Глава двадцать вторая«Слова твои я вложил в сердце…»(1222–1223 гг.)
«Если даже для изготовления луков необходимо использовать мастеров-лучников, то строящие Поднебесную (здесь имеется в виду Великий Монгольский Улус. — А. М.) тем более должны использовать мастеров по управлению Поднебесной».
Очевидно, понимание потребности в мастерах по управлению Поднебесной пришло к Чингисхану во время его похода в Северный Китай. Именно там, как считал сам Чингисхан, по воле Всевышнего Тэнгри судьба свела его с высокообразованным киданем Елюй Чу-цаем, который впоследствии (с 1218 года) стал его верным соратником и советчиком.
Елюй Чу-цай был одним из тех приближенных Чингисхана, кто считал, что «можно завоевать Поднебесную, сидя на коне, но нельзя управлять ею, сидя на коне», а также, что люди, «строящие Поднебесную (здесь имеется в виду Великий Монгольский Улус. — А. М.), должны использовать мастеров по управлению Поднебесной»[1212]…
Именно от своих приближенных, таких как Елюй Чу-цай, Елюй Ахай, Чингай и других, Чингисхан впервые узнал о даосском монахе Чань Чуне (1148–1227), самом известном из так называемых «семерых северных истинных» или «семерых бессмертных» даосской школы Цюаньчжэнь («Совершенной истины»), который в то время пользовался большим уважением и почетом в Северном Китае[1213].
Наслышавшись о многоучености, святости и чудотворной силе «бессмертного» Чань Чуня, Чингисхан призвал его к себе. Об их с Чингисханом переписке, встречах и беседах, имевших место в 1218–1223 гг., и пойдет речь в этой главе нашего повествования.
В научной и научно-популярной литературе долгое время бытовало мнение о том, что Чингисхан хотел получить от Чань Чуня лишь «средства сохранения жизни». Однако, если вчитаться в «Си Ю Цзи» («Описание путешествия на Запад даосского монаха Чань Чуня»), который вел один из спутников-учеников Чань Чуня, становится очевидным, что Чингисхана интересовали не только «средства к поддержанию жизни», которые были известны Чань Чуню.
И хотя автор «Си Ю Цзи» («Описание путешествия на Запад даосского монаха Чань Чюня») Ли Чжи Чань главное внимание все же уделил описанию самого путешествия Чань Чуня и не рассказал в подробностях о беседах Чингисхана с даосским монахом, не описал внешний облик монгольского хана, тем не менее и в самом «Описании», и, особенно, в приложенной к нему переписке мы находим «задушевные мысли» Чингисхана, в которых, помимо подлинного облика и жизненных принципов Чингисхана, нашли свое отражение и его военно-политическая доктрина монгольского тэнгэризма или «всемирного единодержавия» и истинные цели приглашения Чань Чуня в ставку монгольского владыки:
«Небо (Всевышний Вечный Тэнгри. — А. М.) отвергло Китай за его чрезмерную гордость и роскошь, — писал Чингисхан даосскому монаху. — Я же, обитая в северных степях, не имею в себе распутных наклонностей; люблю простоту и чистоту нравов; отвергаю роскошь и следую умеренности; у меня одно платье, одна пища; я в тех же лохмотьях[1214]и то же ем, что… и конские пастухи; я смотрю на народ, как на детей; забочусь о талантливых, как о братьях; мы в начинаниях согласны, взаимная любовь у нас издавна; в обучении тем (тумэнов. — А. М.) я напереди других; в ратных боях не думаю о заде…
В течение семи лет я совершил великое дело и во всех странах света утвердил единодержавие. Не от того, что у меня есть какие-либо доблести, а от того, что у гиньцев (чжурчжэней. — А. М.) правление непостоянно, я получил от Неба (Всевышнего Вечного Тэнгри. — А. М.) помощь и достиг престола.
На юге — Суны (государство Южных Сунов. — А. М.), на севере — Хойхэ (уйгуры. — А. М.), на востоке — Ся (страна Тангудов. — А. М.), на западе — варвары, — все они признали мою власть. Такого царства еще не было с давних времен[1215]…
Но звание велико, обязанности важны, и я боюсь, что в правлении моем чего-нибудь недостает; притом строят судно и приготовляют весла для того, чтобы можно было переплыть через реки; подобно тому, приглашают мудрецов и избирают помощников[1216]для успокоения вселенной.
