Потом Мухали пошел на юго-запад и переправился через Хуанхэ в традиционном месте, у Дуншэна, где река круто поворачивает на юг, завершая конфигурацию подковы. Его воинство насчитывало около 50 000 человек и состояло наполовину из монголов и онгутов, а наполовину из китайцев и киданей[1204]. На Ордосе его встретили тангуты с армией численностью еще порядка 50 000 человек; они признали свою ошибку, когда отказались служить в Туркестане, возбудив гнев Чингисхана, и теперь решили исправиться. Мухали получил хорошие вести из Шаньси и восточного Хэбэя, где на сторону монголов перешли и цзиньский генерал, и сунский командующий[1205]. Теперь он мог быть полностью уверен в своих силах, имея огромную объединенную армию и безопасный восточный фланг. Он избрал маршрут Самухи 1216–1217 годов. Город Цзячжоу, располагающийся на полпути ниже по течению Хуанхэ, сдался, не оказав никакого сопротивления. Здесь Мухали решил обустроить базу, оставил гарнизон численностью 5000 человек и распорядился возвести наплавной мост, соединяющий оба берега.
Полоса последовательных удач вдруг прервалась непредвиденными осложнениями, созданными тангутами. Очевидно, под впечатлением от недавних встреч с послом империи Сун Мухали потребовал от тангутского командующего генерала Дага-ганьбо (Дагэ-ганьпу) принести ему такую же клятву верности, какую он принес императору Сун. Вряд ли стоит удивляться тому, что генерал возмутился и увел свою армию. Мухали тоже прогневался, отправился за ним в погоню и после ночи форсированного марша настиг ранним утром тангутов, устроив бойню. Уцелевших тангутов собрали как стадо и привели обратно в лагерь монголов, где Дага-ганьбо совершил требуемый обряд коленопреклонения[1206].
На пути в Хэнань Мухали донесли, что замечена цзиньская армия, закрепившаяся на склоне холма. Заместитель командующего Мункэ-буха попросил разрешения выманить противника из подготовленных позиций, бросив на него небольшую конницу. Цзиньцы действительно клюнули на приманку, попали в западню и потерпели поражение, оставив на поле битвы 7000 окровавленных тел. Затем Мухали осадил Яньань, но город-крепость оказался неприступным[1207]. В середине декабря 1221 года он начал завоевывать долину Лохэ, впадающей в Хуанхэ в том месте, где Желтая река поворачивает на восток к Кайфыну. Первыми он взял города Фучжоу и Фанчжоу. После того как был взят Фанчжоу, Мухали решил поговорить с одним из пленных цзиньских воинов, к которому, как он понял, с пиететом относились соратники. Мухали спросил: почему он так яростно сражается за цзиньцев? Воин спокойно ответил, что делает это уже двадцать лет и считает своим долгом продолжать делать это, если даже ему придется расстаться с жизнью. Мухали, тронутый искренностью и мужеством воина, поднялся с трона, чтобы подать знак помилования, но прежде чем он успел сказать хоть одно слово, его прыткие офицеры убили воина за «непочтительность» к генералиссимусу. Мухали был взбешен не столько поспешностью офицеров, опередивших суждение верховного командующего, сколько несоблюдением субординации, что было неслыханным проступком среди монголов[1208].
Когда он пировал на праздничном кутеже в Фанчжоу, поступили вести о бунте в Шаньси и Шэньси. В конце февраля 1222 года Мухали перешел по льду Желтую реку и подавил восстания. Вернувшись обратно через Хуанхэ, он отправился вдоль реки Фынь, сокрушая по пути опорные пункты, и вышел к Цзинчжоу (современный Синьян), бывшей столице династии Цинь, могущественному городу, находившемуся почти у слияния рек Вэй и Цзин, немного западнее последнего поворота на восток Хуанхэ. Мухали откомандировал Мункэ-буху в Шэньси проследить, чтобы не было повторного восстания.
У Цзинчжоу его поджидала большая армия цзиньцев, но они, хотя и обладали существенным численным превосходством, не решались ввязаться в сражение, не будучи уверены, с одной стороны, в боеготовности еще необученных рекрутов, а с другой — зная, что перед ними — прославленный несокрушимый полководец. Мухали понимал, что у него недостаточно войск для штурма Цзинчжоу, и, перекрыв все пути, по которым город мог снабжаться провизией, отправился по долине реки Цзин, методично захватывая города и крепости[1209]. К этому времени Мухали уже чувствовал в себе непреодолимую усталость, поскольку написал тогда Чингисхану прошение об отставке, указав, что на его счету уже семьдесят две крепости в Китае и надо, чтобы кто-нибудь другой взял на себя это бремя. Но полководец пал жертвой собственных же успехов. Чингисхан не был уверен в том, что кто-то еще сможет утверждать монгольскую гегемонию в Китае столь же эффективно, как это делал Мухали. Поэтому он отклонил его просьбу и сказал посланнику: «Ему нельзя возвращаться, пока не захватит побольше крепостей» [1210]. К несчастью для Мухали, Чингисхан отверг очередную мирную инициативу цзиньцев из-за того, что император опять не согласился отказаться от императорского титула[1211].
