Глава 20Хулагу-хан
Принцип старшинства имеет важное значение для любого повествования (и не только для повествования) – о старших обычно рассказывают прежде младших. Но в данном случае будет удобнее пропустить вперед Хулагу-хана и его потомков, а затем уже перейти к рассказу о его старшем брате Хубилай-хане, покорителе китайских земель, поскольку история потомков Хубилая заходит гораздо дальше истории потомков Хулагу.
Вот история из детства Хулагу (единственное, что известно о детских годах третьего сына Толуя, которую приводит в своем «Сборнике летописей» Рашид ад-Дин: «Когда он [Чингисхан] дошел до пределов своих орд, к нему вышли навстречу Кубилай-каан, которому было одиннадцать лет, и Хулагу-хан, которому было девять лет. Случайно в это время Кубилай-каан подбил зайца, а Хулагу-хан дикую козу в местности Айман-хой, на границе страны найманов… поблизости от области уйгуров. Обычай же монголов таков, что в первый раз, когда мальчики охотятся, их большому пальцу [на руке] делают смазку, то есть его натирают мясом и жиром[128]. Чингиз-хан самолично смазал их пальцы. Кубилай-каан взял большой палец Чингиз-хана легонько, а Хулагу-хан схватил крепко. Чингиз-хан сказал: “Этот поганец прикончил мой палец!”».
Возможно, что история с пальцем – выдумка, но она хорошо передает главную черту характера Хулагу, который старался ухватить как можно больше и держал ухваченное крепко.
Звезда Хулагу взошла в начале правления его старшего брата Менгу-хана, к которому обратились жители иранского города Казвина, просившие избавить их от гнета шиитов-низаритов[129], главным оружием которых был индивидуальный террор (и надо сказать, что действовало это оружие очень хорошо). «В ту пору на служение к его величеству явился покойный главный казий [судья] Шамс-ад-дин Казвини,[130] – пишет Рашид ад-Дин. Однажды, надев на себя кольчугу, он показал [ее] каану [Менгу] и промолвил: “Я-де из страха перед еретиками постоянно ношу под одеждой эту кольчугу”. И он доложил кое-что о захвате ими власти и их засилье. Каан в природных свойствах брата своего Хулагу-хана усматривал державные признаки, а в предприятиях его узнавал обычаи завоевателя. Он рассуждал [про себя]: “Поскольку есть некоторые страны такие, которые завоеваны и покорены в пору Чингиз-хана, а некоторые все еще не избавлены от неприятеля, площадь же мира имеет беспредельный простор, то он предоставит каждому из своих братьев по краю государства, дабы они покорили его совсем и обороняли, а сам он [каан] будет сидеть посредине владений, в старинных юртах; свободный от забот, полагаясь [на них] и будет проводить век в душевном благоденствии и творить правосудие…” Окончив размышление, [Менгу-каан] назначил своего брата Кубилай-каана в области восточных владений Хитай, Мачин, Карачанак, Тангут, Тибет, Джурджэ, Солонга, Гаоли и в часть Хиндустана, смежную с Хитаем и Мачином, а Хулагу-хана определил в западные области Иранской земли, Сирию, Миср, Рум и Армению, чтобы оба они с ратями, которые у них имелись, были бы его правым и левым крылом».
Разумеется, жалобы жителей Казвина стали всего лишь предлогом для завоеваний, а может, и вовсе были выдуманы позже. В октябре 1253 года Хулагу, во главе большого войска, численность которого, по данным разных авторов, составляет от семидесяти до ста пятидесяти тысяч человек, выступил на запад. Продвигался он с несвойственной монголам медлительностью – за год дошел всего лишь до Самарканда, а за Амударью, служившую границей между улусом Джучи и землями, которые ему предстояло завоевывать, переправился только в январе 1256 года. Причина медлительности заключалась в Бату-хане, который считал иранские и далее лежащие земли «своими». Бату не мог заставить Хулагу повернуть обратно, поскольку тот выполнял повеление великого хана, а Менгу-хан не мог форсировать события, поскольку это означало бы порчу отношений с могущественным «соправителем». В свете сложившейся ситуации впору задуматься о том, насколько естественной была смерть Бату, который умер в конце 1255 года в нестаром еще возрасте сорока шести лет. Сразу же после смерти Бату Хулагу перешел Амударью и приступил к завоеванию низаритских крепостей (кстати говоря, сын Бату Сартак выделил Хулагу часть своих войск, возможно такова была плата за ханский ярлык, полученный от Менгу-хана, которым Сартак не успел воспользоваться).
Дальше Хулагу действовал быстро, решительно, напористо. К концу 1256 года им было захвачено без боя и с боями, большинство исмаилитских крепостей, включая и «столичную» крепость Аламут. Незахваченным оказался только Гирдкух, находившийся в неприступных горах Эльбурса[131], который сдался лишь в середине декабря 1270 года (!), в правление ильхана Абаги, сына Хулагу. Но одна крепость погоды не делала – оставив возле нее отряд воинов, Хулагу пошел дальше и в январе 1258 года дошел до Багдада, где тогда правил халиф Абу Ахмад Абдуллах аль-Мустасим, которому было суждено стать последним правителем из славной династии Аббасидов, берущей свое начало от дяди пророка Мухаммеда Аббаса ибн Абд аль-Мутталиба.
