А. М.) воинов.
Каждое из крыльев двигалось на марше в строго определенном порядке и состояло из колонны главных сил (авангарда и собственно главных сил) и походного охранения (разведотряды, головные дозоры, фланговые и аръергардные заградотряды или боевое охранение).
Это свидетельствовало о тщательно продуманном и организованном Чингисханом порядке движения боевых колонн, благодаря которому удалось обезопасить их от неожиданного нападения врага, до поры до времени сохранить в тайне приближение монгольских войск к границам империи Цзинь[870].
Когда же цзиньский генерал Нахата-майчжу, охранявший северные пределы империи Цзинь, все же узнал о том, что монголы готовятся вторгнуться на территорию чжурчжэньской державы, он поспешил донести об этом чжурчжэньскому императору Вэй Шао Ван Ваньгинь Юн Цзи.
«Государь (чжурчжэньский Алтан-хан. — А. М.) сказал: «Мы не имеем вражды с ними; с чего ты взял это?»
Майчжу сказал ему: «Си Ся (Тангудское царство. — А. М.) представили ему (Чингисхану. — А. М.) царевну, беспрерывно куют стрелы и делают щиты (для монгольской армии. — А. М.). При окопах велят мужчинам возить телеги, а лошадей берегут. Что же имеют в виду, как не нападение на нас?»
Нючженьский государь, почитая Нахата-майчжу затейщиком пограничных несогласий, приказал посадить его в заточение»[871].
Схема движения армии Чингисхана на марше. Современная реконструкция.
Некоторые исследователи увидели в этом поступке чжурчжэньского владыки пренебрежительное отношение не только к своим военачальникам, но и к северному соседу, недооценку боевой силы армии Чингисхана[872].
Мне же видится здесь, в первую очередь, нежелание чжурчжэньского императора поддаваться на возможную провокацию со стороны Чингисхана и быть втянутым в войну с монголами. Действия чжурчжэньского Алтан-хана вполне адекватны сложившейся к тому времени ситуации: империя Цзинь находилась в окружении враждебных ей государств: китайской империи Сун на юге, Великого Монгольского Улуса на северо-западе, а после разрыва отношений с Тангудским царством в 1209 году цзиньцы нажили еще одного врага на своей западной границе в лице тех же тангудов.
И даже когда информация цзиньского генерала Нахата-майчжу о приближении монгольской армии подтвердилась, чжурчжэньский император, стремясь избежать любых «пограничных несогласий», грозивших перерасти в серьезные военные противостояния, прежде всего, попытался замириться с Чингисханом: «Нючженьский (чжурчжэньский. — А. М.) государь сам, усмотрев опасность, освободил Майчжу (Нахата-майчжу. — А. М.) и отправил северо-западного главнокомандующего Нюхуру к монголам с мирными предложениями»[873].
По версии В. Инжаннаши чжурчжэньский правитель предложил Чингисхану «лично встретиться в Цзиньчжоу и достичь примирения». Однако монголы заподозрили чжурчжэней в намерении убить Чингисхана, а если и не убить, то выиграть время для подготовки своей обороны, и поэтому Чингисхан отказался от этого предложения[874].
После отказа Чингисхана от примирения чжурчжэньскому Алтан-хану ничего не оставалось делать, как мобилизовать все силы на отражение нападения монголов и уповать на свою эшелонированную оборонительную систему.
В мирное время структура вооруженных сил Цзинь была относительно проста. Существовали пограничные части, гарнизоны в городах и регулярные войска в Верховных воеводствах и комиссариатах, комплектовавшиеся на основании закона о призыве на действительную военную службу членов (военных поселений или общин. — А. М.) мэнъань и моукэ… Эти общины аналогичны «тысячам» и «сотням», на которые делились все подданные Чингисхана, и должны были выставлять военные отряды, насчитывавшие, соответственно, 1000 и 100 воинов.
После завоевания в 1126 году (чжурчжэнями. — А. М.) Северного Китая и с переходом на систему призыва и регулярной армии чжурчжэньские части (по преимуществу кавалерия. — А. М.) превратились в важнейшие, но не единственные[875].
Чжурчжэньские воины, помимо личного оружия (лук со стрелами, копье, меч), были снабжены орудиями огненного боя: огненными стрелами и огневыми взрывчатыми снарядами[876]. Кроме того, в цзиньской армии использовали катапульты, метавшие огромные камни, высокие осадные лестницы, подкопы, особые осадные башни с катапультами, метавшими камни и стрелы…
Огненные стрелы и огневые взрывчатые снаряды были на вооружении армии империи Цзинь.
