На момент смерти Хулагу Иранзамин казался вечным, и можно было ожидать, что вскоре его границы на юге расширятся до Египта и Магриба[133], а на западе и севере – до пределов, угодных Великому Небу, однако далеко не все складывается сообразно надеждам. История династии Хулагуидов закончилась на правнуке ее основателя Абу Саиде Бахадур-хане в первой половине XIV века, а дальше начался распад… Но пока что ильханский престол унаследовал Абага, которому будущее представлялось в самом радужном свете – протяни руку и лови падающие в нее плоды.
Глава 21Абага-ильхан
«Когда Хулагу-хан скончался, они [эмиры], согласно своему обычаю, преградили дороги и отдали приказ, чтобы ни одно живое существо не передавало бы [об этом], и тотчас послали гонца к Абага-хану в Хорасан, так как он был старшим сыном и наследником [престола]… – пишет Рашид ад-Дин. – Братья единодушно преклонили колено, что мы-де рабы, а тебя считаем заместителем отца. Абага-хан сказал: “Кубилай-каан старший брат, каким образом без его соизволения можно воссесть [на престол]”. Царевичи и эмиры сказали: “При наличии тебя, являющегося старшим братом всех царевичей и ведающим давние обычаи, правила, законы и добрые предания и [которого] Хулагу-хан при жизни своей сделал престолонаследником, как может сесть другой”. И все без лицемерия согласились… Абага-хана посадили на царский престол… и выполнили все обряды, которые на этот счет установлены».
Переведем сказанное на более простой язык – Абага унаследовал власть по согласию его сановников и иранзаминской знати, а не по дозволению великого хана Хубилая, власть которого к тому моменту уже не была столь великой. Но Рашид ад-Дин упоминает и о великоханском ярлыке: «Хотя он [Абага-хан] и был обладателем венца и престола, но до прибытия гонцов от его величества Кубилай-каана и присылки ярлыка на его имя он восседал на стуле и правил» (а затем, стало быть, пересел со стула на ильханский престол). Показательно, что ярлык Абага-хан получил на шестом году своего правления – уже по одной этой задержке можно судить об отношениях между великим ханом Хубилаем и его племянником.
Нужно отметить, что Абага в определенной степени нуждался в поддержке Хубилая, поскольку унаследовал от отца конфликт с Золотой Ордой по поводу Закавказья и вел ожесточенную борьбу с египетскими мамлюками. Но основную поддержку Абага пытался искать на Западе, у христиан, и это тоже весьма показательно. Семидесятые годы XIII века стали годами большой дипломатической игры, когда Абага-хан отправлял к западноевропейским государям одного посла за другим, вел с ними переписку и готовился к совместному выступлению против мамлюков. Представитель Абаги присутствовал на Втором Лионском соборе 1274 года, который папа римский Григорий X созвал для заключения унии с православной церковью и обсуждения подготовки к Девятому крестовому походу (так и не состоявшемуся). Ради произведения хорошего впечатления на участников собора представитель Абаги даже принял крещение. Впрочем, Абага покровительствовал христианам, и одной из его жен стала дочь византийского императора Михаила VIII Палеолога Мария, на которой в свое время собирался жениться Хулагу, да не успел.
Несмотря на все старания, бороться с мамлюками Абаге пришлось в одиночку. Чаша весов судьбы склонялась то на одну, то на другую сторону, но в целом результат был ничейным. Кульминацией борьбы стало великое сражение, состоявшееся 29 сентября 1281 года в Сирии, близ Хомса[134]. «Ряды [протянулись] почти на четыре фарсанга… – пишет Рашид ад-Дин. – Турки [мамлюки] стали стрелять [из луков] и ранили некоторое число мисрцев[135] и сирийцев. Алинак-бек напал на их правое крыло и гнал их до самого Химса. Они испугались этого нападения и разом все набросились на середину. Царевич Менгу-Тимур[136] был еще отроком и не видел жестоких битв, и из старших эмиров распоряжались Текнэ и Доладай-яргучи. Они немного оробели и повернули обратно, а воины обратились в бегство. Много народу из монгольской рати погибло. Когда весть об этом дошла до Абага-хана, он очень разгневался на эмиров и сказал: «Летом, во время курултая, я взыщу с виновных, [а] в будущем году снова сам пойду туда и заглажу это дело».
