Хасар (младший брат Чингисхана. — А. М.) был тронут: слезы текли из глаз его, когда он напился воды и дал клятву. Все остальные поспешили напиться воды и дать клятву…»[473]
Эта клятва осталась навсегда не только в анналах истории, но и в «Книге Великой Ясы». Ведь она являлась основанием указа Чингисхана, которым он повелел: «Установить особые права и отличия соратников Чингисхана, давших клятву верности на реке Балжуна и (потому. — А. М.) называемых Балжунту»[474].
Факт принятия Чингисханом этого указа засвидетельствовал Рашид ад-дин, который писал: «Группа лиц, бывших в то время вместе с Чингисханом в Балжунэ, была немногочисленна. Их называют Балжунту, т. е. они были с ним в этом месте и не покинули его. Они имеют установленные (впоследствии. — А. М.) права и отличны перед другими…» (выделено мной. — А. М.)[475]. Причем, как свидетельствует Ата-Малик Джувейни, Чингисхан, поощряя своих соратников, никогда не различал отличившихся по сословному или национальному признаку: «…Были записаны имена всех участников тех событий (сидение на реке Балжуна. — А. М.), благородного и низкого звания, от князей до рабов, носильщиков, конюхов, тюрков, таджиков и индусов»[476].
Чингисхан и его сподвижники дают клятву верности на реке Балжуна. Современная настенная живопись. Мемориал Чингисхана в Ордосе (КНР).
Монгольский военный историк Х. Шагдар уточняет: «Из источников известно, что вместе с Чингисханом клятву верности дали девятнадцать его ближайших сподвижников. Однако это отнюдь не означает, как считают некоторые историки, что после сражения при Муу ундуре с Чингисханом осталось всего девятнадцать человек, которые и дали клятву. Это были лишь предводители влиятельных родов и племен, объединившихся вокруг Чингисхана, и его ближайшие соратники…
В то время когда воины Чингисхана находились в подавленном состоянии, клятва верности[477], которую впервые в боевой истории Чингисхана дали их вожди и военачальники, несомненно, имела чрезвычайно важное значение для единства и сплочения рядов его сторонников, для поднятия боевого духа монгольских воинов накануне грядущих сражений»[478].
Событие на реке Балжуна также убеждает нас в том, что Всевышний Тэнгри, отличая Чингисхана благорасположением, наделил его великим даром собирать под свои знамена людей «достойных и подобающих», главными качествами которых были верность, преданность и стойкость — благодетели, которые он больше всего ценил и поощрял[479]. Именно такие люди сплотились вокруг Чингисхана в решающий момент противостояния с хэрэйдами Ван-хана, во время вынужденного пребывания на реке Балжуна поклялись ему в вечной верности…
После своего «дипломатического демарша», желая окончательно усыпить бдительность Ван-хана, Чингисхан использовал возвратившегося и примкнувшего к нему младшего брата Хасара.
Как свидетельствуют древние источники, одно время отношения между братьями — Чингисханом и Хасаром — испортились из-за того, что Хасар по недоразумению воспрепятствовал воссоединению остатков племени хонгирад с Чингисханом, за что получил осуждение последнего. Вероятно, поэтому Хасар покинул старшего брата и некоторое время жил в ставке Ван-хана. Но затем, когда Чингисхан сидел у реки Балжуна, Хасар вместе с горсткой нукеров отошел от Ван-хана, дабы снова воссоединиться со старшим братом. Заметим, что в это время в курене Ван-хана оставались жена Хасара и три его сына — Егу, Есунхэ и Туху.
Чингисхан был рад не только самому возвращению младшего брата, но и представившейся возможности использовать Хасара в борьбе против Ван-хана. Впоследствии Чингисхан от имени Хасара направил к Ван-хану своего разведчика, дабы выведать состояние дел у хана хэрэйдов. И, убедившись таким образом в его беспечности, Чингисхан решил неожиданно напасть на ставку хэрэйдов.
«И окружили они Ван-хана в Жэр Хавцгайском ущелье, что в горах Жэжэр. И бились наши с хэрэйдами три ночи и три дня, и на исходе третьего дня враг сдался.
Ван-хана и Сэнгума среди пленных хэрэйдов не оказалось. Ночью им удалось незаметно для наших выбраться из ущелья. А сражался против нас все эти дни Хадаг-батор из рода жирхин со своими мужами.
И приступил Хадаг-батор к Чингисхану и молвил: «Чтобы не попал наш хан во вражеские руки и дабы не был ими умерщвлен, три ночи и три дня мы бились, его оберегая жизнь. Теперь, спася его от смерти и выведя из кольца, на милость победителей мы сдались. Коли прикажешь, хан, убить меня, умру. Но если соизволишь мне оставить жизнь, верой и правдой послужу тебе!»
