
Батый двинулся на Киев с юга, круша тюркское племя каракалпаков, которое, предположительно, играло роль буфера между Киевом и любым потенциальным агрессором, и взял город в кольцо. И до дезертирства князя Михаила моральный дух в городе был невысок. Духовную и нравственную атмосферу за последние пять лет подорвали раздоры из-за проблемы наследования княжества и настойчивые попытки вмешаться других князей. За семьдесят лет город четырежды подвергался опустошительным набегам: Суздаля, Галиции-Волыни, Чернигова и Смоленска, и в экономическом отношении он испытывал наибольшие трудности в сравнении с этими четырьмя хищниками. Не спасало и близкое соседство с могущественными половцами. Как отметил один историк, «быстрые смены правителей за последние пять лет не вселяли в людей чувства уверенности и безопасности»