ери им достоинства.
Дело на этом не закончилось. Кокочу продолжал настаивать на своих обвинениях, и хан предал своего брата опале, лишив его части принадлежавших ему владений. С того дня силы стали понемногу оставлять Оэлун, она закончила свою жизнь в тоске оттого, что мир в её семье подрывает соперничество. Действительно ли Чингисхан верил в то, что Джучи-Хасар пытался его устранить, и хотел ли он, лишая своего брата нескольких десятков тысяч подданных, подрезать крылья ястребу, который мог бы когда-нибудь внушить опасение ему, орлу? Или же он только сделал вид, что верит в измену, как то можно заключить из последующих событий?
Кокочу, этот настоящий степной Яго, вёл опасную игру. Льстя своему господину, предупреждая его об интригах, плетущихся против него, и, возможно, сам затевая что-то в этом роде, великий шаман, казалось, быстро усиливал своё влияние на монгольского суверена. Тот, будучи крайне придирчивым во всём, что относилось к интересам его семьи, выказывал явную слабость в отношении Кокочу. Может быть, он опасался его непредсказуемых замыслов? Или же боялся стоявших за ним таинственных злых сил божественного и дьявольского мира, с которыми мог справиться только сам шаман? Этого мы не знаем.
В этом деле, которое поставило под вопрос единство правящего клана и авторитет его власти, решающее слово вновь осталось за женщиной. Этой женщиной была Бортэ, жена Чингисхана. Она горько упрекала мужа в том, что он трусливо оставил своего брата Джучи-Хасара, в то время как другой его брат, юный Тэмуге, тоже пострадал от выходок великого шамана: тому удалось присвоить себе нескольких рабов Тэмуге. И когда тот, уверенный в своих правах, позвал их, шестеро братьев Кокочу опрокинули его наземь и заставили просить у шамана прощение за свою дерзость. Именно Бортэ открыла Чингисхану глаза на грязные происки шамана и настояла на том, чтобы пресечь его пагубное вмешательство в дела правящего семейства: «Почему Кокочу и его братья позволяют себе подобную наглость? Недавно они побили Джучи-Хасара. Сегодня заставили Тэмуге встать перед ними на колени. До чего же мы дошли! Как ты можешь спокойно смотреть на такое обращение с твоими братьями?»
Эти доводы убедили хана в необходимости вернуть себе власть, которую у него стал оспаривать Кокочу. Он объявил Тэмуге, что тот вправе поступить с великим шаманом, как ему заблагорассудится. Конечно, он предпочёл, чтобы дело решилось без его прямого участия. Он вызвал к себе Теб-Тенгри, и тот явился. Присутствовавший при разговоре Тэмуге предложил ему уладить ссору за пределами ханского шатра. Едва великий шаман из него вышел, как люди Тэмуге набросились на него, сломали ему позвоночник и бросили тело «около стоянки повозок», то есть всё равно что на помойку.
Узнав об этом убийстве, вся родня великого шамана во главе с Мунгликом появилась в шатре. Посыпались грязные взаимные оскорбления, противники перешли врукопашную, взялись за ножи. Чингисхана стали окружать. Он попытался высвободиться и позвал охрану из «оруженосцев», стоявших на посту снаружи. Великий хан сошёлся в схватке с братьями великого шамана, которого незадолго перед тем он позволил убить. Разыгралась сцена в шекспировском духе, где не было недостатка ни в грубости, ни в вульгарности царственных персонажей.
Труп Небеснейшего Кокочу в течение трёх дней находился в одной из юрт под охраной головорезов Чингисхана. В хронике говорится, что после этого «труп вышел сам из себя через рот». Это даёт повод думать, что Кокочу не умер сразу после перелома позвоночника и агония продолжалась три дня, пока его душа не вознеслась к Вечному небу, которое, возможно, её приняло.
Так внезапно закончился конфликт интересов, маскировавшийся под соперничество между преходящей земной властью хана и духовной властью шамана и его окружения. Небеснейший Кокочу был удостоен поминальной речи, составленной Чингисханом: «Кокочу бил моих братьев и клеветал на них, и Тенгри, лишив его своего покровительства, отнял у него жизнь и тело». Эти слова свидетельствуют об изощрённости ума их автора, так как из них следует, что великий шаман умер потому, что утратил данные ему небом полномочия.
Эта постыдная история, закончившаяся сведением счётов столь же скорым, сколь коварным, положила предел всяким поползновениям узурпировать власть в государстве Чингисхана. Путь к великому каганату проходил через нечистоплотные манёвры. Хан упрекнул Мунглика в том, что он не воспитал должным образом семерых своих сыновей, не смог удержать их от дерзкого вызова монаршей власти. Тем не менее все были помилованы. Сначала — строгость, потом — милосердие! Чингисхан назначил преемника покойного великого шамана, чем доказал, что преходящая власть иногда бывает способна встать между небом и его вестниками. Великим шаманом он сделал Усуна, которому даровал белого скакуна и почётное место, подобающее высокому духовному чину. На сей раз Чингисхан сделал удачный выбор: Усун-Беки был почтенным старцем.
