Шах же начинал войну, не имея никаких достижений или преимуществ, кроме арифметического численного превосходства. Его царство раздиралось враждой между богатыми иранскими городами и тюрками, составлявшими костяк армии; в его армии служило множество наемников, не связанных с ним, как это было присуще монголам, узами верности, и готовых в любой момент перейти к Чингисхану[1593]. У шаха не было ни адекватной военной структуры, ни клановой или какой-либо иной феодальной поддержки; мало того, в его семье был раздор, в частности, с матерью. Он не поладил с халифом и потому не мог призвать народы ислама к священной войне — для халифа аль-Насира шах представлял даже больше угрозы, чем монголы. По всей империи и особенно в Трансоксиане шах настроил против себя мусульманское духовенство. Да и в плане личных качеств Чингисхан затмевал во всем любителя задираться, тушевавшегося при первой неудаче. Великий хан всегда сохранял хладнокровие и благоразумие, упорно и методично добивался своих целей[1594]. Конечно, можно предположить и альтернативный сценарий развития событий в случае появления непредвиденных осложнений и трудностей для монголов. Если бы верховным главнокомандующим был Джелал ад-Дин и если бы его войска проявляли такой же высокий боевой дух, какой показали гарнизоны и жители крепостей Хорасана в 1222–1223 годах, то и отлаженная монгольская военная машина могла дать сбо[1595]. Этого не случилось. Вряд ли и Джелал смог бы перебороть стратегический гений Чингисхана, армии которого скоро пойдут в Европу, сметая все на своем пути.
Глава 12Великий поход
Получив известия о смерти шаха, Чингисхан вызвал к себе в Самарканд Субэдэя, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. Будто бы Субэдэй за неделю проскакал 1200 миль, чтобы исполнить повеление государя, привязывая себя иногда к седлу и пуская лошадь рысью, чтобы немного поспать. Чингисхану надо было узнать мнение сведущего человека о военных шансах западнее империи Мухаммеда. Субэдэй ответил скептически. Летом — зной и засуха, зимой коннице будет недоставать фуража: иранские лошади в отличие от монгольских пони не могут копытами добывать траву из-под снега[1596]. Видя, что хан в благодушном настроении, Субэдэй попросил разрешить ему и Джэбэ объехать Каспий и проникнуть в земли куманов, этих загадочных союзников шаха из русских степей. Чингисхан одобрил идею и выделил для этого 20-тысячное войско, поставив одно условие: монголы должны вернуться через три года[1597].
Субэдэй возвратился в Персию тем же путем и тем же скоростным методом. Пока Субэдэй отсутствовал, Джэбэ тоже не терял время даром. Сунниты — жители Рея, лишь слегка ограбленного, когда здесь проходило войско Джэбэ и Субэдэя, гнавшееся за шахом, нанесли визит Джэбэ и предложили, чтобы он напал на Кум, священный город шиитов, соблазняя его несметными сокровищами, которые его там ждут. Джэбэ уговаривать не надо было: он город разграбил, но задумался о степени верности суннитов Рея. Если они так спокойно отнеслись к убийству единоверцев в Куме, то какие предательства они способны совершить за спиной у монголов? Эти тревожные мысли заставили Джэбе разграбить и Рей[1598].
Как только Субэдэй присоединился к нему, полководцы единодушно определили следующей целью богатый город Хамадан у подножия Эльбурса (для Александра Македонского это был город Экбатана). Увидев монголов, жители Хамадана сразу же сдались, предпочитая заплатить огромный выкуп или «данегельд», а не повторять судьбу Кума и Рея[1599]. Затем монголы нацелились на Казвин, важнейший торговый и стратегический центр (в девяноста милях к северу от Тегерана), располагавшийся на перекрестке дорог из Турции и от берегов Каспия и Персидского залива и славившийся ковровыми мануфактурами и гигантскими складами шелка. Но Казвин оказался крепким орешком: его жители отправили интервентам жесткое послание. В начале февраля 1221 года завязалось кровавое и долгое сражение за каждый квартал, улицу и дом. Исход битвы мог быть только один. По своему обыкновению монголы устроили массовую бойню, хотя и защитники крепости заставили их понести тяжелые потери. Погибли все 40 000 жителей Казвина. Карательный тур по Северной Персии монголы завершили разорением города Зенджан[1600].
Оба полководца продемонстрировали превосходные индивидуальные лидерские качества, но и (особенно Субэдэй, не любивший кому-либо подчиняться) доказали, что могут успешно взаимодействовать и поддерживать друг друга. Само собой получилось, что Джэбэ брал на себя роль главной ударной силы, а корпуса Субэдэя действовали в резерве[1601]. Одна половина армии осаждала Кум, Рей, Казвин, Зенджан, а другая половина — на зимних квартирах готовилась к экспедиции против царства Грузии. Большая часть Северной Персии и окрестностей Каспия уже была покрыта снегом, но монголы нашли для себя уголок у Каспия возле устья рек Кура и Арас (Аракс), где имелись удобные пастбища, климат был мягкий, и все начинало зеленеть в январе. Здесь монголы проводили учения и давали отдых себе и лошадям перед походом в Грузию[1602].