Мухали продолжал стоически исполнять свою миссию и к январю 1223 года завладел и Цзинчжоу, и другими значительными городами на юго-западе. Затем он двинулся на соединение с Мункэ-бухой у Фэнсяна в верхнем течении реки Вэй, дойдя фактически до самого крайнего западного рубежа своей кампании. Мункэ весь минувший год провел в Шаньси и Шэньси без каких-либо существенных достижений из-за малоопытности в осадах и на этот раз испытывал серьезные затруднения, пытаясь безуспешно взять город. Мухали обратился за помощью к тангутам, и они — неожиданно для него самого — согласились. Тангуты уже приняли решение выйти из войны, но, видимо, побоялись отказать могущественному и грозному полководцу, который был у самого порога. К нему на помощь вышла огромная тангутская армия — наверняка немаленькая, но, конечно же, не 100-тысячная, как заверяют нас китайские источники[1212]. К несчастью для Мухали, тангутский командующий был убит почти сразу же шальной стрелой, выпущенной со стен города. Его воинство, подавленное и трагическим происшествием, и безуспешными попытками легендарного Мухали пробить брешь в городских стенах, ретировалось. Мухали снял осаду и отправил Чингисхану унылое послание: «И после месячной осады я не смог взять Фэнсян. Не означает ли это, что мне приходит конец?»[1213]
Сняв осаду, Мухали вернулся по реке Вэй в Шэньси, поручив Мункэ-бухе прикрывать отход ложными атаками. Тангуты тем временем объявили о заключении мира с цзиньцами; неспособность Мухали взять Фэнсян убедила их в том, что сила монголов, как мыльный пузырь, надулась и лопнула — это суждение подкрепилось, когда цзиньцы отвоевали Хэчжун у слияния Вэйхэ и Хуанхэ[1214]. Сопутствующие обстоятельства еще больше убеждали в том, что монголы выдохлись. Ши Тяньин, имевший репутацию одного из самых способных офицеров Мухали, по незнанию или по каким-то иным причинам, дал задание беспробудному алкашу устроить засаду для отряда цзиньцев, посланных освобождать город от блокады. Забулдыга проспал или забыл дать вовремя команду, и цзиньцы миновали «засаду» незамеченными. Монголы были застигнуты врасплох, и цзиньцы захватили Хэчжун. Ши Тяньин пришел в ужас от осознания своего позора, но не бежал, а предпочел погибнуть в сражении[1215].
Поражение в Хэчжуне действительно могло свидетельствовать о некоторой потере сил, хотя контратака из Анчара и помогла вернуть все в прежнее состояние. Восстановив мосты через Хуанхэ, разрушенные цзиньскими партизанами, завладев еще несколькими фортами, Мухали затем переправился на другую сторону реки и пошел на северо-восток к Вэнь-сы, намереваясь занять позиции, позволявшие остановить и возможное новое наступление цзиньцев через Желтую реку, и неожиданный прорыв в Шаньдун из Сун. Внезапно он заболел и скончался. Ему было пятьдесят три года. Умирая, он будто бы в последних словах лишь выразил сожаление по поводу того, что подвел Чингисхана, не сумев взять Кайфын[1216].
Мухали, без сомнения, был гениальным полководцем и администратором, и он совершал чудеса для Чингисхана в Китае при постоянной нехватке персонала и войск. Благодаря Мухали великий хан мог успешно вести войну на два фронта — что позже не смогут сделать с таким же успехом ни Наполеон, ни кайзер, ни Гитлер и что будет считаться в учебниках военной теории одной из самых элементарных и грубейших ошибок. Он был единственным монгольским полководцем, не потерпевшим поражение в битве[1217]. Однако и он и Чингисхан явно недооценивали упорство и стойкость Цзинь — «этого увечного государства, наделенного поразительной сопротивляемостью и решимостью»[1218]. Когда цзиньцы сосредоточились на сунцах, а не на монголах, это считалось полнейшей ошибкой, но они смогли не только создать тупиковую ситуацию в войне с монголами — Мухали так и не сумел нанести нокаутирующий удар — но и отбиться от сунцев и принудить их к миру. В дополнение к характеристике Мухали можно отметить еще то, что он успешно вел боевые действия на местности, совершенно непривычной для монголов и их конницы, в регионах, пораженных эпидемиями, даже на реках, что, вообще, несвойственно монгольской военной практике[1219]