[1555]. Как человек-прагматик, лишенный сентиментальности, Чингисхан приказал убить сыновей Джелал ад-Дина и всех его родственников мужского пола.
Добравшись до берега, Джелал поскакал вверх по течению к тому месту, напротив которого прыгал в воду, и печально наблюдал за тем, как монголы крушат и грабят его лагерь. Он заблаговременно выбросил в реку все золото, серебро и драгоценности, но водолазы Чингисхана отыскали почти все трофеи. Джелал берег и холил коня, спасшего ему жизнь, до самой его кончины возле Тифлиса в 1226 году и никогда не седлал и не садился на него в знак благодарности[1556].
На берегу он сначала был один, но постепенно к нему подошли все, кто уцелел после битвы, хотя это и была лишь горстка соратников. Он обладал уникальными способностями восстанавливать силы. Очень скоро у него уже появились кони, оружие, соответствующие одеяния и 400 воинов, численность которых за считаные недели увеличилась в десять раз. Местный князек, озабоченный появлением «кукушки в своем гнезде», напал шеститысячной дружиной на импровизированное воинство «оборванцев» Джелала и потерпел сокрушительное поражение. Узнав, что монголы намерены выследить его, как прежде отца, Джелал направился в Дели. Султан отказался предоставить ему формальную защиту, не желая спровоцировать вторжение монголов в Индию. Похоже, он вообще не испытывал большой любви к заносчивому Джелалу; возможно, он также слышал историю Сэнгума Нилхи в Си Ся и не хотел ее повторять[1557]. Еще одно важное обстоятельство: султан Илтутмиш (правил в 1211–1236 годах) был верен халифу, и его возмущало враждебно-высокомерное отношение к духовному лидеру в Багдаде, проявленное и Мухаммедом II, и Джелал ад-Дином[1558]. Допущение, будто Джелал наводил страх на Илтутмиша, недостоверно и является скорее результатом фальшивой бравады самого Джелала, хотя известно, что он отдал султану в жены одну из дочерей, чтобы держать его в узде.
Джелал пробыл в Индии два года, ожидая подтверждения того, что монголы прекратили его преследование, и все это время занимался набором рекрутов, иногда отвлекаясь на то, чтобы дать отпор наскокам местных племен[1559]. Два года он скрывался в Лахоре и его окрестностях. Потом пришли вести о том, что один из братьев закрепился в Ираке, но люди там желают, чтобы Джелал возглавил их, и у Джелала появилось намерение уехать из Индии. Но лишь убедившись в том, что побережье свободно и безопасно, а Чингисхан действительно вернулся в Монголию, Джелал погрузился на борт корабля в устье Инда и отплыл в Иран (и с ним 4000 воинов), и его дальнейшая антимонгольская деятельность уже была связана с городами Шираз и Исфахан[1560].
Может показаться странным то, что вопреки обычной монгольской практике преследовать и добивать врага Чингисхан не приказал своим армиям войти в Индию. В действительности он отправил два тумена, под командованием Балы и Дорбей-Докшина, и они прошли весь Синд, опустошили провинции Лахор и Мултан и чуть было не взяли город Мултан, обстреляв его катапультами и баллистами, но их остановила несусветная летняя жара[1561].
Тот факт, что монголы не пошли дальше, дал повод абсурдным измышлениям, будто их напугали и развернули обратно местные племенные вожди, будто тяжелая кавалерия Илтутмиша оказалась сильнее монгольской конницы. Надо ли говорить о том, сколько раз эта досужая выдумка опровергалась монголами на поле боя?
