В течение долгих двадцати лет он собирал под своими знамёнами монгольские племена. И только после того как был провозглашён ханом, приступил к организации управления своим огромным владением. В этом человеке ощущаются незаурядная властная воля, стремление подчинить себе всё вокруг, но наряду с этим — умение сплотить народ, как он сплотил свою армию. Чтобы управлять своей подвижной империей, своим улусом, он издал кодекс законов (ясак), которым определил формы организации монгольского общества и основные черты его национальной идентичности. Этот кодекс, основанный на обычном праве монгольских кочевников, регламентировал и отношения с завоёванными странами.
Ясак значит запрет, заповедь, правило, и основной смысл его может быть выражен одной формулой: «Запрещено неповиновение закону и хану». По крайней мере, в теории это уже не просто право сильного, поскольку варварству были поставлены определённые ограничения. Например, всякое правонарушение должно было подтверждаться свидетельствами, незначительные проступки карались штрафами, и существовала шкала наказаний. Ясак подтверждал важность таких добродетелей, как честность, гостеприимство, верность, уважение родственных связей, трезвость. Принятый в 1206 году, этот кодекс способствовал установлению в монгольском обществе строгой дисциплины.
Эти дисциплина и порядок, характерные для Монголии начала XIII века, служили предметом удивления и восхищения для иноземных путешественников. Так, Плано Карпини с некоторой долей наивности отмечал: «Татары самый покорный своим вождям народ, они подчиняются им даже больше, чем наши клирики своим иерархам. Они бесконечно их почитают и никогда им не лгут. Между ними не бывает столкновений, противоречий или убийств. Отмечаются только малозначительные кражи. Если кому-нибудь из них случается потерять свою скотину, тот, кто её нашёл, не спешит присваивать её себе и даже часто возвращает её владельцу».
Нечто подобное писали многие путешественники, и даже мусульманин Абулгази: «Под властью Чингисхана вся страна от Ирана до Турана пользовалась таким спокойствием, что можно было пройти с востока на запад с золотой пластиной на голове, не опасаясь какого-либо нападения».
Таким образом, можно считать, что разработка и принятие при Чингисхане ясака ознаменовали начало периода стабильности у кочевников Центральной Азии. Строгое исполнение предписаний ясака принесло порядок и дисциплину в монгольское общество, до этого находившееся в состоянии глубокой анархии.
Чингисхан последовательно применял стратегию устрашения и террора. Недостаточно многочисленные, чтобы подавить множество очагов сопротивления, и не готовые вести изнурительную войну против партизанских выступлений, монголы часто применяли показательные массовые расправы над побеждёнными. Уничтожение гарнизонов и резня мирных жителей применялись ими для предотвращения возможного вооружённого сопротивления и ради сбережения собственных воинских контингентов. Разве эта стратегия превентивного террора так сильно отличается от той, что лежала в основе решения об атомной бомбардировке японских городов?
Всякая характеристика монгольского завоевания неизбежно сопряжена с двумя вопросами, на которые доныне нет исчерпывающего ответа. Почему произошло это внезапное нашествие на обширные пространства Азии? Каким образом кочевники смогли овладеть огромными территориями и включить их в одну из самых больших в истории империй?
Между кочевниками и осёдлым населением обычно существует что-то вроде «ничьей земли», которую можно пройти за несколько дней, но кочевники редко на это решаются. Превратности жизни скотоводов, климатические изменения, ускоренный рост численности кочевых племён, конфликты между ними могут приводить к значительным их перемещениям на другие территории и земли с осёдлым населением. К кочевым народам часто бывает применима «теория домино» — когда одни из них гонят впереди себя другие, менее многочисленные, менее сильные или более мирные.
Вспомним, что вторжения кочевников начались ещё в III тысячелетии до н. э. Киммерийцы вторглись в Ассирию и Урарту, хетты из Анатолии распространились по Ближнему Востоку. В Центральной Азии происходили циклические выбросы кочевого населения в соседние земли: тохаров — в китайский Туркестан, сюнну, а позднее гуннов — на пространство между Амударьёй и Каспием, эфталитов — в Индию. Прототюркские, прототунгусские и протомонгольские кочевники многократно подходили к крепостям Китая и других государств Востока. Античная Европа также перенесла удары кочевых волн: аваров, аланов, вестготов, вандалов, славян — в Германии; германцев — в Галлии; кельтов — в пределы Римской империи. Саксы, галлы, англы, викинги, сарацины одни за другими вторгались в Европу и Африку. Народы, прежде них перешедшие к осёдлому образу жизни, называли их «варварами» и считали только самих себя носителями цивилизации.
Таким образом, завоевания кочевников имеют долгую историю. Они шли из Центральной Азии на запад, а также в сторону Индии и Китая. К XIII столетию большая часть Китая, Индии, Ирана, Арабского Ближнего Востока и Европы в основном находилась в стадии развитой цивилизации, основанной на земледелии, ремёслах и торговле.
