нных континентальных Соединенных Штатов Америки. К 1240 году монголы завоевали большую часть «познанного» мира, и уже ко времени смерти Чингиса в 1227 году им принадлежало более половины этого мира[2448]. Численность людей, проживающих на территориях, управлявшихся монгольской империей на пике ее экспансии, в наши дни составляет три миллиарда из семимиллиардного населения планеты.
Создал мировую империю человек, возникший, казалось, из небытия. Этот феномен сравним, пожалуй, лишь с событием, произошедшим, правда, в иной сфере: пришествием Иисуса из Назарета. Чингис не мог опереться на какие-либо социально-культурные традиции или примеры: хотя вокруг и были могущественные степные царства и народы, он даже не знал об их существовании[2449]. Александр Великий имел в своем распоряжении отлаженную военную машину, созданную отцом Филиппом Македонским; Юлий Цезарь мог воспользоваться благами трехсотлетнего римского военного превосходства; Наполеон всегда мог обратиться к наследию великих полководцев прошлого Конде и Тюренна, Французской революции, к ее практике массовой мобилизации людей.
В сущности, Чингис должен был создавать собственную социально-политическую и военную традицию и на ходу решать множество проблем. Его военные и административные таланты дополнялись исключительными способностями разбираться в человеческой психологии и характерах. По-разному можно оценивать этот факт, но нельзя не признать того, что кочевник-Чингисхан, применив прорыв в тактике и технике ведения войн, прежде всего боевое мастерство конных лучников, успешно подчинил себе цивилизованные общества, заставив их платить дань и подати. В особенности поражает то, что сделано это было фактически безграмотным человеком, не имевшим доступа к элементарным познаниям рода людского[2450]. К примеру, Александра воспитывал Аристотель, один из величайших умов всех времен, Цезарь получил самое лучшее образование, какое только мог позволить себе богатый римлянин, Наполеон испытал на себе влияние Просвещения и романтизма, Руссо и Вольтера.
Теоретически менталитет Чингиса, примитивного кочевника, не был искажен расовыми или религиозными предрассудками, и он живо интересовался письменностью, литературой, поучениями мудрецов. И не случайно, видимо, в буддистской историографии Чингиса и Хубилая назвали наследниками Ашоки[2451]. Чингис очень скоро понял, что многого добьется сотрудничеством с чужеземными культурами. Он был лишен присущей Субэдэю ограниченности в понимании тех преимуществ, которые дают познания Китая и ислама, если даже они раздражают монгольских пуритан, чем доказал склонность к прагматизму[2452].
В его образе мыслей и поступках никогда не было одномерности и однозначности. Это была необычайно амбивалентная и сложная натура. В ней сочетались консерватизм и новаторство, приверженность к старым обычаям и традициям и тяга к новизне, одержимость мировой империей и ностальгия по кочевому образу жизни, квазинационалистическое желание создать монгольское государство «одной нации» и упорное стремление к тому, чтобы править по принципу «разделяй и властвуй», выраженное в одном из поздних афоризмов: «Народы, покоренные на разных берегах озера, и должны управляться на разных берегах озера»[2453].
Если выражение «великий человек» уместно в историческом контексте, то оно применимо и к Чингисхану. Возможно, его величие проявляется и в самой большой численности потомков, произошедших от одного человека, за всю историю мира. Генетики недавно установили, что около 0,8 процента населения Азии имеют идентичные Y-хромосомы, что указывает на вероятность общего предка, жившего в период около 1000 года нашей эры. Это также может означать, что около 0,5 процента населения земного шара имеют общего предка, у которого таким образом насчитывается 16–17 миллионов потомков[2454]. Исследование, проведенное другими генетиками, свидетельствует, что монгольская ДНК попала в кровь пакистанских хазарейцев около 1300 года. Мало того, еще шесть народов, в том числе и турки, проявляют аналогичные признаки генетического смешивания с монголами, чьи солдаты, побеждая, оплодотворяли женщин на завоеванных территориях. В уйгурах обнаружено 50 процентов монгольских генов, в узбеках — 39 процентов, а в турках — только 8, что указывает на снижение монгольской наследственности в западном направлении, как и следовало ожидать[2455]. Доступность огромного числа женщин Чингисхану и его сыновьям, как никаким другим индивидам в Азии, позволяет предположить, что этим загадочным прародителем был именно Чингисхан. Когда заходит речь о детях Чингисхана, то обычно фигурирует цифра 32. Если исходить из того, что каждое чадо произвело на свет по шестнадцать душ, и принять во внимание тот факт, что по мере упадка империи и снижения доступности женщин, арифметически уменьшалось и количество детей из поколения в поколение, то и тогда за триста лет можно насчитать появление шестнадцати миллионов человек. То есть к середине XVI века. Из-за высокой детской смертности, войн и эпидемий этот итог был получен не в XVI, а в конце XX века[2456].
