ясы, и его наставления-билики, которым монголы неукоснительно следовали, подготавливая своих лошадей к дальним военным походам:
«Всякую лошадь, будучи в теле, бегущую хорошо, можно назвать хорошей, если она побежит так же, будучи в полтеле и тощей. Но нельзя назвать хорошей лошадь, которая бежит хорошо только в одном из этих трех состояний»[697].
«После возвращения из военного похода следует пригнать на пастбища, богатые травой и водой, лошадей, которые были в нем задействованы. Строжайше запрещается использовать их для езды и на скачках»[698].
«Если же всадник стянет удилами рот своего коня, когда тот пасется, то это они (монголы. — А. М.) воспринимают как смертный грех и великое преступление перед Богом (Всевышним Тэнгри. — А. М.)»[699].
«Греховно поступает и тот, кто ударяет (по голове и глазам[700]) лошади уздою»[701].
Такое отношение к лошадям у монголов неслучайно. Они издревле из всех животных своего хозяйства более всего ценили лошадь, сравнивали ее не иначе как с драгоценностью. На протяжении всей жизни монгола лошадь являлась не только самым быстрым средством передвижения, но и была незаменима и быту, и на охоте, и во время боевых походов.
О том, как монголы готовили лошадей к дальним походам, убедительно свидетельствуют наши источники: «Земли в татарском государстве богаты травой и водой и благоприятны для овец и лошадей. Лошадей у них на первом или втором году жизни усиленно объезжают в степи и обучают. Затем растят в течение трех лет и после этого снова объезжают [их]. Ибо первое обучение производится [только] для того, чтобы [они] не лягались и не кусались.
Тысячи и сотни составляют табун, [лошади] тихи и не ржут. Сойдя с коня, [татары] не привязывают [его]: и так не убежит. Нрав [у этих лошадей] очень хороший. В течение дня [их] не кормят сеном. Только на ночь отпускают их на пастбище. Пасут их в степи смотря по тому, где трава зелена или высохла. На рассвете седлают [их] и едут. Никогда не дают [им] бобов или зерна.
Всякий раз, когда [татары] выступают в поход, каждый человек имеет несколько лошадей. [Он] едет на них поочередно, [сменяя их] каждый день. Поэтому лошади не изнуряются»[702].
Столь уважительное отношение монголов к лошади нашло свое отражение и в народных обычаях, в частности в запретах, которые действовали в повседневной жизни монголов. Некоторые из этих запретов были узаконены Чингисханом и включены в «Книгу Великой Ясы».
Интересно, что автор летописного свода «Алтан товч», монгольский лама Лувсанданзан, в своем произведении поведал нам следующую легенду, косвенно связанную с запретом ударять лошадь уздою по голове и глазам:
«В то время, когда Чингисхан ехал вместе с Жамухой, конь августейшего владыки споткнулся. Когда владыка ударил кнутом своим по голове коня, Жамуха засмеялся. Владыка сказал: «Жамуха, чему ты обрадовался?»
Жамуха произнес:
«Главенствует (гора. — А. М.) Бурхан-Халдун
Над коричневой матерью-Землей.
Над всем народом владыка —
Богда (Святейший. — А. М.),
ведь это ты и есть!
За ошибку ноги
Спрашивают с головы!
За ошибку сына
Спрашивают с отца.
За ошибку ровной земли
Взыскивают с Бурхан-Халдуна.
За ошибку всего народа
Взыскивают с владыки Богдо!»
И когда он так сказал, владыка (Чингисхан. — А. М.) согласился с этим»[703].
Этот исторический рассказ не только учил рассудительности, вдумчивому отношению к происходящим вокруг событиям[704], но, главный его смысл в предостережении самого Чингисхана: ведь подобные удары по голове и глазам могли покалечить коня, и в бою он не смог бы выполнять команды своего хозяина. Таким образом воспитывались любовь и заботливое отношение молодого поколения монголов к лошади.
Осознавая все это, Чингисхан придал этой, на первый взгляд, незначительной норме обычного права, силу закона. Вполне возможно, что в первоначальном тексте этой ясы были положения, которые мы находим в статье из свода военных статей, найденном в средневековой корейской летописи:
«Запрещается офицерам брать лошадей у солдат взаймы или обмениваться с ними [на лучшую]. Запрещается доводить до изнурения и падежа в тяжком труде кавалерийских лошадей, а если это произошло, то нельзя возмещать убытки лошадьми, купленными из средств, конфискованных у рядовых воинов»[705].
Следует отметить, что в первоначальном составе «Книги Великой Ясы» были подтверждены, получили дальнейшее развитие и были дополнены новыми положениям важнейшие повеления-ясы Чингисхана 1189–1205 годов.