Но от Маньчжурии на востоке и до центра Европы (в Венгрии) протянулась длинная полоса земель, малопригодных для возделывания, — полоса степей. И на её пространствах жили, как и тысячу и две тысячи лет до того, многочисленные кочевники: тюрки, монголы и тунгусы. Внутри того, что принято называть Средневековьем, сохранялись зоны архаичного образа жизни. Между китайцами империи Цзинь и монголами Чингисхана, между иранцами империи хорезмшахов и киргизами существовал огромный разрыв в развитии. Житель Пекина за белокаменными стенами мог перемещаться между многочисленными рынками по сотням заполненных повозками городских артерий. А в это время монгольский пастух ставил в степи юрту и пас своих овец.
У крестьян Китая и земледельцев Среднего Востока, конечно, жизнь была нелёгкой: архаичная агротехника, природные бедствия, поборы владельцев земли и государственные налоги и повинности. Но кочевников, обитателей бескрайних степей, влекли крупные города, опоясанные стенами. И в Пекине, и в Бухаре, и в Самарканде они с вожделением заглядывались на сокровища, собранные в царских дворцах, резиденциях градоправителей, в магазинах и житницах. Даже в небольших городах их ожидала возможность захватить — словно самоцветы в ларце — зерно, фураж, ткани, драгоценности и женщин.
Чтобы объяснить причины монгольского нашествия, некоторые климатологи выдвинули гипотезу, согласно которой в эпоху Чингисхана в евразийских степях сократилось количество осадков, что привело к оскудению пастбищ. В этих условиях кочевники якобы прибегли к другим способам восполнения жизненных ресурсов: охоте, рыбной ловле и войне. Другие учёные, напротив, полагают, что в начале XIII века климат благоприятствовал степной растительности. Следствием этого был значительный прирост поголовья скота, который позволил монголам обеспечить своих всадников верховыми и вьючными лошадьми в количествах, достаточных для долгих завоевательных походов.
Согласно гипотезе русского историка Воробьёва, в эпоху Чингисхана торговые пути из Европы в Азию и обратно переживали упадок, отчего монгольские племена терпели ущерб, поскольку обычно они получали коммерческую выгоду от контроля над различными маршрутами Великого шёлкового пути. Выплаты китайцев монголам (в частности, в результате заключения между ними в 1147 году договора) показывают, что кочевники просили у Китая уже не как обычно ремесленные изделия, но и продукты земледелия и, что ещё более удивительно, крупный и мелкий рогатый скот. Это даёт повод предположить, что монголы испытывали серьёзные трудности с продовольствием и, следовательно, их нашествия были порождены хозяйственными нуждами. Словом, здесь можно говорить об империализме в его самом классическом понимании.
Не следует также забывать о многовековом антагонизме между кочевниками и осёдлым населением. Последнему всегда приходилось сдерживать «дикарей», оберегая от их набегов своё имущество и возделанные поля. Но помимо этой «битвы за пространство», возможно, у тех и других существовало неосознанное, но глубокое желание навязать противнику свой образ жизни. Монголы не только грабили и убивали крестьян и горожан, но и насильно заставляли оставшихся в живых «быть такими, как они сами». Когда они захватывали город или страну, то разделяли семьи, рассеивали жителей, превращая их в свою прислуту, становились хозяевами ремесленников, музыкантов, актёров, которых использовали по своему усмотрению, тем самым дробя сложившиеся структуры оседлого общества. Политику депортаций и рассеивания осёдлых народов практиковали не только монголы, она сопровождала и другие кочевые нашествия. Но несомненно, что она приобрела более жестокие формы при Чингисхане и его преемниках.
Оседлые народы, когда они побеждали кочевников, также старались навязать им собственный образ жизни. Взятых в плен кочевников превращали в слуг, прикрепляли к земле или запирали в пространстве, ограниченном городскими стенами. Помимо непосредственного интереса осёдлых жителей такая практика дробления социальной кочевой структуры имела более глубокую мотивацию. Во все времена осёдлые народы испытывали стойкое отвращение к кочевникам. Прежде всего к отдельным их представителям или небольшим группам — бродячим торговцам, комедиантам, бездомным и бродягам всякого рода, а также к целым популяциям, живущим обособленно или слабо контролируемым властями. Таковыми были казаки южнорусских областей, которых царские власти пытались записать на службу в пограничных фортах; кочевники банжара в Индии, лишённые земельной собственности; европейские цыгане, презираемые и изгоняемые из городов; «вечные жиды», которых запирали в гетто. Впрочем, этот антагонизм между осёдлыми и кочевниками сохраняется и в наши дни, чему есть множество примеров: североамериканские индейцы, запертые в резервациях; цыгане, оттесня