Императора Вэйшао-вана охватили смешанные чувства злости и отчаяния. Он ввел в Пекине военное положение и запретил всем мужчинам призывного возраста покидать город под страхом смертной казни. Сам же он намеревался перебраться в южную столицу Кайфын, но командующий императорской стражей убедил его остаться, пообещав, что стражники будут сражаться до последней капли крови. И это были не пустые слова. Пять тысяч гвардейцев отбросили авангард Джэбэ, когда он появился возле города. Успешные действия стражи приободрили императора. Чингисхан посчитал преждевременным идти на штурм Пекина и отозвал Джэбе[1009].
Император имел все основания для печали: у цзиньцев только в 1211 году были реальные шансы нанести поражение монголам, и он должен был прежде всего винить самого себя за инертную реакцию на угрозу с севера. Более того, и после вторжения монголов он не удосужился призвать ополчение[1010]. Всего лишь за полгода доверие к нему упало до самого низкого уровня. Советники перешептывались за его спиной, вспоминая о том, как он бравурно утверждал, что не составит никакого труда прогнать монголов, истощенных войной с тангутами. Еще одно свидетельство его необоснованной самонадеянности содержалось в письме, якобы посланном Чингисхану: «Наша империя подобна океану; ваша страна — всего лишь горсть песка»[1011]. Советники без устали твердили ему о необычайной физической выносливости монголов, о том, как они могут без огня готовить еду, сутками обходиться вообще без еды, магически мобилизоваться и координировать свои действия, словно повинуясь единой воле, как касты муравьев[1012].
Хуже того, тангуты были настолько рассержены отказом Вэйшао-вана помочь им во время нашествия монголов, что и сами вторглись в Цзинь Китая в сентябре 1210 года: состояние войны сохранялось до 1225 года. Вдобавок империя Цзинь не породила военных талантов, тогда как у монголов было по меньшей мере трое военных гениев — Мухали, Джэбэ и Субэдэй, подрастали и молодые командующие: тангут Чаган, приемный сын Чингисхана, и двое братьев-киданей Елюи Ахай и Тухуа[1013].
Безусловно, репутацию людей, искусных в военном деле, цзиньцы завоевали благодаря победам над сунцами, народом, вовсе не воинственным. Но и помимо мастерства на поле брани, Чингисхан превосходил императора Вэйшао-вана во всех других сферах. Один пример — его высочайшее умение употребить в свою пользу национальные, социальные и религиозные раздоры в стане противника. Другой — великодушное отношение к перебежчикам, если они не нарушили личную клятву, данную хозяину. Тем не менее, несмотря на поражения в решающих сражениях, цзиньцы все еще могли выиграть войну. Монголам не хватало людских ресурсов для крепостей, которыми они завладели, они не обладали опытом и средствами для осад, и даже традиционная практика массовых убийств — умерщвления всех подряд, солдат, гражданских лиц, заключенных — была малоэффективна в силу огромной численности населения[1014]. Когда монголы ушли на зиму домой в декабре 1211 года, отягощенные награбленным добром, цзиньцы моментально заняли большинство крепостей.
1211-й — был годом триумфов для монголов; 1212-й — стал годом разочарований. Он начинался неплохо. Лю Болинь, комендант, сбежавший из крепости по веревочной лестнице в прошлом году, в этом году получил назначение одним из главных советников Чингисхана. Он и предложил разумный проект военной кампании на дальнем северо-востоке, в Маньчжурии, с тем чтобы инициировать всеобщее восстание киданей со стратегической целью захвата города Ляоян. Эти места находились на расстоянии более двухсот миль от того региона, где начинали воевать монголы. Хотя избранным полководцем и тактиком у Чингисхана всегда был Мухали, дерзкие и дальние походы он поручал Джэбэ. Все необходимые распоряжения были незамедлительно подготовлены. Джэбэ отправился на север в декабре 1211 года, прошел на северо-восток вверх вдоль побережья, перебрался по льду через реку Ляохэ и прибыл в окрестности Ляояна в январе 1212 года[1015].
Город оказался хорошо защищенным, и Джэбэ изобразил паническое отступление, оставив позади обоз. Соблазнившись легкой победой, защитники Ляояна вышли из города поначалу для того, чтобы разграбить обоз, а потом бросились и преследовать уходящего врага. Джэбэ оставил и ложный след, на основе которого лазутчики цзиньцев сообщили, что до монголов уже не меньше сотни миль (шесть дней пути), и они возвращаются к Пекину. Ляоян предался празднованию, а Джэбэ, пользуясь фактором долгих зимних ночей, прискакал обратно за двадцать четыре часа и ворвался в город, прежде чем гарнизон успел организовать хоть какое-то сопротивление[1016]. Затем последовали обычная кровавая бойня и дотошное разграбление города, после чего Джэбэ и его воинство неспешно возвратились в окрестности Пекина.
