Весной, когда постепенно потеплело и ландшафт смягчился, войска снова собрались на своих позициях. Чингис окреп настолько, что был в состоянии лично вести армию через 160 километров песка и гравия, которые отделяют Три Красавицы от сегодняшних границ Китая, через границы Си Ся в сторону северной твердыни Си Ся, города, который монголы называли Хара-Хото, Черный город.
Этот город служил крепостью-аванпостом на протяжении 1000 лет. Он охранял неприветливый пейзаж засыпанной гравием равнины, по которой ветер пересыпал похожие на гигантские змеи песчаные дюны, но это был процветающий аванпост с населением, наверное, не одной тысячи людей, потому что стоял на т-образном перекрестке, где к Шелковому пути с востока подсоединялась дорога к реке Эцин, как называли ее монголы (ее китайское название было в те времена Цюйюань, а теперь Шюи). Она протекала по мертвой пустыне в сторону приветливых зеленых подножий Киланьшаня, Снежных Гор, расположенных на 300 километров южнее. Теперь все, что осталось от города, — это квадратные иссеченные песчаными бурями десятиметровые стены вокруг едва приметных остатков упавших зданий.
Представьте себе войско воинов-кочевников, которые теперь поднаторели также и в осадной войне, у них есть ката пульты, способные забрасывать на 200–300 метров наполненные порохом бомбы, огнеметы, луки с несколькими тетивами и, очень возможно, теперь и первые настоящие фугасные бомбы, «сотрясающий небо гром», о существовании которых есть запись более позднего времени, свидетельствующая о том, что их применяли при осаде Кайфэна в 1232 году. Такая бомба состояла из наполненной порохом железной оболочки, которая взрывалась с таким грохотом, что было слышно за несколько километров. Находившихся в радиусе 10–12 метров от взрыва солдат «разносило на куски, и даже следа не оставалось».
Нечего и думать, что Хара-Хото мог выстоять. Его захват был первым шагом к обходному маневру, который имел целью лишить Си Ся возможности использовать резервы, когда дело дойдет до главных сражений, и если бы Аша осмелился высылать из Иньчуаня подмогу через пустыню на расстояние 500 километров, то его войска приходили бы к месту сражения совершенно измотанными, на пределе продовольственных ресурсов и совершенно непригодными для ведения боя. Тангуты, наследники утонченной и урбанизированной культуры, предпочитали полагаться на крепкие стены. Никакой армии не вышло навстречу воюющим не по правилам монголам.
Такая политика абсолютно устраивала монголов. Они могли сосредоточивать свои силы там, где это могло принести наибольший эффект, в то время как их противники оставались разобщенными и прикованными к одному месту. Кроме того, как только был взят очередной город, монголы, как правило, оказывались в состоянии усиливаться за счет пленных, перебежчиков, предателей, захваченного продовольствия и оружия и переходить к захвату следующего го рода, который брали, если получалось, путем переговоров или боем, если переговоров не получалось. Как это было в Хорезме, это не был блицкриг, это было упорное поступательное движение, которое набирало силы, как набирает силы медленно надвигающаяся снежная лавина.
Через два месяца тремястами километрами южнее, где Эцин поворачивает на восток вдоль гор Цилянь, Чингис мог позволить себе разделить армию, усиленную тангутским продовольствием, оружием, животными, пленными и предателями. Субудай направился на запад, чтобы нанести удар по самым отдаленным городам Си Ся, а главные силы пошли на восток к сердцу бунтующих владений.
На 160 километров к востоку находился город Шелкового пути Ганджоу. В наши дни это промышленный город, а в дни Чингиса это был город-оазис, славившийся своими пастбища ми и своими лошадьми, а еще буддийским храмом с 34-метровой статуей сидящего Будды (и храм, и статуя целы и поныне). Чингис бывал здесь раньше, ненадолго, во время похода 1205 года. В то время был захвачен мальчик, сын коменданта города. Мальчик привык к монгольскому образу жизни, воевал, хорошо проявил себя, принял монгольское имя Цагаан (Белый), поднялся от рядового воина до поста командира охраны Чингиса. Отец Цагаана все еще занимал пост коменданта города. Цагаан пустил через стену стрелу с запиской к отцу, попросив встретиться с ним. Отец согласился. Представители сторон договаривались об условиях сдачи города, когда заместитель коменданта узнал о происходящем, захватил власть, убил отца Цагаана и наотрез отказался вести переговоры с монголами. Разгневанный Чингис, по одному источнику, пригрозил похоронить весь город живьем. Но после того как город пал, Цагаан попросил пощадить его родной город — всех жителей, кроме 35 человек, которые участвовали в заговоре и убили его отца.
В августе, пока Чингис скрывался от жары в Снежных горах, его войска стояли у ворот Увэя, второго по величине го рода Си Ся. Поскольку вся территория современного Западного Китая находилась в руках монголов, жители Увэя обращали свои взоры за помощью к столице. Никакой помощи не пришло. Видя, что единственной альтернативой смерти была сдача города, горожане сдались и остались в живых.