Это свидетельствовало о том, что чжурчжэни сумели вооружить свою армию по последнему слову техники той эпохи, что сыграло важнейшую роль в освобождении от гнета Ляо, в победах над Сун, в создании сначала государства, а потом империи[877].
К началу 1211 года в империи Цзинь насчитывалось более 6 миллионов мужчин призывного возраста, из которых на действительной военной службе в чжурчжэньской армии были 500 000 человек (120 000 человек — чжурчжэни, корейцы, кидании, онгуды, а остальные — китайцы). Большую часть армии составляли пехотные части[878].
Чжурчжэньская армия была готова не только к наступательным, но и к оборонительным действиям. На северо-западных рубежах империи Цзинь, на границе с монгольскими племенами для обороны от нападений последних в 1138–1198 гг. цзиньцами была выстроена первая, пограничная линия (эшелон) имперской военно-оборонительной системы[879].
Заметим, что здесь речь идет об участке Великой Китайской стены, — так называемой, «внешней» или «Новой стене»[880]. «Внутренней» же Великой стеной, речь о которой пойдет ниже, называют второй эшелон оборонительной системы, которая непосредственно «заслоняла собою Пекин, охраняемый ею от вторжения варваров»[881].
Походы Чингисхана и Октая (Угэдэй) в Северный Китай в 1211–1234 годах.
«Внешняя» или «Новая стена», выстроенная цзиньцами в XII в., представляла собой сложные многокилометровые сооружения из глины вперемежку с камнями, состоящие из рядов валов (стен) и рвов, пограничных постов или фортов и крепостей[882].
Ров играл особо важную роль, так как был препятствием для конников. С внутренней стороны рва была построена стена. Пограничные крепости и заставы служили для размещения войск. Стена династии Цзинь была построена с учетом местного ландшафта — она находилась в степи. Все укрепления — основная и второстепенная стена, крепости, сигнальные вышки — располагались более разумно, чем в старых укреплениях[883].
Сформированные чжурчжэньским правительством из давно служивших солдат отряды вечных военных поселений, а также пограничные нечжурчжэньские племена, размещенные на заставах и в крепостях, прикрывавших проходы во «Внешней» стене», по мнению цзиньского Алтан-хана, должны были преградить путь армии Чингисхана, преодолевшей пустыню Гоби: задержать прорыв крупных монгольских отрядов до подхода основных чжурчжэньских сил и препятствовать просачиванию мелких отрядов противника.
Цзиньцы, ничтоже сумняшеся, возлагали особую надежду в защите своих границ на племя онгудов, многие годы несших пограничную службу на северо-западных рубежах империи Цзинь: «…они поручили им ворота стены Уткух, и это племя постоянно их охраняло»[884].
Цзиньцам было невдомек, что у вождя онгудов Алахуши дигитхури «были склонность и расположение к Чингисхану»[885]. Еще в 1204 году вождь онгудов не только тайно сообщил Чингисхану о том, что он не поддался на уговоры найманского Таян-хана напасть на улус «Хамаг Монгол» с тыла, но и фактически изъявил монгольскому хану свою покорность.
Правда, монгольский военный историк Х. Шагдар относит это событие к 1210 году, когда Алахуши дигитхури «стакнулся с Чингисханом и сдал ему укрепленный проход в стене… Вследствие этого Чингисхан чрезвычайно расположился к нему и приказал отдать ему в жены дочь»[886]. Так «дочь владыки (Чингисхана. — А. М.), Алаха бэхи, была пожалована в замужество онгудам»[887].
Из наставления, данного Чингисханом дочери Алаха бэхи, явствует, что отец в преддверии похода на империю Цзинь возлагал на нее большие надежды как в решении общемонгольских задач расширения империи, так и в укреплении ее собственных позиций среди онгудского населения в качестве единоличного правителя:
«Так стань же ты,
Любимейшая Алаха,
Второй оглоблей в моей телеге[888],
Гением-хранителем — на поле боя,
Подковой, чтоб не поскользнулся я.
Нет ничего важнее для человека,
Чем тело бренное,
И незапятнанное имя,
И светлый ум его.
Нет злей врага для человека,
Чем неразумный гнев
И помраченный разум.
Вокруг достойны многие доверья,
Но лишь самой себе ты, дочка, доверяй.
Близки по духу будут многие тебе,