«В смутах должно поступать так, как поступил Даргай Уха. Он ехал в смутную пору от стойбища племени хатагин, с ним было два нукера. Издали они увидали двух всадников. Нукеры сказали: «Нас три человека, а их два: наедем на них». Он сказал: «Как мы их увидели, так точно и они, должно быть, нас увидели, и потому теперь не следует нападать».
Ударив лошадь плетью, он ускакал. После оказалось точно и истинно, что один из тех двух незнакомых всадников был Тимур-Уха из племени татар; около пятисот человек из своих нукеров он посадил в ущелье, устроив засаду, а сам показался, чтобы, когда три наших всадника напали бы на него, обратиться в бегство, достичь условленного места и с помощью нукеров схватить их.
Так как Даргай Уха понял вражеский замысел, он бежал и соединился с двадцатью другими нукерами, которые ожидали его поблизости, и всех увел в безопасное место. Смысл сказанного в том, что во всех делах необходима осмотрительность»[1164].
В другом билике Чингисхан, разобрав достоинства и недостатки своего военачальника Есун-Бая, приходит к важным выводам о том, кому «подобает и не подобает начальствовать войском»: «Нет героя, подобного Есун-Баю, нет в военном деле искуснее его человека. Однако так как он не знает усталости от тягости похода, не чувствует ни жажды, ни голода, то и других людей из нукеров и воинов, которые будут вместе с ним, всех считает подобными себе в перенесении трудностей, а они не имеют такой же силы и твердости к перенесению трудностей военного похода. По этой причине не подобает ему начальствовать войском. Подобает начальствовать войском тому, кто сам чувствует жажду и голод и соразмеряет с этим положение других, идет в дороге с расчетом и не допустит, чтобы войско испытывало голод и жажду, а скот отощал»[1165].
Из этого билика следует, что Великий монгольский хан «требовал, чтобы военачальники были внимательны к нуждам подчиненных, чтобы переходы были умеренны, и чтобы силы людей и лошадей сберегались»[1166]. В противном случае, какими бы качествами и достоинствами эти военачальники ни обладали, им, как считал Чингисхан, «не подобает начальствовать войском». Ибо испытывающим голод, находящимся на последнем издыхании их подчиненным никогда не одолеть врага.
Следующими двумя биликами Чингисхан хотел передать своим соратникам, простым воинам глубокую веру в силу и вспомоществование Всевышнего Тэнгри, укрепить в них веру в правоту совершаемых ими деяний:
«Мы отправляемся на охоту и убиваем много изюбрей; мы отправляемся на войну и убиваем много врагов. Когда Всевышний Тэнгри указывает нам путь и так облегчается дело, нам не следует важничать и забывать об этом.
Еще он сказал: «Старшие военачальники и все воины, подобно тому, как, занимаясь охотой, отличают имена свои, должны установить каждый имя свое и военный клич и когда выступают на войну. И пусть они всегда, моля усердно Всевышнего Тэнгри, со смиренным сердцем желают достичь благоденствия в любой из сторон света»»[1167].
По мнению Н. С. Трубецкого, эта попытка Чингисхана своеобразного «тэнгрианского воцерковле́ния» своих воинов была связана с тем, что, «будучи лично человеком глубоко религиозным, постоянно ощущая свою личную связь с божеством (Всевышним Тэнгри. — А. М.), Чингисхан считал, что эта религиозность является непременным условием той психической установки, которую он ценил в своих подчиненных. Чтобы бесстрашно и беспрекословно исполнять свой долг, человек должен твердо, не теоретически, а интуитивно, всем своим существом верить в то, что его личная судьба, точно так же как и судьба других людей и всего мира, находится в руках высшего, бесконечно высокого и не подлежащего критике существа; а таким существом может быть только Бог (Всевышний Тэнгри. — А. М.), а не человек… И проникнутый этим сознанием Чингисхан считал ценными для своего государства только людей искренне, внутренне религиозных»[1168].
В следующем билике Чингисхан затронул вопрос боевой подготовки своих воинов: «Подобно тому, как купцы наши, привозящие парчовые одежды и хорошие вещи в надежде барыша, становятся чрезвычайно опытны в тех товарах и материях, и командиры армейские также должны хорошо обучать мальчиков стрельбе из лука и езде на конях, упражнять их в этих делах и делать их столь же сильными и храбрыми, как опытны купцы в искусствах, которыми владеют»[1169].
Чингисхан в этом билике сравнивает своих армейских командиров, которые обучают своих подчиненных военному искусству, с «чрезвычайно опытными в товарах и материях» купцами. Если вспомнить, что Чингисхан пребывал тогда в стране сартаульцев (купцов, торгашей), это его сравнение покажется вполне уместным и логичным.