Глава IXТЕНИ НАД КИТАЕМ
Когда-то была построена Великая Стена,
Чтобы отгородиться от земли варваров,
Потом были возведены башни с факелами.
Сигналы, подаваемые факелами, светили непрерывно,
Беспрестанно происходили долгие сражения
Бились в долинах, убивали и умирали.
Лошади убитых ржали и жаловались небу.
Вороны клевали внутренности убитых,
Потом взлетали и садились на ветви высохших деревьев.
Солдаты бегут по грязи и траве,
Командующий не может ничего сделать и старается тщетно…
На заре XIII столетия Чингисхан решил начать новую войну, на этот раз против Китая. Эта огромная страна была достойным объектом его жажды власти и достижима для его кавалерии. Чтобы преуспеть в этом замысле, с которого началась грандиозная эпопея его завоеваний, Чингисхан произвёл подсчёт своих сил. Он безраздельно господствовал над несколькими объединениями племён, вставших под его знамёна. Ему подчинялись и степные, и таёжные народы, то есть огромное большинство собственно монголов, а также тюрки и тунгусы.
Накануне китайской кампании как можно было оценить численность воинства улусов, находившихся под контролем Чингисхана, этого подвижного государства, которое управлялось им и его наместниками? Историки монгольских военных походов (Мартин, Лиддел Гарт, Нерниш) считают, что к началу нашествия на Китай армия Чингисхана состояла из 110 тысяч человек, а к концу его завоеваний увеличилась до 130–200 тысяч. Можно рискнуть и сделать гипотетическое сравнение с современной Монголией, население которой к концу 1980-х годов составляло 1,8 миллиона человек и которая в мирное время содержала армию из 45 тысяч солдат. К этому количеству следует присовокупить 15 тысяч ополченцев и пограничников, а также различные вспомогательные контингенты. В случае военного конфликта в эту армию могло быть мобилизовано 120 тысяч солдат, то есть каждый пятнадцатый житель страны, что даже от современного государства требует значительных усилий. Экстраполируя эти цифры, можно предположить, что в исторических условиях, отличных от нашего времени, Чингисхан контролировал население численностью примерно миллион человек. По нашему мнению, численность монгольской армии представляется недостаточной для завоевания таких обширных территорий, как Северный Китай, тюркские и ирано-арабские государства Среднего Востока, а также Южная Русь. Это если не принимать в расчёт то обстоятельство, что для своего времени это была значительная военная сила, в частности по европейским масштабам. В 1214 году Филипп Август в битве при Бувине располагал всего лишь 1300 всадниками. С другой стороны, монгольская армия была не оккупационной, а преимущественно ударной. Заметим также, что в Китае, как и на Среднем Востоке, армия Чингисхана по численности всегда будет уступать противнику.
Китай, как мы уже видели, был разделён на три самостоятельных государства: империя Миньяг на северо-западе (населённая народом сися, или тангутами); государство под властью чжурчжэней на севере и империя Сун на юге.
Государство Миньяг состояло из двадцати двух наполовину земледельческих, наполовину скотоводческих провинций, протянувшихся по ту сторону Великой стены на обширном плато Ордос (по-китайски Ситао), находящемся в большой излучине Желтой реки, там, где нынешние провинции Нинся и Ганьсу. О происхождении государства Миньяг известно мало. Появилось оно в конце X века как зависимое от Китая владение. Народ сися, или тангуты (родственный тибетцам), был на службе у китайских императоров династии Тан, которые передали им в охрану некоторую территорию. Бывшие союзниками Китая в эпоху Пяти династий (907–960), позднее при династии Сун (960—1279), они потребовали независимости, когда китайцы уступили напору явившихся с севера захватчиков-киданей. В 1038 году Миньяг стал независимым государством, в столице которого Иргае (в наше время Нинся) последовательно правили десять императоров. В эпоху Чингисхана Миньяг, несмотря на 150-тысячную армию, находился в опасном положении, так как был окружён более сильными соседями.
Второе государство управлялось династией чжурчжэней, народа алтайского происхождения тунгусского корня, пришедшего из Маньчжурии. Их владения протянулись более чем на две тысячи километров от реки Амур на севере до бассейна Жёлтой реки, занимая всю Маньчжурию, территорию современной Внутренней Монголии и северных провинций Шаньдун, Хэбэй, Шаньси и северной части Шэньси. За исключением чисто китайских районов эта обширная империя была населена киданями (или китаями), которыми с 904 по 1125 год правила династия Ляо. Выходцы из одного протомонгольского объединения, кидани, кочевники, перешедшие на оседлость, были изгнаны своими вассалами чжурчжэнями, союзниками южной империи Сун, и вынуждены мигрировать под руководством одного из своих князей до Или в Средней Азии, где основали новое государство — Восточное Ляо, или державу Каракитаев, а часть их осталась в подчинении у завоевателей.