Как бы то ни было, эта теория не получила широкого признания. Разница в пару веков между датами жизни Чингисхана и предполагаемого прародителя, возможно, и объяснима, но и без того возникает слишком много неопределенностей, не позволяющих утверждать что-либо с уверенностью без ДНК-теста самого великого хана. Школа «Чингисхан — отец всех нас» доводит до крайностей (некоторые могут сказать reductio ad absurdum[2457]) концепцию истории с точки зрения роли в ней «великого человека».
Для любого историка непомерное возвышение личности неприемлемо и обманчиво. Энгельс говорил, что великие люди появляются, когда этого требует социально-экономическая ситуация. Аргумент окольный, так как единственным признаком того, что социально-экономическая ситуация требует вмешательства великого человека, служит появление такого человека[2458]. Впервые об этом написал Монтескье в XVIII столетии:
«Не случай правит миром. Спросите римлян, которым постоянно сопутствовал успех, пока они руководствовались неким планом, и которых непрерывно преследовали неудачи, когда они поступали иным образом. Существуют общие причины, моральные и материальные, действующие в любой монархии, возвышающие ее, поддерживающие и низвергающие ее. Все случайности управляются этими причинами. И если случайность одной битвы — то есть частная причина — разрушает государство, значит, некая общая причина создала необходимость того, чтобы государство рухнуло вследствие данной частной битвы. Одним словом, общая тенденция несет в себе все частные случайности»[2459].
Простите, месье Монтескье, но вся жизнь Чингиса подтверждает, насколько велика роль случайности и непредвиденных обстоятельств. Исторической случайностью можно назвать то, что в его молодости началась рушиться старая монгольская конфедерация, и люди потянулись к нему как харизматичному лидеру, а не претенденту на ханский трон среди других вождей и собственных братьев. Он не принадлежал к старшему монгольскому роду и мог основать собственную династию и форму деспотизма, не навязанную традицией. Ранняя смерть отца избавила его от необходимости ждать своего звездного часа, подобно Марку Аврелию, двадцать два года пребывавшему в роли помощника императора Антонина Пия. По воле случая его не убили в сражении, и он не погиб от заразной болезни. Перечислять непредвиденные обстоятельства можно без конца[2460].
Не желая соглашаться с тем, что великие люди творят историю, и ввиду явного отсутствия в Монголии конца XII века «социально-экономических» потребностей в них, некоторые авторы решили объявить климат ключевым фактором возвышения Чингисхана. Климатический детерминизм — идея старая, исходящая от Монтескье или даже от Ибн Хальдуна, арабского историка и философа XIV века[2461]. В данном случае более уместна ссылка на Монтескье, ненавидевшего монголов и считавшего, что вся Азия неизлечимо поражена деспотизмом и рабством и первопричина всему этому — климат[2462]. Климатические теории на монгольскую тему, помимо детерминизма Монтескье, можно разделить на пять категорий.
К первой категории следует отнести общую идею, по обыкновению нечетко выраженную и обоснованную, о том, что климат и стихия степей порождают особый тип стойких и выносливых людей. Эта концепция прежде всего ассоциируется с русским историком Львом Гумилевым. Размеры пастбищ и травостоя для прокорма домашнего скота определяются колебаниями солнечной активности. Критический столб воздуха — Гумилев называет его «транстропическим максимумом» — вызывающий циклоны и дожди, мог уйти из степей вследствие солнечной активности, переполняя Каспий и обезвоживая Арал[2463]. Каким-то образом это связано с «пассионарностью» — уровнем активности, необходимым человеку для экспансии. По Гумилеву, все этносы проходят через фазы рождения, развития, кульминации, инертности, надлома, воспоминаний. Национальная «пассионарность» в «акматической» (то есть кульминационной) фазе побуждает к завоеваниям. Согласно Гумилеву, в его время в этой фазе находился арабский мир, в конце XII века монголы переживали наивысшую степень биоэнергетики