[956]. В 1194 году река сокрушила дамбы, затопила провинцию Шаньдун и проложила новое русло к морю южнее полуострова, спровоцировав массовый голод, совпавший с острым финансовым кризисом. Доверие к финансовой системе рухнуло, когда администрация Цзинь не смогла погасить бумажные денежные знаки, выпущенные и имевшие хождение как наличные деньги. Потом выяснилось, что для оказания помощи и восстановительных работ нужны золото и серебро, а именно из-за нехватки драгоценных металлов власти Цзинь и выпустили бумажные деньги[957].
С начала нового столетия империя Цзинь столкнулась с целым комплексом неприятных проблем: разлив Желтой реки, финансовый крах, немощь императоров, раздоры по поводу наследования, сомнительная верность киданей и неблагонадежность других элементов военной готовности, коррумпированное чиновничество, нарастание внешних угроз, прежде всего со стороны доселе неопасных монголов. Чингисхан всегда удачно выбирал время для войны с внешними противниками. Проявил он политическое чутье и на этот раз, правильно уловив, как отметили историки, что упадок переживают все азиатские общества, чье благосостояние зависит от оседлого земледелия: Цзунь, Сун, Хорезм, тангуты, каракитаи[958]. Наступил «золотой век» для воинов-кочевников.
В это же самое время империя Сун вспомнила о своих реваншистских настроениях. В 1204 году сунцы форсировали Желтую реку, но потерпели сокрушительное поражение. Император Чжан-цзун (1189–1208) убедительно доказал, что, несмотря на проблемы, империю Цзинь все еще нельзя считать «бумажным тигром». В 1206 году цзиньская армия численностью 145 000 человек перешла через Янцзы, нанесла второе сокрушительное поражение сунцам, заставив их попросить мира. Цзиньцы выставили жесткие условия. Во-первых, они потребовали дать им голову Хань То-чжоу (ок. 1151–1207)[959], министра, командовавшего сунцами, что и было сделано. Потом они значительно увеличили размер дани. По договору 1208 года Сун обязывалась выплачивать ежегодно 340 000 унций серебра и 250 000 кусков шелка, как и было установлено прежним договором от 1165 года, плюс контрибуцию в размере 390 000 унций серебра. Вдобавок, сунцы должны были отдать ряд городов в долине Хуай и признать сюзеренитет императора Цзинь[960].
Однако все блага, добытые победой, были загублены внутренними раздорами. В 1207 году на севере подняли восстание кидани, и к ним примкнули джуины. Цзиньцы собирались построить новую пограничную стену на севере, которую должны были охранять частично собственные войска и частично тангуты. Однако после того как начался мятеж киданей, к нему присоединились и джуины, и тангуты, и собственные деморализованные и недовольные воины[961]. Со стороны подливал масла в огонь Чингисхан. У монголов с киданями установились добрые отношения. Они говорили на родственных языках, имели некую культурную общность, поддерживали тесные политические связи, и кидани были надежными интерпретаторами событий, происходивших в Китае. Кроме того, они пришли к пониманию, что перед ними возникает общая угроза: Цзинь, разочаровавшись в бесплодных войнах с сунцами, может развязать полномасштабные военные действия в степях[962].
Уже в конце девяностых годов XII века кидани начали массово перебегать к монголам. Елюй Ахай съездил послом Цзинь к Чингисхану: его настолько поразили достижения монголов, что он сразу же предложил свои услуги великому хану. Он вернулся в Китай и привез брата Тухуа заложником в доказательство своей честности. Чингисхан назначил брата стражем в личную охрану, а Елюй Ахая — одним из советников. Елюй Ахай, оставивший жену и детей у цзиньцев, которые сразу же бросили их в темницу, верой и правдой служил монголам, добившись высоких постов. Оба брата участвовали в заключении Балджунского договора, Ахай командовал войсками в кампаниях против тангутов, а в 1211 году возглавлял один из передовых отрядов во время вторжения в Китай армии Джэбэ[963]. В 1208 году к монголам переметнулись еще четверо этнических китайцев, высокопоставленных сановников Цзинь, подтвердивших мантру Елюй Ахая об уязвимости империи, намеченной для завоевания[964].