Пришла осень. Чингис вернулся с гор и присоединился к войску на Желтой реке, переправился через нее и…
Я должен прервать свое повествование. Источники более чем недооценивают этот маневр монголов. Желтая река не то препятствие, которое можно взять в два прыжка. В этом месте, где она огибает горы Хелань перед тем, как направить течение на север мимо Иньчуаня, река представляет собой километровой ширины жидкую кашу из ила, и, на мой взгляд, она совсем не желтая, а грязно-коричневая. Она слишком широкая, чтобы пускаться по ней вброд, и на середине течение довольно быстрое, и, хотя конница кочевников могла переплывать реку, пользуясь надувными мехами, она слишком глубокая для фургонов. И, помимо всего прочего, вода в ней такая густая, что ее можно есть. Я плавал в ней, открывал глаза под водой и совершенно ничего не видел. Из реки я вылез весь в грязи по бедра. На этой реке нужны лодки, вид транспорта, не очень востребованный в Монголии. К счастью, местное население имело речной транспорт — надувные мешки из овечьих или коровьих шкур (они по сей день в ходу — в прибрежном городе Шапотоу туристы могут совершать речные прогулки, гребя на платформах, установленных на кожаных мешках). Источники XIV века сообщают о том, как несколько мехов, привязанных к платформе и управляемых гребцами, составляли довольно прочное водное средство для доставки зерна и соли по спокойным водам реки до Иньчуаня и даже еще дальше. Это определенно не было новаторской идеей. Такие плавательные платформы были и ранее известны монголам. И их быстро приспособили для перевозки на другой берег повозок, телег, волов и на вьюченных лошадей. Достигнув другого берега, можно было увезти с собой и меха, и сами платформы.
Переправившись через Желтую реку, монголы подошли к Иньчуаню с юго-востока, откуда Аша ожидал их меньше все го — со стороны, противоположной той, которую он назвал в своем дерзком ответе Чингису.
Этого было достаточно, чтобы наполнить смертельным страхом сердце любого правителя, что, по-видимому, и получилось. Бездарный император Сяньцзун умер, и чаша с ядом царствования перешла к его родственнику, еще одному представителю клана Веймин, которого также звали Сянь. Его правление было настолько мимолетным, а то, что последовало за ним, столь ужасным, что он лишь мелькнул видением на страницах истории.
В ноябре монголы окружили Лиу (Линчжоу, как его тогда называли тангуты, или Теремджи — Угрожающий, как его называли монголы), что расположен всего в 30 километрах к югу от Иньчуаня. Только теперь тангуты предприняли активные действия. Лиу, подобно Иньчуаню, снабжался водой по обширной системе каналов. Большую часть года это была хорошая оборонительная система. Но стояла зима, и каналы, и сама река покрылись твердым льдом. Тангутская армия шла с противоположного берега. Монголы сняли осаду, перешли реку по льду, атаковали, разгромили растерявшихся тангутов, а затем снова вернулись к осаде. Никаких подробностей об этом сражении не сохранилось, но можно предположить, что обе стороны понимали, что с тангутами покончено.
Лиу пал в декабре. Единственной сохранившейся деталью этого эпизода было то, что бурно торжествовавшую армию поразила какая-то инфекционная болезнь, то ли тиф, то ли дизентерия. Нам это известно, так как ученый муж и императорский советник Чу Цзай, возвращавшийся из Централь ной Азии, был свидетелем разграбления города и охватившей монголов эпидемии и принимал меры, чтобы сдержать и то и другое. В то время как все монгольские командиры соперничали между собой, хватая детей, женщин и ценности, Его Превосходительство (Чу Цзай) взял только несколько книг и два верблюжьих вьюка с ревенем, которым пользовал заразившихся воинов. Это очень странная деталь. Наверное, ревень помогал молодым воинам, не получавшим свежей пищи, другого объяснения не вижу.
Теперь, когда одно войско осаждало Иньчуань, другое должно было не только покончить с городами поменьше на востоке и на юге, но и начать реализацию гораздо более широкого плана, имевшего целью нейтрализацию Цзинь. Продолжая в Си Ся очищать захваченные территории и осаду Иньчуаня, Чингис, теперь вместе с Субадаем, двинул войска на юг и на запад, через 100 километров перейдя границу Цзинь. Таким маневром он перерезал узкий, шириной около 150 километров, язык Западного Цзинь, территории, покрывавшей теперешние китайские провинции Нинся и Гансу, чтобы помешать войскам Цзинь соединиться с их союзника ми тангутами и подготовить завоевание главной территории собственно Цзинь. Для этого Субадай перевалил через северные отроги гор Люпань, пройдя за февраль и март, если считать по прямой, 450 километров или что-нибудь вдвое больше, если учесть, что по прямой он пройти не мог, так как должен был совершать зигзаги от города к городу, — поразительный результат для войска, которое уже больше года вело непрерывные боевые действия. Субадай отметил успех посылкой 5000 коней в подарок своему повелителю и господину.