Как мне представляется, после того как к Чингисхану «прибыли Шигихутуг и бывшие с ним эмиры вместе с тем войском, которое уцелело, будучи рассеяно (воинством султана Джалал ад-Дина. — А. М.)», главной темой для его тогдашних нелегких размышлений, несомненно, стала подготовка собственного войска к решающим схваткам с войском султана Джалал ад-Дина.
Тем временем в стане последнего царила не менее напряженная обстановка: «Султан Джалал ад-Дин, вернувшись назад с того боя, остановился у себя в палатках. Войско его привезло от монголов многочисленную военную добычу. Во время раздела (ее) между Хан-меликом и Сейф-ад-дином Аграком произошла ссора из-за одного арабского коня. Хан-мелик ударил плетью по голове Аграка.
Султан не распорядился наказать (Хан-мелика), ибо он также не полагался на канлыйцев. Сейф-ад-дин обиделся. Тот день он (еще) оставался (в лагере султана), ночью же он выступил и в гневе ушел к горам Кермана и Сикрана.
Сила султана вследствие его противления сломилась, да, кроме того, султан услышал, что подходит Чингисхан с многочисленным войском. От страха для него закрылся путь благоразумия и правильного образа действия, и так как он не знал средства помочь (делу), то направился к Газнину, намереваясь переправиться через реку Синд (Инд. — А. М.)…
Когда же Чингисхан узнал, что султан хочет на рассвете переправиться (на ту сторону реки Инд)… монгольские войска со (всех) сторон окружили султана… Чингисхан заранее повелел: «Не поражайте султана стрелой, приложите все старания, чтобы какою-нибудь уловкою захватить (его живым) в руки!»
Так как не было приказания на то, чтобы стрелять в него, (монголы все) теснее стягивали кругом него кольцо, а он со всей имеющейся у него мощью отважно сражался. Когда он понял, что неблагоразумно сопротивляться горе и сталкиваться с морем, он сел на свежего коня… ударил коня плетью и, словно молния, переправился через реку. На той стороне он спешился и стал обтирать воду с меча.
Чингисхан от чрезвычайного изумления положил руку на рот и, показывая Джалал ад-Дина сыновьям, говорил: «Только такой сын должен быть у отца!»
Когда монгольское войско увидело, что Джалал ад-Дин бросился в реку, оно хотело было ринуться следом за ним, в реку, но Чингисхан воспрепятствовал…»[1170]
Джелал ад-Дин переправляется через Инд, спасаясь от Чингисхана и его армии. Иллюстрация к «Сборнику летописей» Рашид ад-дина. Индийская художественная школа. Эпоха Великих Моголов, XVI в.
Так завершилось решающее сражение второй фазы похода Чингисхана во владения хорезмшаха — сражение на Инде, в результате которого из нескольких десятков тысяч воинов армии Джелал ад-дина на противоположный берег Инда, по сведениям Ан-Насави, смогли переправиться во главе с султаном Джалал ад-Дином лишь «…около четырех тысяч человек; они были босые и голые, будто воскресшие, которые были собраны и выведены из могил…»[1171]
Несомненно, Чингисхан понимал, что оставлять в живых такого отважного и умелого вояку, каким был двадцатидвухлетний Джалал ад-Дин, очень рискованно и чревато в будущем большим уроном, поэтому, желая покончить с ним, отправил вдогонку за султаном в северную Индию Бала ноёна и Дурбэй-догшина; «обоих с достаточным войском, чтобы они его отыскали.
Те дошли до середины Хиндустана (Индии. — А. М.) и не нашли его следов. [Тогда] они повернули назад и взяли крепость [кал’э] Пия (?), которая является одной из областей Хиндустана…
Учинив многочисленные избиения, [монголы] направились в Мултан (город и область в Северной Индии. — А. М.). Так как в Мултане не было камней, они построили плоты и, нагрузив их камнями для катапульт, спустили на воду и свезли к Мултану. Прибыв туда, они пустили в дело катапульты и едва не взяли города, но зной помешал их пребыванию там.
Монголы предали избиению и грабежу области Мултан, Лахавур, Пешавер и Маликфур и, переправившись через реку Инд, присоединились к Чингисхану»[1172].
В дальнейшем Чингисхан в основном занимался «зачисткой» завоеванной территории «…установлением порядка в городах Западного края (державы хорезмшаха. — А. М.), поставил там даругачинов[1173]надзирать за ними»[1174]. Однако об этом будет рассказано чуть позже. А сейчас самое время рассказать об отправленных Чингисханом еще в марте 1220 года вдогонку за султаном Мухаммедом хорезмшахом прославленных монгольских военачальниках Зэве и Субэдэе и последующих боевых действиях их отрядов.