А причина на самом деле простая — неисправимый прагматизм Чингисхана. Судя по источникам, Чингисхан вначале намеревался вернуться в Монголию через Бенгалию, Ассам, Гималаи и Си Ся[1562]. Планы переменились в силу многих обстоятельств. Султан Илтутмиш не разрешил монгольским армиям проходить по его территории, точно так же, как он сторонился Джелал ад-Дина. Он опасался монголов, и его отказ не был чересчур категоричным; султан не хотел злить Чингисхана, колебался, медлил с ответом, тянул время, не подтверждал и не отвергал возможность прохода по его землям[1563]. Чингисхан словно умел читать его мысли. Он понимал, что султан не хочет полномасштабной войны из-за такой мелкой и тривиальной проблемы, как поимка Джелала, великому хану она тоже была не нужна. Чингисхан знал, что такая война была бы невероятно тяжелой и чреватой большими утратами человеческих жизней, и, хотя у него не было никаких сомнений в ее исходе — разве мог султан Илтутмиш превзойти Мухаммеда или императоров Цзинь? — он представлял себе трудности похода на Дели. Во-первых, совершенно невыносимой была бы для монголов летняя жара в Индии. Если в зимнее время температура воздуха в Лахоре и Дели была в пределах 60–65 градусов по Фаренгейту[1564], то летом она могла подниматься до 90 градусов[1565] и выше. Бала и Дорбей-Докшин вернулись именно по этой причине[1566]. Вторая помеха имела прямое отношение к лошадям. Великий арабский историк и путешественник Ибн Баттута отмечал две основные трудности. Для прокорма конницы лишь одного тумена требовалось 250 тонн сена или другого фуража и 250 000 галлонов воды. В Синде и Мултане воды было предостаточно, но отсутствовал фураж[1567]. Кроме того, в Гиндукуше могла возникнуть острая проблема нехватки резервных коней: в Индии был большой спрос на степных лошадей, поэтому стремление к наживе создавало серьезное препятствие для восполнения конницы[1568]. Но самое главное — Чингисхан опасался слишком растянуть империю: ему едва хватало войск для управления уже завоеванными землями; поскольку еще не завершился набор местных коллаборационистов, на новых территориях недоставало стражей и чиновников. Все набеги в Индию совершались при недостаточной численности войск (не более 20 000 человек)[1569].
Серьезные опасения вызывала проблема здоровья войск. Уже большое число солдат страдало различными тропическими заболеваниями, прежде всего лихорадкой. Не желая подвергать риску монголов, Чингисхан повелел отправить на сбор и складирование риса огромные ватаги индусов — рабов и пленников, а затем убить их, чтобы не кормить «бесполезных» людей[1570]. Далее. Чингисхан нигде не смог бы раздобыть точные сведения о лесах, горах и джунглях, которые ему пришлось бы преодолевать в соответствии с первоначальным маршрутом[1571]. Советники тоже предлагали сосредоточиться на том, чтобы покарать тангутов: он сам поклялся уничтожить их за предательство; к тому же, по всем признакам, они собирались упредить его удар[1572]. Наконец, Чингисхан был суеверным человеком, а прорицатели говорили, что знамения и приметы неблагоприятны для индийской кампании. Обследование бараньей лопатки дало негативный результат. Вдобавок, поступили сообщения о том, что монголы, когда вошли на территорию Индии, увидели «носорога», и это обстоятельство тоже сочли плохим предвестием[1573]. Все эти свидетельства, реальные или воображаемые, и побудили Чингисхана к тому, чтобы вернуться домой знакомыми дорогами.
Но прежде чем повернуть на север, Чингисхан приказал разрешить две животрепещущие военные проблемы: усмирить Гиндукуш и заново покорить мятежный Хорасан. Вести о поражении Шиги у Парвана разнеслись по всему Хорезму, породив надежды на то, что можно сбросить иго Чингисхана. Когда великий хан узнал о том, что в некоторых провинциях Большой Монголии замышляются восстания, он отправил на родину Джагатая с внушительной армией, приказав ему идти форсированными маршами и уничтожать все на своем пути «огнем и мечом» до самых границ цзиньского Китая. Угэдэй же получил приказ опустошить всю территорию от реки Инд до Газни, чтобы у Джелала не возникало соблазна вернуться на эти земли[1574].
Чингисхан поставил перед Угэдэем непростую задачу. Крепости в Гиндукуше и Гарджистане в основном стояли на «галерках» в горах, а дожди создавали дополнительное препятствие — естественные рвы[1575]. Монголам постоянно приходилось отражать вылазки из этих твердынь, во время одного из таких дерзких налетов на монгольский базовый лагерь смельчаки смогли угнать лошадей, забрать несколько кибиток и освободить узников. Угэдэй поклялся покарать злоумышленников, но крепость держалась пятнадцать месяцев и сдалась лишь тогда, когда начался массовый каннибализм[1576].
Крепости обычно завоевывались одним и тем же методом — блокированием водоснабжения и поставок продовольствия. Брать города было проще. Газни прежде капитулировал, не сопротивляясь. Чингисхан по малопонятным причинам обвинил жителей этого города в поражении Шиги под Парваном и приказал Угэдэю полностью его разрушить. Угэдэй исполнил приказание, сровнял город с землей весной 1222 года, вырезал почти всех жителей и затем все то же самое проделал с городом Гур[1577].
Потом Угэдэй попросил у отца разрешения пойти на запад в самую южную иранскую провинцию Систан, но Чингисхан не дал на это своего согласия, сказав, что летняя жара погубит экспедицию. Тогда Угэдэй, завершив, по словам одного впечатлительного комментатора, «самую блестящую военную кампанию» (имеется в виду покорение ряда горных крепостей), встал лагерем на зимовку в верхнем течении реки Харируд