Предполагалось прежде войти в Азербайджан, захватить столицу Тебриз и создать там базу для вторжения в соседнее грузинское царство. Но к этому времени и до Кавказа дошла слава о монголах и их победах, породившая множество волонтеров среди курдов и туркоманов, пожелавших примкнуть к пришельцам, чтобы поучаствовать в грабежах и получить свою долю в добыче. Они толпами спускались с гор. Джэбэ и Субэдэй сформировали из этих рекрутов передовые отряды и в середине февраля вышли на Муганскую равнину, направляясь в сторону Тебриза. Как обычно, монголы намеревались подорвать моральный дух противника и уже подкупили претендента на пост тебризского военачальника по имени Акуш[1603]. Но их остановили на полпути известия о том, что Тебриз уже капитулировал. Узбек, атабек (князь) Тебриза, напился в панике, когда узнал о том, что к нему идут монголы. Протрезвев, он запросил условия. Джэбэ и Субэдэй жаждали действий и назвали немыслимо огромный размер откупных, но, к немалому удивлению монголов, Узбек, не колеблясь, дал согласие. Монголы получили табуны лошадей и тонны роскошных одеяний в придачу к гигантской сумме денег[1604].
Впрочем, Узбек принял единственно рациональное решение. Он правил уже одиннадцатый год (1210–1225), унаследовав государство, ослабленное сепаратистскими выступлениями и вторжениями грузин. Основанное атабеком Ильденизом, княжество отвоевало независимость от тюркских сельджуков, одно время занимало весь регион Южного Кавказа, но после смерти Ильдениза в 1176 году быстро захирело. Узбек, пятый по счету правитель, был номинальным властителем, «бумажным тигром»[1605]. Его «государственное решение» создавало одну серьезную проблему: княжество превращалось в «дойную корову», своего рода «банк Каспия», которому предъявлялись все новые и новые требования. Несколько дней монголы наслаждались природной идиллией среди зелени лесов и лугов (очевидно, даже не догадываясь о том, что находятся в зоне землетрясений)[1606].
Потом настало время идти в Грузию, тогда сильное христианское царство, имевшее, как сообщали хроники, лучшую кавалерию в мире к западу от Урала. Субэдэй и Джэбэ предпочитали, чтобы им никто не мешал пройти через горы Кавказа. Им не хотелось вовлекаться в ненужные битвы на юге Каспия, но свобода передвижения им не была предоставлена. Грузией правил монарх Георгий IV Лаша (годы царствования 1213–1223), очаровательный человек, женившийся на простолюдинке и увлекавшийся мистикой и суфизмом[1607]. Джэбэ и Субэдэй предусмотрительно поставили ударные войска позади, а вперед выдвинули авангард, состоявший из туркоманских и курдских волонтеров, азербайджанских рекрутов под командованием претендента Акуша и вспомогательного корпуса наемников, которыми командовал мамлюк. Эта армия вошла в Грузию, следуя по реке Кура (она имеет протяженность 1000 миль и протекает из Турции через Грузию и Азербайджан, впадая в Каспий). Отправляясь с территорий, по которым проходил Александр Великий, монголы теперь оказались в зоне, относящейся к Западной Европе и описанной великими римскими географами[1608].
Субэдэй планировал сначала измотать грузин и лишь потом нанести coup de grâce. Он разделил авангард на устрашающие отряды, наводившие вокруг ужас и панику. Затем эти отряды объединились для решающего сражения с Георгием, которое грузинский царь выиграл, приобретя ложное чувство уверенности и безопасности. Георгий понес тяжелые потери, пробиваясь через колонны курдов и туркоманов, и совершенно не был готов к следующей битве. Он был крайне удручен, когда увидел вторую армию — главные силы монголов, идущие прямо на него. Субэдэй применил традиционную тактику. Легкая конница промчалась параллельно грузинскому фронту, выпустив тучи стрел с железными наконечниками и сразив наповал цвет грузинской кавалерии. Георгия Лашу не смутили тяжелые потери. Он непрестанно атаковал монголов, казалось, что смял их, вынудил отходить, но в результате получил обратный эффект — его кавалерия рассеялась по равнине. Тогда Субэдэй разыграл свою козырную карту. В лесу позади главной армии он держал в резерве запасных коней. Монголы пересели на них и ринулись в сокрушительную контратаку. Грузинское воинство, зажатое между шквалом стрел и налетевшей конницей, растерялось, спутало боевое построение и стало разбегаться. Монгольские всадники моментально порубили беглецов на куски. Последняя попытка грузин дать отпор на дороге в Тифлис лишь пополнила список жертв