Длина их стрел составляет два фута, одну ладонь и два пальца, а так как футы различны, то мы приводим здесь меру геометрического фута: двенадцать зерен ячменя составляют поперечник пальца, а шестнадцать поперечников пальцев образуют геометрический фут.
Железные наконечники стрел весьма остры и режут с обеих сторон наподобие обоюдоострого меча; и они всегда носят при колчане напильники для изощрения стрел. Вышеупомянутые железные наконечники имеют острый хвост длиною в один палец, который вставляется в дерево.
Доспехи и оружие конного монгольского воина XIII–XIV вв.
Щит у них сделан из ивовых или других прутьев…»[860]
В соответствии с указом Чингисхана, касавшимся организации и подготовки войска к походу на империю Цзинь, «все воеводы (десятники, сотники, тысяцкие. — А. М.) обязаны были делать лично осмотр войску и вооружению до выступления в поход; в день смотра предъявляли они (воины. — А. М.) снаряжение, и если хоть немного не хватит, то такому человеку сильно достается, и его крепко наказывают»[861].
Как отмечал китайский монголовед Сайшаал, «Получение исчерпывающей, разведывательной информации о внутреннем положении Цзиньской империи Алтан-хана явилось одним из непременных условий успешной подготовки к вторжению на ее территорию. Будучи выдающимся организатором, Чингисхан успешно справился и с этой задачей.
Необходимая информация стекалась к нему по трем, основным каналам. Во-первых, от племени онгудов, охранявших северо-западные рубежи державы Алтан-хана; во-вторых, от образованных и многоопытных купцов из Восточного Туркестана, которые подолгу пребывали в этих землях и многое видели своими глазами; в-третьих, от многочисленных перебежчиков, искавших спасение от гнета чжурчжэней и находивших прибежище в Монголии…
Кроме политической информации, Чингисхан получал сведения о хозяйственной жизни державы Алтан-хана: производстве продуктов и товаров, сборе налогов, заготовке припасов, а также конкретную информацию военного характера: о численности чжурчжэньских войск, их вооружении, месторасположении, о городах и крепостях, ведущих к ним дорогах.
Таким образом, Чингисхан сумел создать как внутренние, так и внешние, благоприятные условия для нападения на своего заклятого врага, державу Алтан-хана»[862].
В канун выступления на войну против империи Цзинь произошло событие, которое лишний раз подтвердило, какое большое значение Чингисхан придавал божественному вспоможению Небесного владыки: отнюдь не меньшее, чем превосходству военных сил.
Тогда Чингисхан «…один… поднялся на вершину холма (горы Бурхан халдун. — А. М.), развязал пояс и набросил его на шею, развязал завязки кафтана, встал на колени и сказал: «О, Господь извечный (Всевышний Вечный Тэнгри. — А. М.), ты знаешь и ведаешь, что ветром, (раздувшим) смуту, был Алтан-хан и начало распре положил он. Он безвинно умертвил Охин бархага и Амбагай-хана, которых племена татар, захватив, отправили к нему, а те были старшими родичами отца моего и деда, я же домогаюсь их (цзиньцев. — А. М.) крови, лишь мстя (им). Если ты считаешь, что мое мнение справедливо, ниспошли мне свыше в помощь силу и (божественное) вспоможение и повели, чтобы с высот ангелы и люди, пери и дивы стали моими помощниками и оказывали мне поддержку!» С полнейшим смирением он вознес это моление…»[863]
Перед походом против империи Цзинь Чингисхан молится Всевышнему Тэнгри.
В связи с этим молением обращают на себя внимание несколько моментов.
Во-первых, это был первый «мистический опыт» личного общения Чингисхана с Верховным божеством монголов. До этого ничего подобного не было: о повелениях Всевышнего Тэнгри Чингисхан узнавал от, так сказать, «настоятелей»: Хорчи, Тэв Тэнгэра, бэхи ноёна Усуна.
Во-вторых, свидетельства древних источников о «мистическом опыте» общения Чингисхана с Верховным божеством монголов перед походом против империи Цзинь дали основание современным исследователям сделать важные выводы, касающиеся дальнейшей эволюции мировоззрения Чингисхана: в первое десятилетие существования Великого Монгольского Улуса постулаты древних верований кочевников, тэнгрианства, при непосредственном участии самого Чингисхана получили дальнейшее развитие, были в значительной степени переосмыслены. «Прежде, во времена империй Хунну и Тюрков (и впоследствии, вплоть до объединения Чингисханом всех монголоязычных племен. — А. М.), тэнгрианство обусловливало создание культа власти Хана только над определенным кочевым народом. Иначе говоря, представление о Всевышнем Тэнгри не распространялось на весь мир, а ограничивалось лишь определенным государством. Поэтому и власть Хана, уповавшего на силу Всевышнего Тэнгри, не могла распространиться за пределы данного государства.
