[1578]. Надо думать, Угэдэй действительно подкрепил уже ставший расхожим образ монголов как людей необычайно стойких и неукротимых, но и столь же немилосердных. Показательна в этом отношении история покорения Нисы. Горстка монголов приказала горожанам выйти на ровное место и связать друг другу руки за спиной. Хотя эти люди могли одолеть монголов и бежать в горы, они смиренно повиновались и стояли беспомощно и апатично, пока монголы расстреливали их из луков[1579].
Чингисхан был доволен результатами кампании Угэдэя, но его прежде всего интересовал восставший Хорасан. Невероятно, но Мерв и Балх каким-то образом возродились, проявив строптивость, и убили правителей, полагая, что монголы завязли в Гиндукуше. Демонстрируя, по мнению Чингисхана, чудовищную неблагодарность, восстал и Герат, помилованный Толуем. Чингисхан вызвал Толуя, отчитал за проявленную мягкость и напомнил, что люди всегда воспринимают милосердие, сострадание и снисхождение как проявление слабости. Герат никогда не восстал бы, если бы в городе не осталось ни одной живой души. Чингисхан с мрачным сарказмом сказал: «Похоже, мертвые воскресли, и люди, которых я приказал убить, все еще существуют. Теперь я желаю, чтобы головы были реально отделены от туловищ»[1580].
Щадя любимчика Толуя, Чингисхан поставил во главе карательной экспедиции головореза Эльджигидея, с особенно изощренной жестокостью казнившего Джамуху. Покорение Балха и Мерва было доверено Шиги Хутуху и Дорбею. В армиях были и контингенты, набранные из воинов, уцелевших в злосчастной битве у Парвана: им предоставлялась возможность реабилитироваться подвигами в новых боях[1581]. После повреждений, нанесенных год назад, ни Балх и ни Мерв не могли оказать достойного сопротивления монголам. Оба города были без труда взяты монголами, а жители — вырезаны. Мерв лежал в руинах вплоть до XV века[1582]. В Балхе будто бы головы убитых были сложены штабелями за стенами города, а тела пожирались волками, орлами, стервятниками и мухами. Персидский историк Джувейни писал: «Долго дикие звери пировали, поедая человеческую плоть; львы мирно стояли рядом с волками, стервятники делили трапезу с орлами»[1583]. Следуя приказам Чингисхана, Шиги и Дорбей скрупулезно обследовали развалины, отыскивая уцелевших жителей, извлекали из убежищ и казнили.
Герат, избежавший массовой резни, которой подверглись другие города Хорасана, мог постоять за себя. Эльджигидей шесть месяцев осаждал город, прежде чем вошел в него (декабрь 1221 — июнь 1222 года). Обе стороны понесли тяжелые потери. Защитники города заявили, что будут сражаться до последней капли крови, но у монголов было особое преимущество, позволявшее сохранять свои жизни: Чингисхан выделил 50 000 «подсобных» ратников из числа пленных специально для того, чтобы снизить собственные потери[1584]. Чингисхан успешно применил «перекатный» метод: уцелевшие в Бухаре использовались в битве за Самарканд, уцелевшие в Самарканде отправлялись в бой против Балха, Мерва, Нишапура и т. д. В результате, несмотря на гибель десятков тысяч узников, у Чингисхана после сведения счетов с Джелал ад-Дином оставалось достаточно невольников для нового завоевания Хорасана.
Многомесячная изнурительная осада не могла не сказаться на стойкости защитников Герата. Обыкновенно в таких ситуациях появляется так называемая «партия мира», хотя вряд ли можно было бы рассчитывать на милосердие монголов. Эльджигидей выжидал, чем закончатся раздоры в городе, и, наконец, его долготерпение оправдалось. Обрушилась часть стены, непрерывно обстреливавшаяся катапультами и требушетами, и задавила несколько сотен монгольских воинов[1585]. Монголы в ярости через пролом ворвались в город, дав волю своей кровожадности. Уцелело лишь около тысячи молодых женщин, отправленных Чингисхану. Резня продолжалась неделю. Но даже после того как она закончилась, командующий Эльджигидей, испытывая неудовлетворенность, назначил двухтысячный отряд, который должен был спрятаться и выслеживать жителей, выходивших из убежищ на третий день. Их сразу же отлавливали и обезглавливали. Когда монголы наконец ушли, в живых оставалось не более сорока жителей — тех, у кого было достаточно воды и еды и кто сумел хорошо затаиться[1586].
