[2413] при Кёсе-даге, несмотря на численное превосходство противника. (Якобы он прокомментировал численное превосходство сельджуков в типично монгольской пренебрежительной манере: «Чем больше их, тем больше достанется нам славы и поживы»».) В результате этого триумфа 1241–1243 годы стали для монголов такими же победными, как 1220–1222 годы; Байджу покорилась Трапезундская империя в Анатолии, и его армии смогли дойти до Сирии[2414].
Отказ монголов от идеи вторжения в Западную Европу можно объяснить и тем, что их обеспокоило обилие лесов и отсутствие больших равнин, которые могли бы обеспечить фуражом и пастбищами и конницу, и домашний скот. Будто бы даже в Венгрии монголы не могли развернуться в полную силу, потому что там имелась только пушта, Великая Венгерская равнина, единственное место к западу от Черного моря, действительно изобиловавшее травами в достаточной степени для прокорма многих тысяч лошадей. Но и здесь они были ограничены 40 000 квадратными милями в сравнении с 300 000 квадратными милями великих степей родины. Для прокорма 100 000 лошадей требуется 4200 тонн зерна и зимой и летом. Не везти же зерно за 8000 миль из Монголии? Кроме того, боевому коню нужны конюхи и табунщики, а это означает, что в армии надо набирать дополнительный персонал, и, вдобавок, лошади восприимчивы как раз к тем заболеваниям, которые провоцирует холодный и сырой климат северной Европы[2415].
Эту теорию опровергают факторы, которые обычно называются «частными» или зависящими от обстоятельств. Монголы доказали, что способны адаптировать тактические приемы и в длительной войне с китайской империей Сун, и, особенно, в завоевательных походах под началом Хубилая в Бирму, Вьетнам и Японию, хотя, за исключением покорения империи Сун, все другие кампании были безуспешными. Наполеон использовал в завоеваниях многотысячные конницы, даже немцы во время Второй мировой войны содержали миллионы лошадей на небогатых травами землях индустриальной Европы. Можно сказать, что такие сопоставления неуместны: ко времени Наполеоновских войн значительную часть Европы еще занимали пастбища, а во Второй мировой войне немцы имели в своем распоряжении железные дороги, превосходные ветеринарные корпуса и мобильный конский транспорт, чего не было у средневековых монголов. Примечательно, что военное превосходство гуннам Аттилы в набегах во Франции и Италии обеспечивала конница, и сдержала их экспансию не проблема пастбищ. Правильно было бы сделать такой вывод: проблема пастбищ и содержания лошадей безусловно сыграла «некоторую» роль в решении монголов уйти из Европы[2416].
Другая популярная теория состоит в том, что вся история с уходом монголов толкуется превратно, поскольку монголы вовсе не собирались завоевывать Западную Европу. Согласно этой версии, монголы вторглись в Венгрию только ради того, чтобы наказать Белу, приютившего куманов, и обеспечить безопасность с запада для улуса Батыя в Руси — Золотой Орды[2417]. Эта теория привлекательна своей простотой — в таком случае уход монголов не требует объяснений, — но она вступает в противоречие с массивом бесспорных исторических фактов, в частности, с тем, что монголы в тот период были безнадежно поглощены распрями. Иными словами, если Батый, без сомнения, ставил перед собой такую цель, то Субэдэй хотел всего лишь «увидеть» Атлантику. Не существует документальных свидетельств наставлений, которые Угэдэй давал своим командующим. Скорее всего, они имели условный характер, их исполнение ставилось в зависимость от обстоятельств: если завоевание Руси и востока Европы пойдет успешно, то он предоставит необходимые ресурсы и для покорения Западной Европы.
Со всей определенностью можно заметить, что решение Батыя вернуться на Волгу оттолкнуло от него Субэдэя. Полководец порвал все отношения с ним, ускакал со свитой в Монголию и открыто занял сторону Гуюка, домов Угэдэя и Толуя против Батыя и дома Джучи. Он уклонился от участия в интригах 1242–1246 годов, но присутствовал на курултае в 1246 году, избравшем Гуюка. После этого он уединился в своем родовом гнезде племени урянхайцев на восточном берегу Байкала, где и умер в 1248 году в возрасте 72 лет[2418]. Его сын Урянхатай совершил много великих дел под началом Мункэ в войне против империи Сун.
