Растерянность — родная сестра паники; очень скоро поляков обуяло душевное состояние, характеризующееся тремя словами — sauve qui peut[2274], но было поздно. Монголы расстреливали рыцарей и с близкого, и с дальнего расстояния, превратив то, что начиналась как битва, в «охоту на индюшек»[2275]. Немногим удалось бежать. Одним из «везунчиков» был Мечеслав, укрывшийся в цитадели Лигница. Генриха и его рыцарей монголы окружили, он несколько раз пытался прорвать сжимающееся кольцо, потеряв в бою двух коней.
Существуют две версии его гибели. По одной из них, его поразили копьем в подмышки, он истек кровью, и ему отсекли голову после смерти. Согласно другой истории, монголы захватили его, заставили преклониться у трупа любимого монгольского полководца, убитого при Сандомире, и после этой символической акции обезглавили. Его обезглавленное и обнаженное тело опознала супруга Анна якобы по шести пальцам на левой ноге[2276]. Его похоронили во францисканской церкви Святого Винсента в Бреслау.
Поражение при Лигнице было для Польши подлинной катастрофой. Почти все воины 20–25-тысячной армии были убиты в сражении, и победа монголов была равноценна триумфу Ганнибала в битве при Каннах в 216 году до н. э. Как сообщают хроники, монголы отрезали уши у павших в бою воинов, наполнив ими девять гигантских мешков[2277]. Немало мифов породила трагедия под Лигницем. По одной легенде, в битве погибло много тевтонских рыцарей, в том числе и великий магистр Поппо фон Остерна, хотя известно, что в бою не было ни одного всадника из ордена, а сам магистр умер в 1257 году. Очевидно, тевтонцев перепутали с тамплиерами, которые действительно понесли тяжелые потери. Их великий магистр Понсе д'Обон сообщал Людовику Святому, что в битве лишились жизни пятьсот его рыцарей, в том числе девятеро братьев, трое старших тамплиеров и двое сержантов[2278].
Двое знатных поляков, избежавших гибели, Мечеслав и Болеслав, не извлекли никаких уроков из поражения и продолжали враждовать, пока один из них не умер в 1246 году. На поверхностный взгляд, победа монголов в Польше едва ли отразилась на дальнейшей судьбе нации, хотя некоторые историки утверждают, что потеря Силезии на целое столетие задержала национальное объединение. Реакцию христианства на поражение поляков можно охарактеризовать как коллективное отрицание свершившегося факта, особенно ясно выраженное в депешах Карпини, посланных в 1245 году: он писал, что монголы были вынуждены уйти после тяжелых потерь при Лигнице. На основе средневекового образа мыслей и причудливой логической алхимии неизбежно появились обвинения евреев в том, что они сговорились с монголами, побудив их к вторжению в Европу[2279].
«Инспирированная евреями» кампания продолжилась, когда Байдар и Кадан повернули на юг в Моравию (восточная часть современной Чешской республики), надеясь отыскать там Вацлава и вызвать его на бой. Они стояли лагерем две недели возле Отмухова, расположенного между Ополе и Клодзко, давая войскам возможность отдохнуть. Потом они подошли к Клодзко (на границе между современной Польшей и Чешской республикой), обнаружив, что цитадель здесь столь же неприступна, как в Бреслау и Лигнице, и для ее захвата потребуются месяцы, а не дни, если монголы, конечно, могут позволить себе такие траты времени. Кроме того, Батый и Субэдэй строго-настрого наставляли, что они не должны отвлекаться от исполнения главной задачи — измотать и обессилить поляков, чтобы они не могли помешать вторжению в Венгрию[2280]. Так или иначе, в мае войска Байдара и Кадана прошли по всей Моравии, оставив за собой полосу разрушений, разорив несколько городов и монастырей, напав даже на приграничные города Австрии на левом берегу Дуная[2281].
Затем монголы появились возле Оломоуца, но не стали брать укрепленный замок, хотя Ярослав из Штернберка, воевода Вацлава, страшась монголов, укрылся в горах Богемии; это породило небылицу о том, что монголов заставили дать задний ход при Оломоуце — еще одна досужая выдумка в собрании европейской чепухи о вторжении 1240–1242 годов[2282]. Издалека Вацлав время от времени посылал небольшие войска, чтобы заманить монголов в западню, но обмануть монгольскую разведку было чрезвычайно трудно[2283]. Простые жители Моравии ушли из городов и попряталась в лесах и пещерах. Некоторые смельчаки умудрялись продавать продовольствие интервентам, с изумлением обнаружив, что монголы не едят хлеб и овощи[2284]. Монголы по обыкновению совершали злодеяния, присущие всем победоносным завоевателям, особенно в отношении женщин, самой легкой поживы. Наконец, к Байдару и Кадану прибыл гонец от Субэдэя, сообщивший о величайшем успехе в Венгрии, требующем их присутствия и участия в несении гарнизонной службы. Монголы повернули на юго-восток, перешли Карпаты и соединились с главной армией на земле мадьяр[2285].
