После захвата Отрара не оставалось никаких препятствий для планомерного завоевания всех городов на берегах Сырдарьи. Джучи и Джэбэ решили разделиться. Джэбэ пошел на юг, намереваясь форсировать реку Зеравшан и перекрыть все южные пути отхода из Самарканда, когда Чингисхан будет брать город. С ним было от десяти до двадцати тысяч воинов, явно недостаточно для крупного сражения, но, когда ему повстречалось более многочисленное войско хорезмийцев, он завязал битву и обратил их в бегство. Это была реальная победа, но она огорчила Чингисхана, которого всегда раздражали излишние потери[1370].
Джучи, попрощавшись с Джэбэ, приступил к исполнению задания Чингисхана — покорению Сырдарьи. Первым городом для завоевания он избрал Сыгнак. Джучи предложил мирно принять капитуляцию. Но горожане ответили ему убийством посланника. После семидневной осады он взял город и убил всех жителей[1371]. Затем он направился к Дженду и подошел к нему 20 апреля 1220 года. Горожане проявили здравомыслие и заблаговременно заявили о капитуляции. Правда, им пришлось временно эвакуироваться, чтобы дать возможность монголам мирно заняться грабежом. Опустошение города длилось три дня. Следующим на очереди был Янгикент, находившийся неподалеку от того места, где Сырдарья сбрасывает свои воды в Аральское море; в источниках упоминаются также менее значительные города Узгенд и Асанас[1372].
Другой командующий, Алак-нойон, действовал выше по течению Сырдарьи. С 5-тысячным войском и при поддержке заместителей Согету и Такая он осадил Бенакет. Город держался три дня и каждый день совершал дерзкие вылазки, завязывая бои, но утром на четвертый день заявил о капитуляции; тюркам обещали, что их возьмут в монгольскую армию, но когда они разоружились, сразу же всех казнили, выпустив по толпе шквал стрел. Всех гражданских лиц обязали вступать в монгольскую армию; избежали этой участи лишь мастера и ремесленники[1373].
Алак-нойон отправился завоевывать города Куляб и Таликан, а Джагатай и Угэдэй пошли южнее и осадили крепость Худжанд (Ходжент), находящуюся в том месте, где Сырдарья, до этого державшая направление строго на юг, поворачивает резко на восток[1374]. Правитель Худжанда Тимур-мелик, один из самых способных полководцев Хорезма, понимая, что у него нет достаточных сил для противостояния и ему ничего не остается, кроме как оттянуть неизбежность трагического финала, бежал из столицы Ферганы и укрылся с тысячным отрядом элитных воинов на острове, располагавшемся на одинаковом удалении от берегов Сырдарьи. Отсюда он успешно отбивал амфибийные атаки монголов, используя двенадцать брандеров, нагруженных греческим огнем (древний аналог напалма), и нанес серьезный урон монгольской флотилии. Когда на острове не осталось еды, Тимур и его отряд попытались прорваться вниз по течению. Монголы перебросили цепь через Сырдарью у Бенакета, но бесстрашный Тимур сумел преодолеть и это препятствие. Потом он узнал, что монголы расставили дозоры на берегах и перегородили реку барьером из лодок. Он незаметно высадился на берег, нашел лошадей и с крошечным отрядом исчез в пустыне Кызылкум[1375]. Без сомнения, Тимур-мелик и Джелал ад-Дин заслужили репутацию самых выдающихся полководцев хорезмшаха[1376], хотя доблесть Тимура ничего не изменила в запущенном маховике событий. Завоевание монголами долины Сырдарьи практически завершилось.
Тем временем сам Чингисхан, казалось, затерялся в терра инкогнита. Вместе с Толуем они решили пройти через Трансоксиану по Кызылкуму, обширной пустыне с пирамидальными песчаными дюнами. Мы отметаем абсурдные гипотезы некоторых авторов о том, что они из Отрара двинулись на север, обогнули Аральское море и прошли по западной стороне Арала через Каракумы[1377] — это путешествие выпадает из временных рамок, и совершать его было бы чистым безумием. Из других источников совершенно ясно, что Чингисхан пошел на юго-запад, надеясь, что информация разведки и местных агентов верна и на пути будет достаточно источников и колодцев для снабжения водой большой армии (с ним было, возможно, до 40 000 всадников). Он вышел к крепости Зарнук, взял ее и двинулся дальше на юго-запад в сторону Нураты. Этот город возник на месте поселения Нур, основанного Александром Великим в 327 году до н. э., и прославился как центр притяжения мусульманских паломников. Когда Нурата открыла для него ворота, Чингисхан отнесся к населению с поразительной либеральностью, скорее всего, из-за желания не оскорбить ислам осквернением священного места: это лишило бы его скрытой поддержки имамов в Хорезме и дало бы повод Мухаммеду претендовать на то, что он ведет священную войну. Его воины не убивали жителей города, не крушили дома; город заплатил лишь стандартную дань[1378].
