я опустошению, но местоположение которых теперь установить невозможно: Воиводен, Эммата.
Нападение на Сегед примечательно еще тем, что оно сопровождалось состязанием между войском Бучека, отправленного на юг совершать набеги, и главным контингентом Кадана, шедшего с северо-востока. Неясно, почему Кадану было дано столь много времени для грабежа и насилия, тогда как Шибан получил строгие указания нигде не задерживаться на марше; существует мнение, будто только часть армии Кадана соединилась с Батыем и Субэдэем на Дунае, и сам он не участвовал в битве, а завершал программу потрошения и разорения венгров[2333]. Этим обстоятельством можно объяснить странные, на первый взгляд, упоминания о том, что монголы уступали в численности войск и под Орадей, и в других местах. Им, видимо, объясняется и то, почему колонна Шибана соединилась с Батыем 17 марта, а левое крыло Кадана не появлялось до 2 апреля[2334]. Лишь когда Шибан подошел на расстояние слышимости, Батый спустил его с поводка, разрешив пограбить Вац, находившийся в двадцати двух милях севернее современного Будапешта на восточном береге Дуная чуть ниже изгиба, где река поворачивает на юг.
Воинство Шибана, насладившись грабежами, заняло позиции северо-западнее Батыя. Шибан совершил блестящий марш-бросок, проходя в среднем пятьдесят миль в день по очень трудной местности[2335]. Но и его достижение блекнет в сравнении с успехами Субэдэя, который преодолел 180 миль за три дня, увязая в снегу и почти не останавливаясь, чтобы отдохнуть и перекусить. Только один раз на Дунае, на удалении десяти миль от Батыя, Субэдэю, пришлось вступить в сражение. Уголину, архиепископу Калочскому показалось, что у него появился шанс отсечь авангард Субэдэя от главных монгольских сил. Монголы применили свой привычный тактический прием ложного отступления. Субэдэй заманил венгров в болото, где монголы расстреляли их из луков, как подсадных уток; Уголину и горстке соратников все-таки удалось бежать[2336].
Когда королю Беле доложили о печальном происшествии, он пришел в бешенство от недомыслия архиепископа. Король повелел всем баронам и церковникам собраться в Пеште для формирования огромной армии и подготовки решающей схватки с монголами, предупредив, что не потерпит никаких побочных миссий и самостоятельных рейдов. Игнорируя распоряжение венгерского монарха, герцог Фридрих Австрийский напал на монгольский отряд, заготавливавший фураж, объявил о победе, назвал Белу трусом и незамедлительно вернулся домой. Вину и за этот бессмысленный налет, и за предыдущий просчет архиепископа историки возложили на венгерского короля, как и за другие ошибки и промахи. Его ругали и за то, что не построил вовремя форты на польско-венгерской границе, и за вялую реакцию на вторжение монголов, и за убийство монгольских послов. По крайней мере, император Фридрих ссылался именно на эти три фактора, когда говорил о военной бездарности короля[2337].
Воинства Батыя и Белы могли хорошо видеть друг друга с противоположных берегов Дуная. Батый пытался перетянуть короля на восточный берег, но Бела, хотя и не обладал талантами полководца, понимал, насколько опасно форсировать многоводную реку, на другой стороне которой его ждет грозный противник. Осознав, что Бела не примет вызов, Батый и Субэдэй начали отходить на восток, и затем последовал шестидневный форсированный марш монголов и наступавшего им на пятки торжествующего венгерского короля. Монголы наконец остановились и построили свои войска в боевой порядок вблизи того места, где река Горнад вливается в Шайо, приток Тисы; Бела расположился на другой стороне реки, юго-западнее монгольского построения, на равнине Мохи, неподалеку от склонов Токая, усеянных виноградниками.
За равниной находились обширные болота, заполненные водой из-за того, что на обеих реках недавно было половодье[2338]. Здесь Бела соорудил укрепленный лагерь, задуманный как неприступное железное кольцо и состоявший из повозок, соединенных вместе по кругу. Безусловно, такая кольцевая баррикада могла сдержать противника, но в случае отступления она помешала бы и самому себе. Как всегда, когда речь заходит о средневековых битвах, а с монголами в особенности, возникают расхождения в оценках численности армий. Более ранние авторитеты противопоставляют 70 000 венгров и 40 000 монголов, хотя эти цифры скорее всего завышены: современные историки обычно приводят более правдоподобные данные — 20 000 монголов против 25 000 венгров, хотя какая-либо определенность в данном случае невозможна[2339].