Глава 17Венгрия и Адриатика
Войска Батыя и Субэдэя тем временем неумолимо приближались к Венгрии, стране, состоявшей из двух миллионов человек и занимавшей территорию, несколько большую, чем современное венгерское государство, на пространстве, простиравшемся от Карпат и Трансильванских Альп до Адриатики и включавшем значительную часть современной Хорватии. Монголы верно избрали Альфёльд на Паннонской равнине воротами в Западную Европу, идеальным плацдармом для военных действий, поскольку пушта — ровная и безлесная, как саванна, удобна для конницы и выпаса лошадей и очень напоминала степи Центральной Азии и Монголии. Она казалась превосходной стартовой площадкой для покорения всей Европы[2286]. Соответственно, западноевропейские нации должны были ее всеми силами защищать, а они прохлаждались, когда Венгрия пылала в огне.
Венгрия считалась сильной военной державой, а ее воины в латах составляли цвет средневекового рыцарства, и, казалось, она могла дать отпор интервентам, если бы была единой и сплоченной. Однако со времен основания нации в начале XI века в ней не прекращалась междоусобная борьба за престолонаследие, что предоставляло возможности для вмешательства извне и Византии, и германскому императору. Царствование Белы III (1172/3–1196) всегда преподносится как «счастливая пора», но следующий венценосный представитель династии Арпадов, легкомысленный и беспринципный Андраш II (1205–1235) был исчадием ада[2287]. Первые семь лет после смерти отца Андраш постоянно устраивал заговоры против брата, короля Имре Венгерского, который назначил его правителем Хорватии и Далмации. Интриги привели к битве у местечка Рад в 1199 году, которая закончилась поражением Андраша, вынужденного отправиться в изгнание в Австрию. Папство пыталось наладить мир между воюющими братьями в 1200 году, но ситуация еще больше обострилась, когда Андраш женился на Гертруде Меранской, оказавшей на него плохое влияние и побуждавшей к организации новых заговоров. Имре умер в 1204 году, передав престол малолетнему сыну Ладиславу (Ласло), прожившему совсем недолгое время[2288].
После его смерти в мае 1205 года престол наследовал Андраш. Он уже успел проявить себя как человек аморальный, неразборчивый в средствах и коварный. Когда Бела III умирал, он оставил Андрашу большую сумму денег для крестового похода. Но Андраш потратил их на подачки лизоблюдам и отказывался идти в Святую землю, игнорируя угрозы папы Иннокентия III отлучить от церкви[2289]. Безответственность и выборочная финансовая щедрость — только в отношении фаворитов — оттолкнули от него баронов, которые в 1213 году предприняли попытку устроить государственный переворот, спровоцировав убийство Гертруды. Андраш осмелился казнить только вожака и простил всех других участников заговора. Гертруда оставила ему двоих замечательных детей — Белу (впоследствии Бела IV), величайшего политического долгожителя Венгрии (правил в 1235–1270 годах), и Елизавету (1207–1231), выдающуюся женщину, приверженку догматов Франциска Ассизского, раздавшую все свое состояние бедным; впоследствии она была канонизирована католической церковью[2290].
Юный Бела ненавидел отца, и его затаенная ненависть еще больше возросла, когда в 1215 году Андраш женился на Иоланде, племяннице Генриха, Латинского императора в Константинополе, надеясь (совершенно напрасно) наследовать и этот трон. В 1217 году Андраш отправился из Сплита в 5-й Крестовый поход, но, дойдя до Святой Земли, должен был незамедлительно вернуться домой. Конфликт с баронами порождал хаос и анархию вплоть до 1222 года. Андраш, отличавшийся не только расточительностью, но и амбициями, развязал по меньшей мере четырнадцать агрессивных войн за первые пятнадцать лет царствования и безгранично тратился на приобретение предметов роскоши для дома и семьи. Когда он попытался увеличить налоги, бароны взбунтовались и приняли так называемую Золотую буллу, венгерскую версию Великой хартии вольностей[2291]. Этот документ освобождал дворянство от всех налогов и запрещал вести войны за пределами границ Венгрии. Однако Андраш, подписав буллу, пренебрегал ее положениями. Неизбежно в конфликт вмешалось папство, когда Роберт, архиепископ Эстергомский, наложил на королевство интердикт в 1231 году за то, что Андраш не исполнял требования буллы. Андраш игнорировал его, обратившись непосредственно в Ватикан. Береговский конкордат, подписанный в 1233 году с папой римским, являл собой постыдный договор, обеспечивавший огромные доходы для церкви и позволявший Андрашу продолжать вести прежний образ жизни