Дождавшись возвращения Джэбэ, Чингисхан приказал всем корпусам вокруг Пекина отойти обратно к стенам Цзинь и оставить лишь войска, необходимые для охраны главных проходов из Монголии в Китай[1017]. Он должен был дать отдых коннице и обдумать дальнейшие действия, особенно с учетом складывающейся ситуации в Китае. Наконец, Чингисхан решил дать волю царевичам на западе — Угэдэю, Джучи и Джагатаю. Не желая идти опасными перевалами за равниной Фэнчжоу, они свернули на юг, потом пошли на восток к реке Хунда, где разделились. Один корпус отправился на юг осаждать Нинбянь, а главные силы двинулись вверх по течению реки, чтобы захватить перевал Шахухоу и оттуда выйти на штурм городов Шуобин и Суаньнин, располагавшихся поблизости от Датуна. Царевичи затем воссоединились, чтобы пройти через провинцию Шэньси[1018].
Переход по этой провинции мог доставить и некоторый отдых душе удивительным многообразием ландшафтов. В северные районы простирались ответвления Лёссового плато и пустыни Ордос, в центре провинция делилась пополам горами Циньлин, пересекавшими ее с запада на восток, на юге преобладал субтропический климат; вследствие широтных географических особенностей здесь сосуществуют несколько микроклиматов. В Шэньси обитало множество животных, хорошо знакомых монголам — олени, антилопы, верблюды, снежные барсы — и совершенно им неизвестные: гигантские панды и курносые обезьяны[1019].
Чингисхан тем временем тоже отошел для восстановления сил к озеру Хулун на самом краю онгутских земель. Альянс с онгутами оказался зыбким. За то время, пока Чингисхан пребывал в Китае, они совершили антимонгольский переворот, сопровождавшийся убийством двух ключевых сторонников Чингисхана. Когда Чингисхан появился на земле онгутов в начале 1212 года, путчисты уже сбежали на запад в Ордос. Он не стал гоняться за ними, хотя это было ему несвойственно. Ему помогли цзиньцы: изловили и казнили вожака заговорщиков. Может показаться странным то, что они обезглавили человека, ненавидевшего монголов, и среди историков бытует идея, будто они хотели привлечь на свою сторону промонгольскую фракцию. В любом случае, цзиньцы навредили самим себе, настаивая на признании их сюзеренитета над онгутами; тем самым они ожесточили колеблющихся, теперь окончательно решивших занять сторону монголов[1020].
Пока царевичи проводили военную кампанию на китайских землях, цзиньцы пытались возместить потери, и им удалось возвратить большинство крепостей, отданных монголам в 1211 году. Но два обстоятельства помешали им воспользоваться временным отсутствием Чингисхана. В апреле 1212 года в Северном Китае разразился массовый голод — очевидное следствие разрухи предыдущего года. Это несчастье дало повод тангутам снова напасть на цзиньцев. Тогда же вспыхнуло восстание киданей в Маньчжурии, которое возглавил Елюй Люге, провозгласивший себя царем независимого киданьского государства.
Историки расходятся во мнениях относительно побудительных мотивов восстания. Одни полагают, что монголы к нему практически не причастны, оно спровоцировано цзиньцами, пославшими в Маньчжурию оккупационную армию для устрашения киданей, и накалил страсти твердолобый китайский генерал[1021]. Другие авторы, более правдоподобно, считают бунт результатом долговременной стратегии Чингисхана, утверждая, что вторжение Джэбэ в Маньчжурию и должно было воспламенить мятежников[1022].
Маньчжурия XIII века, отделенная от Монголии горами Хинган на севере и хребтом Цзэхол на юге (огромное пространство между ними получило название Великой Азиатской степи), состояла из четырех отчетливо различимых зон. Одна из них охватывала китаизированный сельскохозяйственный регион реки Нижняя Ляохэ; другая — степное пространство между двумя горными хребтами, обжитое кочевниками-скотоводами; третья — густые лесные массивы между Кореей и Сибирью, где обитатели деревень занимались и земледелием, и разведением скота (включая свиней, непривычных для кочевников); четвертая — дальний север с общинами рыбаков и охотников. Несмотря на суровые зимы, здесь сложились благоприятные условия для безбедной жизни, население приумножалось, бок о бок мирно соседствовали разные культуры и традиции[1023]. Восстание киданей давало возможность получить вассала, который освободит от необходимости вести непрестанные военные кампании и преодолевать оппозицию, как это приходится делать в китайской Цзинь. Для управления этими территориями Чингисхану требовался сильный человек, способный соединить различные культуры, и таким человеком, похоже, был