[1313]. Если империя Чингисхана была централизованным образованием, в котором старые местнические узы верности были заменены новой десятичной системой лояльности, то в Хорезме полностью отсутствовала какая-либо основа для действительного патриотизма или esprit de corps[1314]. Став жертвой собственного благосостояния, весь регион стремился к тому, чтобы распасться на отдельные сегменты, каждый из которых относился бы к интересам всей империи с позиции «а что я буду иметь?» (в Китае благосостояние ограничивалось рамками элиты, и милитаризированное крестьянство оказывало жесткое сопротивление). В данном случае многоязычный характер государства шаха не играл никакой роли[1315].
Конфликт между политикой централизации, которую проводил шах, и стремлением феодалов к традиционной автономии выражался хотя бы в том, что в тюрьмах Мухаммеда томились двадцать два самых влиятельных региональных олигарха; при первой же возможности получить свободу они и их рекруты переметнутся к монголам. Из-за сложных отношений с халифатом Мухаммед не мог воспользоваться привычной «козырной картой» мусульман — объявить священную войну против неверных. Сама армия шаха была ненадежной: она состояла в основном из наемников-куманов, подчинявшихся только своим вожакам. Она не дала ни одного талантливого полководца, если не считать Джелал ад-Дина, возвысившегося вследствие иных причин[1316]. Личность шаха не пользовалась популярностью в стране; его считали человеком капризным и самодержавным. В самом военном совете был разлад: некоторые сановники предлагали отказаться от Трансоксианы и уйти в Хорасан и в Газни Афганистана.
Но, пожалуй, самым главным фактором нестабильности была семья шаха. Печальную известность приобрело бесстыдное кумовство, в особенности, замена местных испытанных и авторитетных правителей своими кузенами и племянниками. Создавала неприятные и почти непреодолимые трудности мать шаха Теркен-хатун, жестокая, вспыльчивая, вероломная, самоуверенная и необычайно своевольная женщина, державшая в повиновении и страхе в общем-то слабохарактерного Мухаммеда. Большинство правительственных чиновников высокого ранга были из ее племени (кипчаков, родственных куманам), и зыбкая административная система империи еще больше расшатывалась двоевластием: шах господствовал в Самарканде, а в Хорасане правил матриархат. Две конкурирующие властвующие элиты действовали параллельно, выпускали указы нередко с противоречащими друг другу или взаимоисключающими решениями. Сбитая с толку, бюрократия обычно принимала к исполнению указы с ближайшими датами[1317]. Теркен-хатун заставила шаха уделять больше внимания не талантливому старшему сыну Джелал ад-Дину, а младшему отпрыску Узлак-шаху, рожденному другой женщиной, но полюбившемуся супруге и ставшему ее протеже и слугой. Она ненавидела Джелал ад-Дина, и по этой причине его отправили губернатором в Афганистан[1318].
Благодаря отлаженной и эффективной разведке, Чингисхан был осведомлен обо всех внутренних изъянах Хорезма. Магометанские купцы имели своих агентов в ближайшем окружении шаха, и «кроты» трудились на совесть: Чингисхан знал даже о том, что иранские прорицатели предупредили шаха о неблагоприятных знамениях к предстоящей войне[1319]. Государство хорезмшахов было настоящим «подарком» для мастеров дезинформации. Здесь, как нигде в мире, можно было без помех распространять подложные указы за подписью шаха или Теркен-хатун, приводившие в полное смятение военную и гражданскую администрацию. Чингисхан превзошел самого себя в искусстве дезинформации, распустив слухи, будто Теркен-хатун собралась уйти к монголам, предпочитая стать пленницей у них, а не у Мухаммеда и Джелал ад-Дина[1320].
Единственным фактором равенства противников была трудная природная среда Хорезма, не отдававшая предпочтение ни одному из них. Шах владел территориями, простиравшимися от Арала до Персидского залива и от Памира на востоке до горного массива Загрос на западе (включая весь современный Афганистан и часть современной Турции), и эти земли были необычайно разнообразными и труднопроходимыми[1321]. Здесь много пустынь и полупустынь — гравийных, солончаковых и глинистых — и, конечно, степей. Наиболее вероятный путь с востока мог пролегать через бескрайнюю пустыню Такла-Макан, 100 000 квадратных миль песков с редкими оазисами, оставшимися от реки Тарим и ее притоков, впадавших в болота Лобнора, соленого озера[1322]. Еще более устрашающими были горы вокруг пустыни Такла-Макан — Алтынтаг («Золотая гора») с южными лесистыми склонами, между пустыней и Тибетским платом, Тянь-Шань на севере и Памир на западе.