В частности, к таковым относится яса о порядке дележа трофеев, в новой редакции которой:
«Запрещалось под страхом смерти начинать грабеж неприятеля, пока не последует на то разрешение высшего командования, но по воспоследованию такового солдат должен быть поставлен в одинаковые условия, и ему должно быть позволено взять, сколько он может унести, при условии уплаты сборщику причитающейся императору доли»[706].
Эта яса не только подтверждают указ Чингисхана от 1202 года, но и, развивая его, устанавливают, между кем и в каких пропорциях делятся захваченные трофеи.
Китаец Чжао Хун по этому поводу писал: «Во всех случаях, когда [татары] разбивают оборону города и захватывают добычу, то распределяют ее пропорционально. Каждый раз все от высшего до низшего независимо от количества [добычи] оставляют одну часть для/ преподнесения императору Чингису, а остальное раздается повсюду [чиновникам] в зависимости от рангов. Получают свою долю также министры и другие [лица], которые находятся в Северной пустыне (в Монголии. — А. М.) и [даже] не приезжают на войну»[707].
Соотечественники Чжао Хуна, Пен Да-я и Сюй Тин, побывавшие в Великом Монгольском Улусе после него, в 30-е годы XIII века, сообщили о непременном правиле, действовавшем в походах монгольских войск: «После захвата вражеского города монгольский воин волен брать себе хоть людей, хоть их добро. Право быть первыми в захвате добычи предоставляется особо отличившимся в бою воинам. Если воин, вошедший в дом первым, воткнул снаружи в дверь стрелу, другим воинам входить сюда не следует»[708]
В отношении простых монгольских воинов, нарушителей этого указа Чингисхана, действовали серьезные наказания: «За нарушение установленного порядка налагается взыскание, вплоть до смертной казни. А если не казнят, посылают в штрафное подразделение, наподобие китайского подразделения смертников. После 3–4 удачных штурмов крепостей взыскание может быть снято. За незначительные проступки налагается штраф, равный половине его добычи»[709].
В двух статьях свода военных законов, найденного в средневековой корейской летописи, речь идет о наказании командного состава, нарушавших установленный Чингисханом порядок. Цитируемые далее статьи «корейского свода» вполне могли входить в первоначальный состав «Книги Великой Ясы»: «Все трофеи, полученные солдатом в походе: пленные, скот, вещи — принадлежат только этому солдату, и его начальнику запрещается конфисковывать их путем наказания и угрозы солдату…
Запрещается военным правителям присваивать силой хоть одну монету, голову скота и другие вещи, взятые у (своих. — А. М.) воинов»[710].
Что же касается специального поощрения монгольских воинов, то, по свидетельству Пэн Да-я и Сюй Тина, «в этой стране (в Великом Монгольском Улусе. — А. М.) в мирное время особых поощрений не полагается. И только после победы в войне воина могут поощрить, дав ему скакуна, золотой или серебряный знак отличия и особых прав (пайцзу. — А. М.), наконец, шелковую ткань»[711].
Китайские дипломаты-разведчики Пэн Да-я и Сюй Тин в своих «Кратких сведениях о черных татарах» зафиксировали именно такой подход монголов к специальному поощрению (награждению) простых воинов и объяснили его следующим образом: «Когда случается какому-то монголу отличиться, он не придает этому значения, считает это делом обычным. Никто из них не задумывается о подвигах и славе. «Если Владыка прикажет, пойду в огонь и воду! — говорят они. — А жаловаться на голод, стужу или трудности — это последнее дело! К тому же это не к добру!»»[712]
Еще более яркую характеристику монгольским воинам дал А. М. Джувейни, побывавший в Великом Монгольском Улусе через двадцать лет после китайцев: «Что до устройства войска, то от времен Адамовых до сего дня, когда большинство климатов (стран) находится под владычеством и в повиновении рода Чингисханова, ни в какой истории не вычитано и ни в какой книге не написано, чтобы когда-либо какому-нибудь царю, бывшему господином всех народов, удалось иметь войско, подобное татарскому, которое терпеливо в трудностях и благородно в спокойствии, которое в радости и несчастии одинаково покорно полководцу, не из-за чаянья жалованья и корма (нареза земли) и не из-за ожидания прибытка и дохода, — и сие есть наилучший порядок для войска. Львы, пока не взалкают, не идут на ловитву и не нападают ни на какого зверя. В пословицах персидских говорится, что «от сытой собаки охоты нет», и сказано есть: неволь гладом пса твоего, да пойдет за тобою»