И одобрил Чингисхан его речи и повелел тогда же: «Кто смеет мужа осудить, не бросившего хана своего, сражавшегося, дабы жизнь его спасти?! Такой нам в нукеры годится!»»[480]
В связи с этим решением нашего Героя интересно мнение одного из универсальных мыслителей русского зарубежья Н. С. Трубецкого (1890–1938), который, анализируя мировоззрение Чингисхана, и в частности такой его важный элемент, как принцип верноподданничества, писал: «…После завоевания каждого нового царства или княжества Чингисхан осыпал наградами и приближал к себе всех тех, которые оставались верными бывшему правителю этой завоеванной страны до самого конца, верными даже тогда, когда их верность была для них явно невыгодна и опасна. Ибо своей верностью и стойкостью такие люди доказывали свою принадлежность к тому психологическому типу, на котором Чингисхан и хотел строить свою государственную систему.
Люди такого ценимого Чингисханом психологического типа ставят свою честь и достоинство выше своей безопасности и материального благополучия. Они боятся не человека, могущего отнять у них жизнь или материальные блага, а боятся лишь совершить поступок, который может обесчестить их или умалить их достоинство… в своих собственных глазах»[481].
А вот о том, как Чингисхан относился к людям бесчестным, «предававшим своих властелинов», мы узнаем из рассказа о бедствиях, которые подстерегали Ван-хана и его сына Сэнгума после того, как они вырвались из кольца окружения войск Чингисхана:
«Ван-хану и его сыну Сэнгуму удалось вырваться из кольца наседавших на них мужей Чингисхана. Когда, добравшись до местности Нэгун ус в урочище Дидиг сахал[482], Ван-хан спешился, чтобы утолить у реки жажду, на него наехал Хори субэчи из караульного отряда найманов.
«Я — Ван-хан», — назвался беглец. Но Хори субэчи не знал хана хэрэйдов в лицо; он не поверил иноплеменнику и убил его.
Тем временем сын Ван-хана Сэнгум, его конюший Хухучу с женой ехали втроем в обход урочища; в поисках источника они скакали по пустынному песчаному нагорью, как вдруг Сэнгум заприметил стадо куланов, которые паслись, отбиваясь хвостами от оводов и мух. Сэнгум сошел с коня, передал поводья конюшему, а сам крадучись стал подбираться к куланам. Когда Сэнгум удалился на порядочное расстояние, Хухучу поворотил своего коня вспять и пустил его рысью, уводя за собой и лошадь хозяина. Жена конюшего окликнула мужа:
«Всегда ты был хозяином приближен,
Ни платьем, ни едою не обижен.
Души в тебе не чаял он — почто ты
Спешишь отвергнуть ханские заботы?
Зачем ты от Сэнгума убегаешь,
На произвол судьбы его бросаешь?»
Видя, что жена начинает отставать, Хухучу крикнул ей: «Никак, ты хочешь стать женой Сэнгума?»
На что та ответила: «Негоже, милый, бессовестною тварью, псу подобной, считать меня! Прошу тебя, оставь ему хотя бы жанту[483]золотой! Пусть будет из чего воды напиться».
Хухучу швырнул назад золотой жанту и поскакал восвояси.
Явившись к Чингисхану, конюший поведал владыке, как бросил Сэнгума средь песчаных барханов, пересказал слово в слово свою перебранку с женой.
Выслушав его, Чингисхан повелел: «Дарую жизнь лишь женщине его. Конюший же, что бросил хана, что своего же властелина предал, и моего доверья недостоин».
И Хухучу тотчас был казнен»[484].
Очевидно, что это повеление Чингисхана в отношении конюшего Хухучу, который бросил на произвол судьбы своего господина, сына Ван-хана, Сэнгума, легло в основу ясы о предании смерти слуг, изменивших своему господину[485].
Что же касается самого Чингисхана, который вопреки своему принципу верноподданничества «с легким сердцем пошел на вероломную хитрость против человека, которого так недавно называл своим отцом», то Б. Я. Владимирцов охарактеризовал его действия следующим образом: «Он видел, что находится в тяжелом положении, хорошо знал, что тот же названный отец, Ван-хан, не пощадит его самого; чувствовал, что он, Тэмужин, должен идти неуклонно к своей главной цели — восстановлению (власти. — А. М.) рода монгол, во главе которого должен стоять он, предводитель степной аристократии; да и вся окружающая жизнь, все взгляды и воззрения не могли оказать тогда на Тэмужина задерживающего влияния»[486].
После разгрома хэрэйдов Чингисхан «ввел в свое обладание это государство и улус (хэрэйдский народ. — А. М.)… Со всех сторон приходили к нему с выражением мира и покорности племена… Он устроил великое собрание и в благодарность за это великое благодеяние, установив хорошие и твердые уставы…»