И сказал тогда Зэв: «Вид сделав, что уходим, врага понудим выйти из заставы. Тогда и вступим в бой, поворотясь!»
И приказал Зэв своим мужам повернуть коней назад. Узрев, что наши ратники отходят, хятады (цзиньские войска. — А. М.) выступили из заставы, дабы догнать их и разбить. И было хятадов число несметное, и заполонили они всю долину и склоны гор. Отступив до Сун дэи фу, Зэв поворотил доблестных своих мужей и вступил в ратоборство с хятадами и разбил их. И подоспел тогда Чингисхан с главными силами, и преследовал он хятадов. И поверг он вставших на его пути надменных чжурчжэней, истребляя всех и вся, словно пни трухлявые.
И занял тогда Зэв заставу, что на перевале Цавчаал, и перешел перевал с мужами своими. И стал Чингисхан станом в Шар дэгте[899]и отослал оттуда мужей своих, дабы захватили они город Чжунду и другие города и городища чжурчжэньские»[900].
«Тем временем в нючженьской Средней столице (Чжунду. — А. М.) были приняты строгие меры предосторожности, и было запрещено мужчинам выходить из города.
Монгольские конные отряды подъезжали к самым стенам столицы. Нючженьский государь хотел удалиться на юг в Бянь[901], но гвардия поклялась отчаянно сражаться, и действительно монгольские войска несколько раз отражены были с уроном»[902].
Монгольские войска, не имея в достаточном количестве осадных орудий и большого опыта их использования, на этот раз не смогли взять штурмом Среднюю столицу и, понеся большие потери, были вынуждены отступить[903].
Бегство цзиньского военачальника Хушаху из западной столицы, города Датуна, о чем уже было рассказано, значительно облегчило выполнение задачи, поставленной перед монгольским войском правого крыла, которым командовали сыновья Чингисхана — Зучи, Цагадай и Угэдэй: очистить от вражеских войск территорию между Датуном и рекой Хуанхэ. Как явствует из пояснения к тексту «Ган-му», «По этой причине все области на северо-западе (империи Цзинь. — А. М.) сдались монголам»[904].
В то время, когда главные силы монгольского войска под командованием Чингисхана штурмовали Чжунду, войско левого крыла, которым командовали Алчи ноён (один из зятьев Чингисхана. — А. М.) и Субэдэй, было направлено в Ляодун, где как раз в то время киданьский полководец Елюй Люгэ поднял античжурчжэньское восстание своих соотечественников киданей.
Из «Ган-му» мы узнаем о Елюй Люгэ следующее: «Киданец Елюй Люгэ служил у нючженей (цзиньцев. — А. М.) тысяцким на северной границе. С самого начала монгольской войны нючжени подозревали потомков династии Ляо в измене. Елюй Люгэ начал опасаться и бежал в Лунань (около современного города Ачэн. — А. М.), где, собрав до ста тысяч человек, объявил себя главнокомандующим и отправил нарочного к монголам с предложением своего подданства»[905].
Предвосхитив эти и последовавшие за ними в 1212 году события, Чингисхан и направил монгольские части в Ляодун…
В конце 1211 года произошло еще одно важное событие, о котором упомянуто в «Юань ши»: «Зимой в десятой луне (7 ноября — 6 декабря 1211 года), (монголы) набегом увели в свои земли коней из цзиньских государственных табунов»[906].
Здесь следует пояснить: «…лошадей для двора и войск в Пекине брали из казенных табунов, пасшихся у онгудов, на севере Китайской стены. Там же паслись стада верблюдов, овец и прочего скота. Эти табуны и стада, в случае войны и особенно специальных походов составлявшие главное пособие для конницы, обоза и продовольствия, хотя находились в непосредственном ведении (чжурчжэньского. — А. М.) правительства, но были под надзором пастухов из кочевого народа (онгудов — А. М.)… Итак, одно из важнейших пособий для ведения войны… со степными народами находилось вне Китая и, можно сказать, в руках степных же народов…»[907]
И именно этот степной народ, и в частности пастух-онгуд по имени Онгу Дангун, посодействовал монголам в угоне лошадей из чжурчжэньского казенного табуна[908].
Итак, в результате 6-ти месячной военной кампании 1211 года монголы взяли под контроль почти всю территорию между «внешней» и «внутренней» Великой Китайской стеной. По мнению современников тех событий, сдача монголам Западной столицы Датун, разгром в районе перевала Унэгэн даваа 400 000-ой кадровой чжурчжэньской армии, позорное бегство ее военачальников впоследствии предопределили бесславный конец чжурчжэньской империи.
