Чингисхан выпил прохладного кумыса, поел жирной баранины и при этом то и дело отпускал такие шуточки, что его сыновья, военачальники, благородные нойоны и гости так и покатывались от хохота, хлопали себя ладонями по ляжкам и вытирали слезы из уголков глаз. Им уже давным-давно не приходилось видеть хана в столь прекрасном расположении духа. По его виду никак нельзя было сказать, что он только-только схватился с тигром, хотя вся эта его радость только тем и была вызвана, что он одержал такую победу и превозмог тем самым и собственные, и чужие сомнения. Однако он по-прежнему был полон сил. Сидя на троне, он радовался, он ликовал, и все окружавшие хана восхваляли его до небес, а когда некоторое время спустя он убил и медведя, которого загонщики тоже подогнали к тропе, Чингисхан как бы вернулся в дни своей молодости. Лишь Джебе нарушил общее ликование, сказав:
— Ты ранен!
— Неужели? — переспросил хан, словно приняв это за шутку. — И где же рана, друг мой?
— В предплечье!
Все посмотрели на руки хана.
— Я ничего такого не чувствую, — сказал хан и, обращаясь ко всем, громко проговорил: — Всем известно, что Джебе один из моих самых верных и самых храбрых полководцев. У него есть только одна слабость: ему почему-то все время кажется, что либо тигр с медведем победят меня, либо я с лошади свалюсь, либо меня тяжело ранят в бою!
— Рана и впрямь кровоточит, великий хан, — сказал главный посол Хорезма, уставившись на правое предплечье властителя монголов.
— Это правда, отец, она кровоточит, — подтвердил Тули. Джебе промолчал.
— У медведя когтистые лапы, — проговорил хан, прикасаясь левой рукой к синему шелку рукава, сквозь который просочилась кровь. — Да, тут он меня поцарапал. Он хотел схватить меня, когда я пролетал мимо него на моем белом жеребце.
— Твой меч тоже просвистел мимо, — сказал Джучи.
— Да, но только в первый раз. Возвращаясь, я рубанул его изо всех сил. Не спорю: в первый раз я промахнулся и он попытался схватить меня. Ну и поцарапал…
— Кровь идет, — напомнил Джебе. — С этим не шутят, мой хан!
Тули, тоже обеспокоенный, закатал шелковый рукав халата. Хану это не понравилось, но он не подавал виду. Однако, когда предложили позвать шамана, чтобы тот осмотрел и заговорил рану, он решительно отказался. Хан стоял на том, что это всего лишь царапина, достаточно перевязать платком, и кровь останется в жилах.
Его пожелание было немедленно исполнено. Но когда он снова попытался развеселить всех шутками, это воздействия не возымело: всех смущало темно-красное пятно на синем шелке. К тому же главный посол вдруг сказал:
— Это наказание! Чего я и ожидал!
— Наказание? — удивился Чингисхан.
Не обращая внимания на великого хана, хорезмский посол обратился к своим спутникам с вопросом, не приходило ли им в голову, что убийство вороного будет иметь недобрые последствия.
— Да, я о чем-то таком подумал, — подтвердил второй посол, а третий добавил:
— А я опасался куда более тяжелых последствий. Особенно когда великий хан в первый раз пролетел на своем белом скакуне мимо медведя.
— Тут-то оно и случилось! — Главный посол выпрямился и перевел взгляд с третьего посла на великого хана.
— О чем вы говорите, гости мои? Не скажете ли вы мне, за что воспоследовало наказание? — Чингисхан выжидательно посмотрел на посла.
И тот ответил:
— После схватки с тигром ты велел убить своего коня.
— Он не слушался моей руки.
— Лошадь, на которой скакал, убивать не принято.
— Но она не слушалась меня, разве ты не понял?
— Не слушалась? Потому что испугалась тигра? Разве лошади положено сражаться с тигром? Была она под вашим седлом?
— Да. На ней я проделал весь путь из империи Хин до Керулена!
— И после этого вы велели убить ее! — посол, изменившись в лице, повернулся к своим людям.
— А если бы я из-за неповиновения вороного погиб? Что тогда? — спросил хан.
— Кто кого выбирал для схватки с тигром? Вы его или он вас? Почему же обиду за свой неверный выбор вы выместили на коне?
— Я вас не понимаю, — с равнодушным видом проговорил хан. — Я всю жизнь умерщвлял коней, отказывавших мне в повиновении.
Чингисхан потребовал принести всем свежего кумыса, давая понять, что считает этот разговор законченным.
А посол Хорезма никак не успокаивался:
— Может быть, сказка, которую я хочу вам поведать, скорее объяснит нашу тревогу, чем мои безыскусные слова.
— Сказка? Я люблю сказки! Расскажи мне ее! — обрадовался хан.
— Она называется «Охотник и его лошадь».
— Есть много сказок, которые так называются, — заметил хан. — Где все происходит? В вашем Хорезме?
— Да, великий хан.
— Тогда я ее, наверное, не слышал. Начинай, дорогой гость, начинай.
Чингисхан скрестил руки на груди, но от пристального взгляда Джебе не ускользнуло, что хан прижал левую ладонь к тому самому месту на правом предплечье, где кровь пропитала шелк.