Я со времени наследования престола усердно занимаюсь делами правления, но не видел еще достойных людей…
В сих обстоятельствах я наведался, что ты, учитель, сроднился с истиною и шествуешь по правилам; многоученый и опытный, ты глубоко изведал законы; твоя святость прославилась, и доблести проявились; ты хранишь строгие обычаи древних мудрецов и обладаешь прекрасными талантами высших людей; издавна пребываешь в скалах и ущельях и скрыл себя (от мира); ты прославляешь просвещение предков; ты привлекаешь к себе людей, обладающих святостию, которые, как облака, шествуют к тебе стезей бессмертных в неисчислимом множестве. Я беспрестанно думал о тебе. Но что мне делать?..
За непокорность тех глав (государей. — А. М.), я громлю их грозно; только приходит моя рать, дальние страны усмиряются и успокаиваются. Кто приходит ко мне, тот со мной; кто уходит, тот против меня.
Я употребляю силу, чтобы достигнуть продолжительного покоя временными трудами, надеясь остановиться, как скоро сердца покорятся мне. С этой целью, я несу и проявляю грозное величие и пребываю среди колесниц и воинов…»[1217]
В целях установления «всемирного единодержавия» и «успокоения вселенной», как считал Чингисхан, необходимо было «покорить сердца» людей завоеванных стран. А для этого следовало «пригласить мудрецов и избрать помощников», достойных заниматься делами правления в этих странах.
В Китае именно таким человеком ему виделся даосский монах Чань Чунь, «умевший привлекать к себе людей… которые шествовали за ним в неисчислимом множестве».
Что же касается «средств к поддержанию жизни», имевшихся в арсенале прославленного даосского монаха, то они были необходимы стареющему Чингисхану, чтобы успеть осуществить свои грандиозные замыслы[1218]…
Свое первое послание Чингисхан отправил Чань Чуню в 1219 году, когда пошел в поход против султана Мухаммеда хорезмшаха. Несмотря на преклонный возраст, Чань Чунь ответил согласием: «не решился противиться повелению и счел необходимым бороться со снегами и инеями, намереваясь единожды представиться». Хотя и предупредил Чингисхана: «Дела военные и государственные не в моих силах. По духу Дао надобно обуздывать страсти, а это дело весьма трудное…»[1219]
Думается, Чань Чунь не решился противиться повелению Чингисхана потому, что имел «тайные мысли» стать его духовным наставником и тем самым еще больше поднять авторитет даосской школы Цюаньчжэнь («Совершенной истины») в Китае и распространить учение даосов в других частях Великого Монгольского Улуса.
Как явствует из путевого журнала Чань Чуня — «Си Ю Цзи» («Описание путешествия на Запад даосского монаха Чань Чуня»), и Чингисхан, и Чань Чунь были удовлетворены их беседами (апрель 1222 — март 1223 гг.). Чань Чунь, помимо «объяснения средств к поддержанию жизни», «просвещал Чингисхана учением (даосизмом. — А. М.)»[1220].
Во время одной из бесед с Чань Чунем Чингисхан сказал: «Я с большим трудом управляю своим Великим улусом; я постоянно нахожусь в страшном физическом и душевном напряжении».
Выслушав хана, Чань Чунь сказал: «Управлять Великим улусом — все равно что жарить на костре крохотного пискаря. Недоглядишь — обуглится. А недожаришь — будешь есть сырым. Так и в управлении Великим улусом надо проявлять осмотрительность и усердие».
Чингисхану пришлись по душе слова Чань Чуня, и он спросил еще: «Скажи, бессмертный, как сохранить на долгие годы созданный мною Великий Монгольский Улус?»
Чань Чунь призадумался, а потом сказал: «Ни ураган, ни ливень не бушуют круглые сутки. Действа стихии не расписаны по часам и никому не подвластны, ни небу, ни земле. Что же тогда говорить о человеке! Все в воле Всевышнего Тэнгри…»[1221]
Чингисхан беседует с даосским монахом Чань Чунем. Современная настенная живопись. Мемориал Чингисхана в Ордосе (КНР).
Встретившись с Чингисханом в следующий раз, Чань Чунь сказал: «Поскольку хан желает утвердить во всех странах света единодержавие, не следует уничтожать мирных граждан». Чингисхан согласился с советом учителя, и впоследствии во всех подразделениях его войска было оглашено соответствующее ханское повеление.
Когда Чингисхан спросил Чань Чуня: «Каким образом в нашем Великом улусе прекратить смуты и междуусобицы?», Чань Чунь ответил: «Для этого правителю Великого улуса следует с благоговением относиться к Всевышнему Тэнгри на небе, и быть милосердным к своим подданным на земле. В Великом улусе мир и спокойствие воцарятся тогда, когда сам Великий правитель отрешится от всех стремлений и страстей и достигнет святости, а вслед за ним по пути очищения последуют его подданные»[1222].
Хан был доволен и сказал: «Слова твои мне по сердцу», — и приказал записать хойхэсскими письменами (уйгурским письмом. — А. М.)…