Через Шайо был перекинут 200-ярдовый мост, располагавшийся ближе к лагерю Белы, окруженному болотами. Снова Батый попытался выманить короля на свой берег, демонстрируя малочисленность войска, и снова Бела не поддался на провокацию, возможно, лишь по той причине, что монголы были плохо различимы на лесистом берегу[2340]. Вероятно, высоким боевым духом не могла похвастаться ни одна из сторон. Призывы короля Белы к войскам, как сообщают хроники, не произвели нужного впечатления, а Батый не был уверен в исходе до такой степени, что отправился на вершину холма с молитвами к Тенгри и просил исламских воинов в своей армии обратиться к Аллаху[2341]. С Батыем были все лучшие монгольские командующие, включая блистательного Субэдэя, наверняка уже знавшего о триумфе при Лигнице, сообщенном скоростными верховыми гонцами. Бела мог положиться на поддержку большинства епископов Венгрии, включая воинственного Уголина, обычно солидаризировавшегося с баронами. С ним был и 33-летний брат Коломан: он был на два года моложе, но считался гораздо более сметливым в военном деле, чем Бела[2342].
Трудно сказать, что именно нарушило патовую ситуацию. Известно только, что вечером 10 апреля к венграм явился перебежчик из монгольского лагеря. Одни говорят, что это был русич, завербованный монголами и убежавший, не желая больше исполнять роль подавальщика стрел, другие утверждают, что дезертировал разозленный рутенский раб. Как бы то ни было, этот человек доставил очень важную информацию. Монголы обычно избегали сражений ночью и прекращали битву с наступлением сумерек с тем, чтобы возобновить ее утром. Субэдэй знал, что об этом знают венгры, и решил употребить это знание в свою пользу — предпринять внезапную ночную атаку Батыя через мост, подготавливающую массированное наступление ранним утром на лагерь Белы. Одновременно он собирался найти брод ниже по течению и напасть на венгров и с тыла. Крайне важно было, чтобы атака Батыя не началась преждевременно [2343].
Коломан, Уголин и магистр тамплиеров Рембальд де Вочон сразу же отправились в путь с пехотой, прошли пять миль в полной темноте и в полночь подошли к мосту. Монголы, застигнутые врасплох, были отброшены назад, понеся большие потери от стрел арбалетчиков, всегда действовавших с наибольшей эффективностью на близком расстоянии[2344]. К двум часам ночи схватка закончилась, венгры решили, что отразили главное наступление врага и начали праздновать победу. Однако атака на мост была лишь одним из трех направлений генерального наступления монголов. Шибан, посланный на север искать брод, нашел его, перебрался через реку и атаковал мост с фланга. Субэдэй тем временем пошел на юг с третьим войском, рассчитывая по дуге выйти позади лагеря Белы. В четыре часа утра Батый, когда забрезжил рассвет, вновь атаковал мост, используя на этот раз катапульты против арбалетчиков.
Через некоторое время венгры, узнав, что Шибан готовится ударить с тыла, отошли обратно в лагерь[2345]. Шибан несколько раз пытался взять лагерь штурмом; Коломан, Уголин и Рембальд отвечали дерзкими вылазками, во время которых завязывались ожесточенные рукопашные бои. Уже было восемь утра, когда Батый форсировал мост с главной армией, намереваясь поддержать Шибана. Над контингентом Коломана нависла угроза оказаться зажатым между двумя армиями, и он отступил в лагерь, где собралась большая часть венгерских войск, все еще надеявшихся на то, что Коломану каким-то образом удастся отбить налеты монголов[2346]. В самом лагере вспыхнула вульгарная перебранка Уголина с Белой, обвинявшего короля в бестолковости. Архиепископ в грубых выражениях ругал монарха за то, что он не подготовил оперативный план действий на случай, если венгры не смогут сдержать монголов на мосту.
В третий раз Батыю пришлось биться с венграми на местности, не позволявшей развернуть войско в привычный боевой порядок. В первой фазе сражения он понес недопустимо тяжелые потери, лишившись тридцати элитных гвардейцев. К тому времени Субэдэй нашел подходящее место для переправы и перебросил армию по самодельному понтонному мосту[2347]. Именно в тот момент, когда Батый испытывал наивысшее напряжение и, казалось, ни одна из сторон не могла взять верх, воинство Субэдэя внезапно появилось в тылу венгров. При виде третьего монгольского полчища венгры пришли в смятение, нервы не выдержали, началась паника. Наступая с трех сторон и используя горящие стрелы и другие невиданные венграми виды вооружений — порох, примитивное огнестрельное оружие, зажигательные гранаты[2348], монголы буквально «съедали» противника. Они обрушили на