Некомпетентность чжурчжэньского императора в армейской кадровой политике, а также в выборе тактики оборонительных действий[909], неадекватность наказания за проявленную чжурчжэньским командованием нерасторопность и трусость, — все это привело к тому, что «офицеры и солдаты… начали выходить из подчиненности», а то и просто переходить на сторону монголов. Как это сделали вслед за киданьцами Елюй Люгэ и Шимо Минганем и другие военачальники цзиньской армии: китаец Лю Бо-линь и киданец Цзягу Чангэ, которые подчинились Чингисхану в конце 1211 года.
В конце концов, все это не могло не сказаться на боеспособности многонациональной цзиньской армии, привело к ее ослаблению, массовому дезертирству, а затем — к разгрому, а империю Цзинь — к краху. Неслучайно летописец «Цзинь ши» («История империи Цзинь») впоследствии резюмировал: «Цзинь войском приобрела государство и через войско потеряла государство»[910].
Однако в конце 1211 года до «потери государства» было еще далеко. Тем более, что тогда монголы, по свидетельству китайского источника, «произвели великие грабежи и ушли». Под этим утверждением подразумевалось лишь только то, что подразделения монгольской армии в связи с приближением зимы были вынуждены отступить в те места, где собирались перезимовать: «Той же зимой походная ставка императора была на северных границах Цзинь»[911].
В этой связи примечательно, что в ранее захваченных, а затем оставленных монголами городах вновь были расквартированы части чжурчжэньской армии. «Чжурчжэни сумели оценить опасность и начали организовывать прочную оборону своих городов. Последнее обстоятельство сказалось на ходе компании 1212 г. в тактическом плане, но уже не могло повлиять на общую стратегическую ситуацию — пассивная оборона, к которой перешли чжурчжэни, позволила им оттянуть гибель государства, но не выиграть войну с монголами»[912].
Второе наступление на Чжунду
Китайские источники свидетельствуют о том, что возросший авторитет Чингисхана и его армии способствовал тому, что на сторону монголов начали переходить не только кидане, но и китайские и даже чжурчжэньские военачальники из армии Алтан-хана. «Они поняли, что нашествие Чингисхана совсем не обычный наезд или набег полудиких кочевников и его войска не нестройные толпы степных наездников, и стали видеть в монгольском хане будущего владыку Китая, которому суждено низвергнуть цзиньцев и основать свою новую династию. Чингисхан тотчас же использовал это отношение к себе для того, чтобы начать организовывать войска из китайцев, во главе которых были поставлены китайские же или окитаевшиеся командиры, действовавшие под началом и руководством монгольских полководцев»[913].
В числе первых китайских военачальников из цзиньской армии, перешедших на сторону монголов в 1212 году, был Гуо Бао Иуйя. По настоянию Мухали Чингисхан дал этому китайскому военачальнику аудиенцию, на которой спросил у последнего, как принудить китайцев к повиновению. Среди действий, которые Гуо Бао Иуйя посоветовал Чингисхану предпринять, были не только меры силового воздействия на население Северного Китая. По его мнению, новая монгольская власть должна была быть подкреплена силой новых законов.
Чингисхан согласился с китайским военачальником, и вскоре новые ясы Чингисхана были обнародованы. Указом Чингисхана в целях мобилизации в монгольскую армию местного населения был установлен призывной возраст: от 15 до 60 лет; если в семье, имевшей 4 акра обрабатываемой земли, было трое молодых мужчин, один из них мобилизовывался в армию. Также законодательно устанавливались размеры копчура (оброка) с разных категорий граждан (в зависимости от национальной и социальной принадлежности)[914].
В дальнейшем, как считает российский исследователь Р. П. Храпачевский, Чингисхан и его преемники пришли к пониманию того, что важнейшая роль в принуждении китайцев к повиновению все же играет «заимствование китайского опыта управления (в том числе, и в области налогообложения. — А. М.) вместе с заимствованием самих китайских чиновников, перешедших на службу к монгольским правителям…»[915]
Однако Чингисхан, помимо китайцев, стремился привлечь на свою сторону прежде всего «братский киданьский народ», в том числе и представителей киданьской аристократии, в качестве советников служивших чжурчжэньскому императору. Одним из них был киданьский полководец (тысяцкий армии Алтан-хана. — А. М.) Елюй Люгэ.
В первый весенний месяц 1212 года в Лунане собралось представительное собрание киданей, на котором Елуй Люгэ, объединившись с Елюй Ахаем, провозгласил себя главнокомандующим киданьского воинства