По всем свидетельствам, и Субэдэй, и Угэдэй, и Гуюк хотели завоевать Западную Европу. Карпини в 1245 году сообщал, что у Гуюка три цели: стать каганом, нанести поражение Батыю в гражданской войне, которая только что началась между ними, и заново вторгнуться в Польшу и Венгрию, подготовляя плацдарм для завоевания Германии и Италии[2419]. Гуюк заявлял, что собирается сначала напасть на Германию и располагает ценными разведданными о военном потенциале императора Фридриха. Но Карпини говорил коллеге Салимбене ди Адаму о своем убеждении в том, что действительной целью Гуюка была Италия по двум причинам: это была необычайно богатая страна, служившая, кроме того, опорной базой для «чуда мира» (не говоря уже о папе римском). Несмотря на хвалебную оценку Карпини германской военной мощи, что оправдывало выбор Италии как более легкой и доступной цели, велика вероятность того, что монголы, зная пристрастие императора к Италии, решили вцепиться в «яремную вену»[2420].
Карпини также отметил практичность и реализм Гуюка, рассчитавшего, что кампания будет длиться восемнадцать лет. Относительно шансов на успех историки всегда считали и считают до сих пор, что монголы могли бы дойти до Атлантики, но при одном условии: если Монголия будет единой и монолитной империей. Они не пощадили бы и Византию, как писал один византийский эксперт: «Преемники Чингисхана… стерли бы с лица земли как Византию, так и Латинскую и Болгарскую империи, если бы того захотели»[2421]. Вероятность похода до Атлантики была высока: монголы досконально знали особенности европейской политики, в то время как Запад все еще пребывал в полном неведении об этих людях, идентифицируя их то исмаилитами, то антихристами, то посланниками сатаны, возбудителями хаоса, ереси и анархии, сторонниками ислама, катаров, ломбардских сепаратистов, даже ударными отрядами тайного международного еврейского заговора.
Можно сказать, что на Западе не было недостатка в эмоциях, но явно не хватало благоразумия и интеллекта[2422]. Карпини утверждал, что нашел средство, как нанести поражение монголам на поле боя, но это был всего лишь пропагандистский трюк для повышения морального духа на Западе[2423]. Карпини бодрился, но его более реалистичные современники пытались понять причины, побудившие монголов уйти обратно, и многие заподозрили, что может повториться история с троянским конем греков. Матвей Парижский предупреждал, что «татары» придут снова и ничто не помешает им дойти до Атлантики[2424]. На Лионском Вселенском соборе в 1245 году один епископ высказал предположение, что война с монголами продлится тридцать девять лет — непонятно, откуда взялись эти сведения[2425].
В действительности, к 1242 году Монгольскую империю раздирали междоусобные склоки, создалась реальная угроза гражданской войны, и о вторжении в Западную Европу не могло быть и речи даже в отдаленной перспективе. Батый ушел из Европы из-за недостатка воинов и надвигавшегося конфликта с Гуюком и расположился в низовьях Волги исключительно для того, чтобы подготовиться к решающей пробе сил, которая уже казалась неминуемой.
Нехватка людей была на самом деле острейшей проблемой. После того как стало известно о смерти Угэдэя, рекруты, формально обязанные служить Гуюку и Бури, потребовали отпустить их домой, и Батый ничего не мог поделать с этим, не желая допустить даже самой малой гражданской войны в собственной империи. Мункэ отправился вместе с ними в Каракорум, увозя свой вариант антибатыйского скандала на злополучной пирушке и предпосылки будущей междоусобицы[2426]. Именно тогда Батый проявил себя как зрелый политик. Возможно, он и был посредственным полевым командующим, но превосходно владел искусством дипломатии и интриг. Еще до смерти Угэдэя Батый, готовясь стать ханом Золотой Орды, замыслил укрепить свои позиции, набирая союзников среди русских князей, и преуспел в этом, оказавшись неплохим психологом.
Александр Невский, не полюбившийся новгородским боярам, на два года исчез из города после победы над шведами на Неве, и спешно был призван обратно, когда на Русь напали тевтонские рыцари, захватившие Псков, находящийся западнее Новгорода[2427]. Репрессировав прогерманскую клику в Новгороде, Невский сразился с рыцарями и их союзниками на льду Чудского озера 5 апреля 1242 года. Численность воинств с обеих сторон была невелика: тевтонская армия состояла в основном из шведских и литовских добровольцев и ста рыцарей. Александр Невский одержал полную победу, хотя Суздальская хроника приписывает реальный вклад в успех русской рати его брату Андрею[2428]. В сражении погибли всего около двадцати рыцарей («вряд ли это доказывает какую-либо грандиозность битвы» — ехидничал один историк-скептик), и в действительности не было особенно больших жертв, когда германская армия провалилась под лед, не выдержавший веса закованных в железо рыцарей