Игхрак, полководец Джелал ад-Дина, оставленный им в Хорасане, пытался организовать местное сопротивление монголам под предводительством племенных вождей: в результате даже после завоевания крупных городов монголам надо было отвоевывать множество мелких крепостей. К примеру, осада крепости Калюн длилась шестнадцать месяцев. Монголы заблокировали ее, но противник, прислав подмогу, снял блокаду, и монголам пришлось все начинать сызнова. Как обычно, блокада сопровождалась вылазками, кровавыми рукопашными схватками. По некоторым описаниям, монголы так плотно закупорили твердыню, что даже лиса не смогла сбежать, застряв в ловушке у подножья скалы, на которой стояла крепость; бедное животное семь месяцев не могло вырваться на свободу. К завершению осады большинство защитников крепости умерли от какой-то болезни — предположительно, спровоцированной постоянным употреблением сушеного мяса, фисташек и масла. К этому времени в живых оставалось не более пятидесяти человек, у двадцати из них было заболевание, известное под названием «траншейная стопа». Выбросив золото и серебро в колодец, эти пятьдесят мучеников предприняли самоубийственную атаку на монголов в стиле «банзай»[1587].
Известен еще один пример героической защиты наскальной твердыни — Фивар: ее гарнизон почти полностью вымер от голода к тому времени, когда монголы смогли завладеть крепостью, обнаружив там живыми всего лишь семь человек[1588]. А история обороны крепости Саиф-фуд вообще напоминает сагу или легенду. Здесь гарнизон имел сорокадневный запас воды и большое стадо домашних животных, которые забивались по мере необходимости на еду. Даже при строжайшем нормировании у жителей через пятьдесят дней оставалось воды лишь на один день. Тогда было решено убить всех женщин и детей и принять мученическую смерть последней геройской атакой на врага. Но перед выходом в бой внезапно начался ливень, пополнивший резервуары воды. Много воды накопилось на крышах и шатрах, и жители наслаждались ее изобилием. Обеспечив себя водой на несколько месяцев вперед, жители Саиф-фуда были уверены в том, что продержатся до зимы, а потом снег прогонит врага. Монголы действительно сняли осаду, но на следующий год (1223) вернулись и заявили, что будут осаждать город годами, до тех пор, пока он не капитулирует[1589].
Как и следовало ожидать, появилась партия мира, которую монголы не преминули подкупить. Вскоре миротворцы, оказавшись в большинстве, взяли верх и договорились о трехдневном перемирии. Монголы надавали обещаний, сказали, что уйдут на третий день еще до окончания срока перемирия. Они одурачили жителей Саиф-фуда, применив фактически тактику троянского коня. Монголы с помпой разыграли сцену ухода, спрятав поблизости в скалах отборный полк воинов, и предложили на прощание устроить ярмарку. Народ действительно стал стекаться к назначенному месту торговли. По сигналу монголы, прятавшиеся в скалах, разом выскочили из укрытий и перебили всех, кто пришел на ярмарку, кроме трехсот самых богатых граждан, чтобы потребовать за них выкуп (хронист Джузджани приводит цифру 280). Когда горожане отказались выкупать этих людей, монголы публично их обезглавили. На следующий день монголы пошли в яростное наступление, но они переоценили эффективность резни на мнимой ярмарке. К своему удивлению, они увидели на стенах массы людей, готовых дать им отпор, и под градом огромных камней, валунов и булыжников были вынуждены отступить. Монголы на этот раз действительно опешили и отказались от дальнейших попыток взять крепость приступом. Но по очкам победа была за ними. Когда монголы ушли, жители подумали, что они вернутся с подкреплениями, и покинули Саиф-фуд. Узнав об этом, монголы сразу же ввели войска в крепость и послали Чингисхану рапорт о победе[1590].
После того как все важнейшие города, крепости и военные объекты оказались во власти монголов, империя Хорезма фактически перестала существовать. Чингисхан теперь правил империей, протянувшейся от Тихого океана, Кореи и Сибири до Каспия, Кавказа и Желтой реки. Он замышлял военный поход в Тибет, но отказался от этой идеи, когда разведка сообщила о недоступности горных перевалов Тибета[1591]. По мнению многих, если не большинства обозревателей, завоевание империи хорезмшаха было величайшим достижением Чингисхана.
Относительная легкость завоевания огромной территории позволяет задаться вопросом: почему кампания против Хорезма проходила более успешно, чем войны против цзиньского Китая? Некоторые ответы на этот вопрос вполне очевидны. Династия Цзинь пустила глубокие корни в цивилизации Китая, тогда как Мухаммед правил империей, находившейся в зачаточном состоянии, возраст которого исчислялся несколькими годами. Ко времени вторжения в Хорезм монголы уже освоили технику осад и научились обращаться с примитивными образцами огнестрельного оружия: ни то, ни другое им практически не было известно, когда они переходили через границу в Китай в 1211 году[1592]. В кампаниях Центральной Азии Чингисхан располагал более значительными людскими ресурсами и мог выставить в первых линиях наступления десятки тысяч пленных в качестве «живого щита». К этому времени монголы уже завоевали зловещую репутацию свирепых, безжалостных и неодолимых всадников, которую они еще не имели в Китае.