Потоки воды с этих гор питали Кашгар, регион с плодородными землями для сельского хозяйства (маис, зерновые, садоводство, виноградники). Оазисы разбросаны по всему Шелковому пути, соединившему Китай, Персию и Левант и ставшему потом главным «хайвейем» для армий, торговцев, пилигримов и путешественников, таких как Карпини, Рубрук и Марко Поло. Но все это придет позднее, а в 1219 году этот путь казался малопривлекательным для Чингисхана и его армий. Тем не менее, оазисы и земледельческие районы должны были его заинтересовать, поскольку он понимал, насколько важно разрушить экономическую инфраструктуру противника. И самым притягательным регионом могла быть Трансоксиана — земли между реками Окс (Амударья) и Яксарт (Сырдарья) с поселениями, располагавшимися по берегам этих рек и Зеравшана. В наше время эту территорию занимают Узбекистан, Таджикистан, юг Кыргызстана и юго-запад Казахстана. Воспетые в более позднюю эпоху поэмой Мэтью Арнолда «Зураб и Рустам», эти земли в двадцатые годы IV века до нашей эры завоевывал Александр Великий[1323]. Между этой густонаселенной областью и Аралом находится огромная пустыня или полупустыня Кызылкум («Красные пески»), занимающая площадь 135 000 квадратных миль. (К западу от Трансоксианы и располагалось государство Хорезмшахов, а к югу от Трансоксианы — Хорасан.) Восточнее земледельческого пояса вздымаются гигантские горы, пики которых становятся все выше и выше по мере удаления на восток, соответственно, становятся круче и тяжелее перевалы. Передвигаться можно было только по Вахшской долине между верховьями рек Окс и Яксарт, тоже почти непроходимой; обе реки сливают свои воды в Аральское море[1324].
Природные препятствия были серьезные. К тому же, каждый отдельный регион отличался своими специфическими трудностями для содержания конницы, продовольственного снабжения и тылового обеспечения: все это требовало заблаговременного детального анализа и тестирования методом «военных игр». Чингисхан держал в строжайшем секрете предполагаемый маршрут передвижения войск. Когда заходит речь о численности армии Мухаммеда, то обычно указывают цифру 400 000 человек. Перед нами — очередной пример исторической гиперболизации; более правдоподобна оценка численности воинства хорезмшаха в 200 000 человек[1325]. В любом случае, Чингисхану было известно от агентов о том, что Мухаммед будет избегать открытых полевых сражений, а это значит, что у великого хана всегда будет численное превосходство над разрозненными гарнизонами.
Действительно, шах неплохо показал себя в войне против Мухаммеда Гури и гуридов в 1203–1206 годах, но тогда он действовал в единстве с могущественным Каракитаем[1326]. Даже если по какой-то случайности монголам и придется сражаться со всей армией Хорезма, то их полководцы все равно могли быть уверены в своей победе. У шаха действительно было значительное численное превосходство, но ему недоставало тех преимуществ, которых в избытке имелось у монголов: железной дисциплины, беспрекословного повиновения хану, способности стойко переносить лишения. Выносливость и стоическое отношение к трудностям и страданиям на марше, перед битвой и во время битвы и превратили монгольскую армию в устрашающе грозную силу. Кроме того (в оправдание шаха), у его воинства не было реальных стимулов, монголов же привлекала перспектива большой поживы и обогащения[1327]. Для действенного противостояния монголам Мухаммед должен был превосходить их стойкостью, отвагой и военным искусством, но с самого начала было ясно, что у него отсутствовало и то, и другое, и третье. Шах явно настроился на то, чтобы спрятаться подальше от фронта сражений — то ли поддавшись уговорам генералов, то ли испугавшись пророчеств астрологов. Что касается Чингисхана, готовившегося к войне, то для него знамения были самые благоприятные.
Глава 10Падение шаха
Иногда высказывается мнение, будто реакция Чингисхана на кровавую расправу в Отраре была запоздалая, будто он предпринял практические действия лишь через два года[1328]. В действительности он отреагировал, можно сказать, моментально. Занимаясь одновременно организацией воссоединения основных сил в верховьях Иртыша, Чингисхан отдал приказ Джучи и Джэбэ, находившимся в Каракитае с 30-тысячным войском, незамедлительно выйти на запад. Им предстояло в зимнее время совершить безумный переход по заоблачным горным перевалам, но кто посмеет возразить великому хану? Хребет Алтынтаг вынуждал путешественников идти либо севернее Тянь-Шаня, либо южнее реки Тарим через жуткую пустыню Такла-Макан. Торговые караваны обычно избирали южный маршрут, страшась крутых горных перевалов, но путники, опасавшиеся нехватки воды больше, чем отвесных скал, предпочитали северный вариант