Чингисхан еще в 1206 году задумал вторжение в империю Цзинь, но не проявлял спешки, хотя на его месте любой другой триумфатор давно бы решил, что жертва уже готова к закланию. Несмотря на бесспорные преимущества, появившиеся в результате восстания киданей и внутренних раздоров в империи Цзинь, Чингисхан перешел китайскую границу лишь после массового голода 1210–1211 годов. Безусловно, это был «дерзкий пришелец, замахнувшийся на всеобъемлющую власть и готовый предпринять последние решающие усилия для захвата этой власти»[965], но в нем все же было больше холодного расчета игрока в шахматы, а не в карты. Для достижения главной цели он должен был сначала нейтрализовать тангутов так, чтобы они не могли создавать угрозу фланговой атаки (задача выполнена в кампании 1209–1211 годов), подчинить уйгуров (их идикут возведен в ранг фаворита) и обеспечить лояльность онгутов.
Последнюю проблему он решал в своем традиционном стиле. После убийства Алахуша возник вакуум власти, и Чингисхан не был уверен в том, что сыновья вождя племени пойдут по стопам отца и поддержат монголов. И, как это уже случалось, он выдал свою дочь Алахай-беки, вдову Алахуша, замуж за преемника вождя онгутов (становившегося и его преемником тоже)[966].
Обеспечив безопасный тыл и создав условия, при которых будет сохраняться полнота его власти и никто не посмеет восстать, пока он находится в Китае, Чингисхан в начале 1211 года созвал великий курултай на берегу реки Керулен, чтобы в узком кругу приближенных и союзников изложить стратегию и тактику предстоящих битв, в которых он, без сомнения, намерен побеждать. В числе присутствующих были идикут Барчук и Арслан, хан карлуков[967].
Вряд ли Чингисхан рассказывал на этом собрании о причинах своего враждебного отношения к новому императору Цзинь, но самые близкие соратники об этом знали. Принц Вэйшао-ван, самый главный олигарх в империи, присутствовал на курултае в 1206 году, когда Тэмуджина объявляли Чингисханом, и тогда уже Чингису он показался чопорным, властолюбивым, высокомерным и недостаточно почтительным. Следующая встреча с принцем Вэйшао-ваном состоялась через два года: тогда Чингисхан заявил о том, что больше не будет платить дань цзиньцам. Принц снова совершил длительное путешествие на север, чтобы юридически растолковать хану: монголы обязаны платить дань, потому что завоевали кереитов, на которых прежде лежала эта обязанность. Чингис отмахнулся от его рассуждений, посчитав их бредом человека, ничего не смыслящего в принципах власти[968]. На обратном пути домой принц узнал о том, что умер император Чжан-цзун, и его избрали преемником. Он взял себе имя императора Ваньянь Юнцзи, вступив на престол 27 декабря 1208 года.
Узнав о том, кто стал новым императором, Чингисхан прилюдно захохотал. Если раньше он скрывал пренебрежительное отношение к этому человеку, то теперь демонстративно выставлял его напоказ: «Как это цзиньцев угораздило избрать принца Вэя своим правителем! Он же недоумок»[969]. Публичная издевка, доложенная, на что и рассчитывал Чингисхан, новому императору, не подействовала на Ваньянь Юнцзи. Словно подтверждая оценку монгольского хана, он отправил к нему посланника с требованием совершить церемонию преклонения в знак верности. Монголы выпроводили несчастного дипломата, поручив ему передать императору очередное оскорбительное замечание, чего посланник, вернувшись ко двору, предпочел не делать[970].
На курултае Чингисхан в деталях изложил свою стратегию. Он объяснил, что намерен завоевать Китай, сохраняя власть в степях и не повторяя ошибок прежних интервентов, включая киданей и чжурчжэней. Конечная цель — создание империи, охватывающей весь Китай и Центральную Азию[971]. По его словам, монголы могут опереться на поддержку мусульманских и уйгурских купцов, которые хотят, чтобы именно он был верховным правителем на Востоке. Начиная примерно с 1200 года, заморская торговля стала рискованным занятием из-за войны между государствами Киш и Ормуз, пытавшихся закрыть Персидский залив для всех других судов[972]. В то же время на восточных морских торговых путях усилилось влияние китайских конкурентов (сунцев и цзиньцев). Проблема торговых путей приобрела особую значимость для купцов, и они явно надеялись решить ее с помощью Чингисхана. Исламских купцов особенно привлекал простейший вариант содействия монголов: когда китайские купцы взвинчивали цены, Чингисхан приказывал захватить и конфисковать их товары. Желая, очевидно, снискать благосклонность хана, один мусульманский купец сделал ему подарок, состоявший из товаров, которыми он торговал. Когда караван хана отправлялся, верблюды были нагружены золотом и серебром. Этот эпизод придал новый оттенок понятию «торговля»: путешественники, приезжавшие с запада Азии, везли хану богатые дары и потом ждали его милостей перед отъездом[973]. Помимо даров, Чингисхан получал от представителей купеческого класса и ценнейшую разведывательную информацию.