Монголы начали осаду крепости в марте 1242 года. Стандартное забрасывание противника шквалом стрел не произвело никакого впечатления на защитников цитадели, войско Кадана предназначалось для молниеносных поисково-истребительных операций и не имело осадных машин. Он выслал вперед для штурма особый отряд, подобравшийся к самым стенам ползком, но хорваты вовремя заметили их и выкатили огромные камни, поубивав несколько человек. Разъяренные, как всегда, потерями, монголы прорвались необычайно близко к противнику, повсюду, в том числе и на стенах, завязались ожесточенные рукопашные схватки; они наконец смогли пробиться внутрь и привычно разграбили дома, добыв приличную поживу, но гарнизон успел отойти вглубь еще более неприступной цитадели[2393].
И только сейчас Кадан получил разведданные, подтверждавшие, что Бела одурачил его, втянув в побочную и второстепенную акцию, а сам находился где-то в другом месте. Тогда он разделил воинство на два отряда: один из них должен был довершить грабеж Сплита, а другой — обследовать подступы к Трогиру. Отряд, посланный к Трогиру, потребовал выдачи Белы, но город игнорировал ультиматум. Решив, что его опять вводят в заблуждение, Кадан двинулся дальше на юг, захватил и выпотрошил город Котор (на территории современной Черногории)[2394]. Он смог дойти даже до Шкодера (Скадара) на севере Албании, но после доклада Батыю о том, что неуловимый Бела до сих пор не найден, получил приказ идти на воссоединение с основной армией в Валахии, чтобы его не блокировали в Далмации, поскольку Батый находится слишком далеко и не в состоянии ему помочь[2395].
В апреле 1242 года Кадан совершил марш-бросок через Боснию и Сербию к месту сбора. Батый шел в Валахию южным берегом Дуная, а Орда — через всю Трансильванию, сжигая поселения и совершая особенно жестокие карательные деяния. Всюду монголам давали отпор, особенно на севере Балкан[2396]. Три армии все же соединились в Валахии. На прощание монголы «великодушно» отпустили узников, сказав им, что теперь они свободны и могут возвращаться домой, но сразу же всех цинично убили под предлогом «попыток к бегству». Придя в Болгарию, они разграбили Тарново и потрепали войска Балдуина II Константинопольского, наказав его за укрывательство куманов[2397]. Балдуин незамедлительно запросил в Константинополе подкреплений.
Затем произошли две битвы. Первое сражение, довольно банальное и незначительное, Балдуин выиграл, но Батый собрался с силами и нанес ему ответный сокрушительный удар[2398]. Батый никогда не забывал «наглых оскорблений» и мстил за поражение Балдуину, когда облагал данью Болгарию в роли хана Золотой Орды в пятидесятых годах XIII века. Наконец монголы все-таки отошли на восток через Молдавию и расположились на зиму 1242/43 года в низовьях Волги, где Батый решил обосноваться как наследник улуса отца Джучи[2399].
Монголы по праву могли гордиться своими военными успехами. Во время кампании 1236–1242 годов они прошли от Каракорума в общей сложности 16 000 миль, если учесть, что войска никогда не шли прямиком, а отклонялись и на север, и на юг русских земель, преодолевали горные перевалы и другие природные преграды, не говоря уже о зигзагах, совершавшихся для «зачистки» то одного, то другого непокорного противника.
Разорение, которому они подвергли Венгрию, ошеломляет. После 1242 года здесь разразился массовый голод, возросла смертность среди крестьянства, которое было лишено возможности выращивать продукты пропитания; по некоторым данным, от мора и поветрий людей умерло больше, чем от монгольских стрел и сабель[2400]. Заброшенные деревни, разрушенные церкви и разграбленные монастыри еще долго напоминали о монгольском нашествии. Страшные события 1241–1242 годов «времен татарского нашествия» воспринимались венграми шестидесятых и семидесятых годов XIII века с такой же болью, с какой британцы говорили о жизни «во время войны» — Второй мировой войны [2401]. Некоторые историки убеждены, что Венгрия столетиями лежала в руинах. Больше всего пострадали Трансильвания и регионы к востоку от Дуная; на западной стороне реки самые тяжелые испытания выпали на долю жителей Эстергома, но нельзя забывать, что город подвергся нападению куманов (поздние историки почему-то игнорируют это обстоятельство и всю вину возлагают на монголов)[2402]. Реальную смертность в 1241–1242 годах установить невозможно уже по той причине, что мы являемся заложниками средневековых хронистов. Тем не менее, если суммировать статистику по разоренным городам (4000 человек в Родне, 6040 в Бистрице и т. д.), данные о гибели людей в Мохи, от эпидемий и массового голода, то окажется, что смертность была на уровне 25 процентов населения, то есть полмиллиона человек. Надо учитывать также то, что немногие пленники монголов могли выжить, не говоря уже о массовых убийствах в Валахии перед уходом Батыя на Русь и о том, что большое число пленных, принуждавшихся монголами идти в бой в первых рядах, могли попасть в списки монгольских потерь. Люди, пережившие сражение, вряд ли могли долго протянуть на рационе, разрешенном захватчиками и состоявшем главным образом из кишок, ног и голов забитых животных[2403]. Большинство современных историков склонны занижать смертность, однако никто не использует цифры менее 15 процентов, что означает гибель 300 000 человек[2404].