Затем, наводя страх на противника, Чингисхан внезапно появился у ворот Бухары — в начале февраля 1220 года. Мухаммед был ошеломлен: он не мог понять, как это могло произойти, поскольку еще недавно ему не могли объяснить, действительно ли Чингисхан находится к западу от него. Теперь с севера и востока его поджимали Джучи, Угэдэй и Джагатай, с юга — Джэбэ, и он фактически был окружен. Ему даже некуда было отступать; все коммуникации с западными областями были отрезаны[1379]. Хорезмшаху оставалось надеяться только на стойкость гарнизона Бухары. Безусловно, марш-бросок Чингисхана через Кызылкум для выхода во фланг шаху можно считать одним из выдающихся достижений в истории войн, еще раз подтвердившим его стратегическую гениальность. В войне с Хорезмом Чингисхан находился на пике своих возможностей, блистательный, самобытный, изобретательный, одаренный уникальными способностями к импровизации, чтению карт, интуитивному осознанию времени и пространства. Один из его самых преданных поклонников Бэзил Лидделл Харт писал: «В стратегии самый длинный окольный путь зачастую оказывается самым коротким; прямой подступ к цели истощает атаку и усиливает сопротивляемость посредством компрессии, в то время как окольный путь ослабляет оборону, нарушая равновесие… Основополагающая правда войны заключается в том, что исход битвы решается умами командующих противостоящими силами, а не телами этих сил»[1380].
Бухара тогда была в числе самых крупных городов исламского мира, одним из ведущих центров научного познания и суфизма; она фактически была близнецом Самарканда, находящегося в 150 милях к юго-востоку. Если Самарканд был политической столицей шаха, то Бухара была его столицей религиозной. Город-крепость занимал территорию тридцать шесть квадратных миль, был обнесен стеной, согласно некоторым знатокам, окружностью сто миль, и это был трехчастный феномен. Он состоял из цитадели окружностью в одну милю, внутреннего города, шахристана, и предместий, называвшихся рабад; цитадель располагалась на внешней стороне внутреннего города[1381]. Внутренний город построен на плоской возвышенности и обнесен стеной с семью воротами, самые известные среди них — Базарные, Пряничные и Железные. Религиозная столица империи хорезмшахов славилась мечетями; своей грандиозностью и великолепием особенно выделялись Соборная (построена в 1121 году), Пятницкая и Сирийская мечети[1382]. Рабад тоже был обнесен стеной — с одиннадцатью воротами. В Бухаре действовала уникальная ирригационная система со шлюзами, резервуарами и арыками, обеспечивавшими водой и внутренний и внешний город; главный канал назывался Руд-и-зар («река, несущая золото»), и это подтверждает, насколько он был важен для людей. Вода подавалась в дома и для орошения прилегающих к ним садов в богатых предместьях, укрытых кронами огромных деревьев от любопытных взглядов посетителей главного минарета. За стенами города тоже петляли арыки, питавшие водой поля, как в самом городе, так и за его пределами; некоторые каналы были достаточно глубокие и широкие для того, чтобы по ним ходили лодки[1383]. Меньше всего внимания комментаторы уделяли муравейникам трущоб, в которых ютилась беднота; ядовитые испарения узких и загаженных улиц портили впечатление от древней красоты города[1384]. Бухара была сказочно богата — благодаря торговле и ремеслам; в исламском мире особым спросом пользовались ковры, текстиль, изделия из меди (знаменитые медные лампы), не говоря уже о дынях. Рядом с Пятницкой мечетью располагалась большая текстильная фабрика, выпускавшая роскошные ткани, экспортировавшиеся в Малую Азию, Сирию и Египет[1385].
Все это было хорошо известно Чингисхану от шпионов, и он, конечно, размышлял над тем, как употребить богатства Бухары, когда объезжал на коне городские стены, выискивая слабые места в обороне. Шах нагнал в город полчища войск и успел отправить армию для освобождения его от осады. Теоретически Бухара была неприступна, но Чингисхану было известно и об острой межклассовой вражде. В 1207 году народное восстание под предводительством ремесленников чуть не свергло власть феодально-клерикально-патрицианской элиты, если бы шах вовремя не пришел на помощь и не аннексировал город[1386]. Чингисхан рассчитывал использовать и обитателей трущоб как «пятую колонну»; в любом случае, они окажутся полезными, когда настанет время избавлять элиту от несметных состояний. Он питал особую ненависть к бухарским богачам отчасти и по той причине, что им досталось его имущество: они же скупили все серебро и драгоценности, выставленные Иналчуком после ограбления и убийства монгольского каравана в Отраре