Но затем Чингисхану пришло на ум, что Всевышний Тэнгри является сверхъестественной Высшей силой, которая решает судьбы всего мира, и на которую он может опираться, осуществляя праведные действия и верша справедливый суд за пределами Великого Монгольского Улуса. Именно поэтому он обратился к Небесному владыке, когда вознамерился пойти в поход на империю Цзинь, дабы «отмщением отомстить» цзиньцам за безвинно умертвленных сородичей и наказать их императора за непризнание своей суверенной власти, которую даровал ему Всевышний Тэнгри. По мнению Чингисхана, «люди, которые не следуют воле Всевышнего Тэнгри, являются мятежниками, восставшими не только против Великого монгольского хана, но и против Всевышнего Тэнгри. И поэтому монголы имеют законное право, которым они наделены Небесным владыкой, их наказать и подчинить ханской власти»»[864].
И, наконец, в-третьих, Чингисхан не только сам уверовал в то, что «его личная судьба, точно так же как и судьба других людей и всего мира, находится в руках высшего, бесконечно высокого и не подлежащего критике существа; а таким существом может быть только Бог (Всевышний Тэнгри — А. М.)»[865], но и захотел убедить в этом всех своих подданных и повести их за собой, как непосредственным исполнителем воли Всевышнего Тэнгри. И своим непосредственным общением с Верховным божеством монголов перед походом против империи Цзинь Чингисхан стремился воодушевить своих подданных, укрепить в них веру в правоту совершаемых ими деяний, «в силу и (божественное) вспоможение» Небесного владыки, который «поведет его войска мстить за оскорбления и обиды его родичей (и его самого. — А. М.), которые являются оскорблениями Неба (Всевышнего Тэнгри. — А. М.)».
Эта война началась весной 1211 года, продолжалась 24 года и закончилась во время правления Угэдэй-хана в 1234 году. На протяжении этих 24 лет военными действиями на территории державы Алтан-хана руководили: самолично Чингисхан (1211–1217 гг.), затем гуй ван (державный князь. — А. М.) Мухали (1217–1223 гг.), а после его смерти командование монгольскими войсками перешло к сыну Мухали, Бору (1224–1229 гг.), и наконец, — к преемнику Чингисхана, его сыну Угэдэй-хану (1229–1234 гг.).
В нашем повествовании главное внимание будет уделено первому этапу этой войны, когда Чингисхан лично руководил боевыми действиями монгольской армии.
Первое наступление на Чжунду[866]
Местом пребывания тогдашнего чжурчжэньского императора Вэй Шао Ван Ваньгинь Юн Цзи была срединная столица империи Цзинь — Жунду (современный Пекин). По пути к Чжунду монгольским войскам, прежде всего, необходимо было преодолеть «бесплодную степь, простирающуюся через всю Монголию от востока к западу.
Россияне, так же как и китайцы, называют сию степь Гоби, что на монгольском языке составляет общее название песчаных, бестравных и безводных мест. Монголы собственного имени для всей степи (Гоби. — А. М.) не имеют, но когда нужно исключительно указать на одну (конкретную. — А. М.) часть степи, то имеют собственные названия.
В китайской истории часть степи (Гоби. — А. М.), простирающаяся от Буйр-нура и Дал-нура (от Маньчжурии. — А. М.) до западной межи Ордоса, называется Шамо…»[867] Шамо «имеет твердый грунт, движение по ней производится как по шоссе; сыпучих песков мало, трава в дождливое время растет везде, хотя редка; вода от поверхности земли так близка, что местами одному человеку можно в день выкопать 20–30 колодцев…»[868]
«Почва земли из жесткого песка, то с крупным, то с мелким хрящем кремнистой породы… Прозрачные каменья кремнистой породы — отличительное свойство песчаных, бесплодных степей, ибо сии камни только на сухих и бестравных местах образуются»[869]. Именно эту часть степи Гоби предстояло преодолеть воинам Чингисхана.
С учетом возможности обеспечения подножным кормом и водой нескольких сотен тысяч армейских лошадей, а также многочисленного скота, следовавшего вслед за монгольским войском, Чингисхан разделил свою армию на два крыла, которые следовали на расстоянии 230 миль друг от друга. Подобное разделение монгольских вооруженных сил было осуществлено Чингисханом и из тактических соображений: таким образом он стремился сбить с толку военное командование чжурчжэньской армии в отношении направления своего главного удара, а также расчленить армию противника на мелкие части, которые ему было легче «нейтрализовать».
Левое (восточное) и правое (западное) крыло монгольской армии, отправившейся в военный поход в Северный Китай, составляли, соответственно, 7 и 4 тумэна (около 70 000 и 40 000, соответственно. —