Вдобавок, монгольское нашествие вызвало небывалую проблему миграции населения и вывоза большого числа искусных мастеров, ремесленников и вообще любых высококлассных специалистов в Монголию[2405]. Рубрук выяснил, что Бури в особенности было присуще превращать в рабов квалифицированных специалистов, привезенных из Европы, например, немцев, в серебряных рудниках и оружейных мастерских в отдаленных районах Центральной Азии. В числе важных европейских особ в лагере Батыя на Волге были золотых дел мастер из Парижа, дама из Мёца, о которой мы уже писали, сын английского аристократа и племянник нормандского епископа — все они оказались жертвами невезения, появившись в неподходящем месте и в неподходящее время[2406].
В долгосрочном плане монгольское нашествие принесло некоторую пользу лишь самому Беле, который, несмотря на разруху, сумел найти ресурсы для победной войны с герцогом Австрии Фридрихом[2407]. Монголы преподали Беле тяжелый урок, но он, в отличие от многих других вождей и прошлого и настоящего, усвоил его. Как заметил Денис Синор, «впервые она (Венгрия) поняла, о чем прежде и не догадывалась, что тщетно надеяться на помощь Запада»[2408]. Бела построил каменные замки и крепости с высокими стенами по всему королевству, и одержимость «татарами» превратила его в эксперта по монгольской проблеме, после 1242 года консультировавшего и папу Иннокентия IV[2409]. Несмотря на предательство куманов в 1241 году, он разрешил им вернуться в 1245 году и попытался соединить их с рыцарями-госпитальерами и создать главную военную опору страны[2410]. Король отказался от политики «вернуться к старым временам» в отношении баронов, пожаловал им щедрые земельные угодья, чтобы снизить остроту антагонизма и привлечь их на свою сторону. Он совершил лишь одну ошибку — передал правление Трансильванией сыну Штефану и позволил двоецарствие — пагубный эксперимент, приведший к гражданской войне в 1264–1265 годах. Великий беглец умер в 1270 году в возрасте 64 лет, признанный после 35-летнего царствования «вторым отцом-основателем страны»[2411].
Издевательство монголов над Венгрией встревожило Западную Европу, заставило задуматься о собственной участи, но внезапно Батый и его орды ушли. Опасность миновала, и Европа могла вздохнуть свободно. С тех дней и до сего времени историки не могут ответить на вопрос: что заставило монголов повернуть назад? Общепринятое «объяснение» состоит в том, что после смерти Угэдэя каждый монгол полагал своим долгом возвратиться на родину для избрания преемника. Соглашаясь с вероятностью смерти в результате отравления хана некоей дамой, а не из-за алкоголизма, более распространенной версии, ведущий русский историк написал: «Эту женщину, кто бы она ни была, следует считать спасителем Западной Европы»[2412].
Однако эта версия малоубедительна по ряду причин. Во-первых, курултай, на котором избрали Гуюка каганом, собрался лишь в 1246 году, через четыре с половиной года после смерти Угэдэя. Во-вторых, Батый не вернулся тогда в Монголию (прохлаждался, как мы знаем, на Волге), хорошо осведомленный об интригах в Каракоруме и понимавший, насколько опасно возвращаться домой (не без оснований).
В-третьих, не все старшие командиры и представители знати были вызваны в Монголию после смерти Угэдэя. Самый показательный пример — положение, в котором оказался Байджу, монгольский командующий в Ираке и западном Иране, которого Угэдэй назначил преемником Чормагана. 26 июня 1243 года Байджу на голову разбил тюрок-сельджуков Кей-Хосрова II