Хулагу не хотел разорять владения халифа. Он рассчитывал на то, что халиф признает себя монгольским вассалом и станет платить дань, как делали это до него многие правители. Однако визири и эмиры убедили халифа аль-Мустасима, не отличавшегося большим умом, в том, что Багдад неприступен и «дикарям» его никогда не взять. Халиф не только отказался сдаться, но и угрожал Хулагу разными карами, если тот не образумится и не повернет обратно. С монголами можно было договориться, но угрозы их только раззадоривали – после двухнедельной осады, организованной опытными китайскими специалистами, Багдад был взят и разграблен подчистую. «Они пролетели по Багдаду, словно голодные соколы, напавшие на летящих голубей, прошлись словно свирепые волки, напавшие на овец. Сидевшие на конях со спущенными поводьями и ухмыляющиеся, они сеяли ужас и разрушение… Девушек, прятавшихся в гареме, монгольские воины за волосы вытаскивали на улицы и отдавали на поругание, жителей города убивали просто так, забавы ради и [таким образом] население [Багдада] погибло от рук безжалостных завоевателей», – пишет в своей «Книге разделения областей и прохождения времен» иранец Вассаф аль-Хазрет, служивший Хулагуидам под началом Рашид ад-Дина. Что же касается хорошо знакомого нам Джувейни, то он сопровождал Хулагу в этом походе и был оставлен в Хорасане для участия в управлении областью, а в 1262 или 1263 году Джувейни стал маликом (наместником) Багдада, Южного Ирака и Хузестана, области на юго-западе современного Ирана.
То, что невозможно было унести, и то, что не представляло интереса (например – рукописи, хранившиеся в академии Байт аль-хикма («Дом мудрости»), монголы предавали огню. Халиф аль-Мустасим за свою самонадеянность поплатился жизнью, и его казнь, как было сказано выше, Берке-огул использовал в качестве «козырной карты» во время борьбы с Хулагу.
В начале весны 1260 года Хулагу взял Дамаск, но тут до него дошло известие о кончине Менгу-хана. Хулагу пришлось вернуться в Каракорум для участия в курултае, на котором должен быть избран новый великий хан. Таким образом, границей государства Хулагуидов стала река Тигр, за которую монголам уже не было суждено продвинуться. Можно сказать, что Багдад стал последним крупным завоеванием монголов на ближневосточном направлении.
Новоизбранный великий хан Хубилай пожаловал своему младшему брату Хулагу титул ильхана («хана племен»), тем самым признав его самостоятельным правителем улуса Иранзамин, простиравшегося от Туркменистана и Южного Азербайджана до Ирака и Месопотамии. По сравнению с улусом Джучи владения Хубилая были невелики, но зато они приносили большую прибыль – древнее оседлое население с развитыми ремеслами и торговлей, да вдобавок Иранзамин находился на перепутье множества торговых дорог. Хорошие земли заполучил ильхан Хулагу. Как говорят монголы: «Тот, кто послал богатую добычу, поможет ее заполучить». Великое Синее Небо явно благоволило к Хулагу… Он успешно противостоял экспансии джучидов и мечтал расширить свои владения, но в феврале 1265 года скончался от болезни, которую за недостатком сведений трудно определить. «Вдруг после бани на тело его [Хулагу-ильхана] напала хворь, – пишет Рашид ад-Дин, – так что он ощущал в себе тяжесть и слег в постель. В ночь на субботу, 7 числа месяца рабиг-ал-ахыра, он принял из рук китайских лекарей слабительное. От его действия появился обморок и завершился ударом. Сколько искусные врачи ни старались и ни силились вызвать рвоту, поскольку жизненный путь достиг до точки смерти, они остались бессильными прогнать эту болезнь. Никакая мера [не могла помочь] от предопределения и никакое лекарство – исцелить от судьбы. В ту пору обнаружилась хвостатая звезда наподобие клина и появлялась каждую ночь. Когда же эта хвостатая звезда исчезла… случилось великое несчастие. Жизнь его продолжалась сорок восемь полных солнечных лет».
Историки много пишут о симпатиях Хулагу к христианам, но они вряд ли были продиктованы политическими интересами, ведь бо`льшую часть подданных ильхана составляли мусульмане, сунниты и шииты[132]. Но достоверно известно, что старшая жена Хулагу кереитка Докуз-хатун, приходившаяся внучкой Тогорилу, была христианкой и имела определенное влияние на своего мужа. По ее просьбе, при взятии Багдада избежали смерти все христиане. Правда вот, детей у Докуз-хатун не было, и потому преемником Хулагу стал Абага, сын ильхана от другой жены – Йисунджин-хатун из рода сулдус.
Подведем итог. Хулагу удалось создать могущественное государство Иранзамин, а избрание преемником Менгу-хана другого сына Толуя – Хубилая, – уберегло Иранзамин от потрясений, которыми часто сопровождается смена верховной власти. В результате Иранзамин, он же – Ильханат, получил возможность окрепнуть, образно говоря, «встать на ноги».