— Это случилось в стародавние времена, — начал посол. — Отправились однажды отец с сыном на охоту. Охотник был храбрецом, каких мало, и все любили его за это. Однако все знали также, что охотник часто впадает в необузданную ярость, и осуждали его за это. И вот подъехали они как-то к такому месту в лесу, где в высокой траве разлилась лужица. Наверное, где-то рядом била струйка воды. Стояла сильная жара, и отца с сыном мучила жажда. Отец опустился на колени в траве, чтобы попить из лужицы. Но лошадь почему-то оттолкнула его, да так, что он повалился на бок. Он не поранился, но затаил на нее обиду. А потом случилось такое, что ни отец, ни сын никак не могли ожидать. Лошадь с невероятной жадностью выпила всю лужицу. И похоже, не напилась досыта.
— Что за непослушная лошадь! — выкрикнул охотник и стеганул ее плетью по морде.
Чингисхан прервал посла, спросив, не было ли поблизости другого источника влаги.
— Нет, ни единого, — ответил посол.
— Тогда охотник поступил по справедливости, — рассудил хан. — Неужели он должен был изнывать от жажды до смерти, лишь бы лошадь утолила свою?
— Вы лучше дослушайте сказку до конца, — обидчиво проговорил посол. — После того как он избил лошадь, они с сыном решили продолжить свой путь. Но, оглянувшись в ту сторону, где была лужица, заметили, что там снова блестит вода.
— Ну, твое счастье! — сказал охотник своей лошади.
И велел сыну напиться первым: он-де придержит пока лошадь, потому что ее опять потянуло к воде. И что, вы думаете, случилось? Не успел сын даже напиться, как лошадь, что была под охотником, оттолкнула в сторону и его. И быстро выпила всю воду до капли.
— А я что говорил? Ну как не убить такое животное? — Чингисхан даже взмахнул руками, но сразу овладел собой и снова сложил их на груди так, что прикрыл левой ладонью свою рану. — Я бы убил эту лошадь не раздумывая!
— Что охотник и сделал, — кивнул посол. — Он убил ее своим мечом, и как только это случилось, они увидели, что в траве опять появилась лужица. И охотник сказал сыну: «Теперь напьемся досыта, никто нам не помешает!»
— А другая лошадь? Я про лошадь сына. Она что? — полюбопытствовал хан.
— Да ничего! Стояла себе спокойно на месте! — невозмутимо ответил посол.
— Значит, у сына была послушная лошадь! — заметил хан.
— Послушная? О нет, великий властитель! Она всего лишь отомстила за свою подругу отцу, позволив сыну напиться.
— Отомстила? — нетерпеливо перебил его хан. — Опять ты говоришь об отмщении, о наказании. Я ничего не понимаю!
— Сказке еще не конец, высокородный хан!
— Да? Так доскажи ее!
— Сын напился и упал замертво!
— Замертво?
— Да, он умер! Сын!
— Дальше, дальше!
— Когда отец поднял сына с земли, он сразу разгадал тайну его смерти: на камнях, лежавших вокруг лужицы, свернулась большая черно-белая змея. Она почти не переставая сплевывала в воду свою ядовитую жидкость. И только теперь вспыльчивый отец осознал, что лошадь, которую он убил, хотела спасти от смерти и его, и сына.
— Да, — тяжело вздохнул хан, — невеселая сказка!
— И в конце ее сказано: «Никогда не убивай лошадь, на которой скакал, потому что следующая отомстит за ее смерть!» Разве вторая лошадь не поступила именно так, когда безучастно наблюдала за пьющим из лужицы сыном? Это и было ее местью отцу!
Чингисхан кивнул, посмотрел на небо, потом на тропу, но ничего не сказал. Солнце начало пригревать, и это сразу ощутили все стоявшие на деревянном возвышении. Слуги подносили желающим чаши со свежим охлажденным кумысом.
— В вашей стране все сказки такие грустные, посол? — спросил хан.
— Вовсе нет! Кстати, — решил ответить вопросом на вопрос тот, — не обнаружил ли ты, высокородный хан, некой переклички этой сказки с судьбой твоего вороного?
— Вороной умерщвлен!
— Да, он убит, однако разве твой белый жеребец не пролетел в схватке мимо медведя?
— Я уже ответил: только в первый раз! А на обратном пути я с медведем покончил!
— Это было предупреждением, высокородный хан! Что и доказывает рана на твоем правом предплечье!
— Брось ты кабана, отец! — сказал Тули.
Чингисхан встал и опустил руки.
— Что? Из-за какой-то сказки — вдобавок не из нашей страны! — я должен отказаться от борьбы! Тигра я победил, медведя убил, а сейчас, когда мне предстоит самое легкое, отказаться? Джебе!
— Мой хан?
— Подавай знак!
— Но, мой хан! Ты так любишь сказки, ты веришь в мудрость их иносказаний, и поэтому… — начал было военачальник.
— Я велел подавать сигнал, слышал, Джебе? Пусть гонят к тропе кабана, пусть гонят!
Властитель в бешенстве топнул ногой, спустился с деревянного помоста на землю и обошел ряды своих телохранителей. Оседлал своего белого жеребца, похлопал рукой по его крутой шее, напоминавшей лебединую, и медленно поехал по тропе. Подняв глаза к солнцу, снял шапку и поклонился ему.
Прозвучал пронзительный рев трубы. Хан не оглянулся, а поехал по теневой стороне тропы под елями и кедрами мимо цветущих кустов и пышных желто-коричневых цветов на длинных ножках, светившихся в темноте как огоньки.