Загладить дело Абага-хан не успел, поскольку умер 1 апреля 1282 года в городе Хамадане, где, по словам Рашида ад-Дина, «все время предавался пиршествам и наслаждениям» во дворце мелика (наместника) Фахр-ад-дина Минучкхра (к слову будь сказано, к выпивке Абага-хан имел большую приверженность). На момент смерти Абага-хану было сорок восемь лет. В конце того же месяца скоропостижно скончался двадцатишестилетний Менгу-Тимур. Новым ильханом стал брат Абака-хана Текудер, седьмой сын Хулагу, и есть мнение, что он приложил свою руку к обеим смертям, о которых сейчас было сказано. Но, прежде чем рассказывать о Текудере, нужно закончить с Абагой, упомянув о другой войне, которую ему пришлось вести, – войне с потомком Чагатая Борак-ханом, который в 1270 году вторгся во владения Хулагуидов, но был отброшен назад. Ради обеспечения спокойствия на восточных рубежах Абага-хан в 1273 году разрушил Бухару, служившую Бораку главным опорным пунктом близ границы с ильханатом, однако эта мера не возымела действия – нападения продолжались.
Что же касается Текудера, который до прихода к власти считался христианином, а после принял ислам и правил под именем Султана Ахмеда, то он пытался заключить союз с мамлюками, что было весьма разумно, ведь если не можешь одолеть врага, то лучше с ним замириться. Политика Султана Ахмеда, сопровождавшаяся усилением влияния исламского духовенства, вызвала недовольство среди монгольской знати. Этим воспользовался старший сын Абага-хана Аргун, бывший наместником Хорасана. Аргун выступил против дяди-ильхана и после непродолжительной борьбы одолел его. 10 августа 1284 года свергнутому Султану Ахмеду сломали хребет.
Глава 22Трое бесславных ильханов
Главной опорой Аргуна был эмир племени джалаир Бука, о котором Рашид ад-Дин сообщает следующее: «Эмир Бука сын Хукулая-корчи из племени джалаир был [еще] ребенком, когда не стало его отца. Абага-хан ему покровительствовал и возвышал его, пока не дошло до того, что он стал большим инаком[137]. [Абага-хан] вверил ему казну нарин [основную казну государства] и вручил ему ал [-тамгу], и он сделался одним из старших эмиров… Эмир Бука возымел желание, отплатив за благодеяния Абага-хана, устроить дело Аргуна и передать ему царство. Сначала он уломал Иису-Бука-гургена, Арука и Курумиши, которые были его родственниками, затем договорился с Текнэ, а потом Аркасун-нойону сыну Коке-Элькэя и каждому эмиру в отсутствие других говорил: “Ахмед с ближними своими Сукеем, Тубутом, Алинаком и Эбугэном совещался, что как только покончит с делом Аргуна, то в области Эсфераина перебьет также всех эмиров. Раз так, то что же будет, ежели мы нынче, когда подвернулся удобный случай, не устроим свое дело”».
Став ильханом, Аргун назначил Буку визирем, а тот, где только можно, расставил своих родичей и соплеменников. Бука рассчитывал на то, что Аргун станет проводить свои дни в удовольствиях, а дела правления поручит ему, и поначалу так оно и было, но к концу 1288 года влияние Буки заметно ослабло, потому что у ильхана появились другие фавориты. Лишившись части своих полномочий, Бука составил заговор, целью которого было свержение Аргуна. К столь важному делу он отнесся легкомысленно и был выдан своими же сторонниками. Казнили Буку позорно, с мучениями и пролитием крови – сначала вырезали из спины полосу кожи, а затем отрубили голову. Снятую с головы кожу набили соломой и выставили «чучело» на всеобщее обозрение «у перекрестка четырех базаров». Сыновей Буки, а также других участников заговора, тоже казнили. Дело было в начале 1289 года. Не доверяя больше монголам и имея основания для того, чтобы опасаться мусульман, Аргун-хан назначил визирем еврейского купца Сад ад-Даула, который расставил на ключевые посты своих соотечественников.
С одной стороны, дела государства улучшились, поскольку Сад ад-Даула не путал казну государства со своей мошной, как это делал Бука, и был приверженцем строгого порядка. С другой стороны, евреи были ненадежной опорой для ильхана, которого знатные монголы возненавидели за то, что он отдалил их от себя, отдав предпочтение чужакам, а мусульмане ненавидели за «заигрывание» с христианскими правителями, к которым Аргун-хан отправил несколько посольств с призывом о совместном выступлении против мамлюков. Ильхан был готов предоставить крестоносцам до тридцати тысяч лошадей и брался обеспечивать их продовольствием, но до похода дело так и не дошло. Европейским правителям, еще не забывшим недавнее нашествие монголов, была выгодна вражда между ильханатом и мамлюкским султанатом – пусть лучше «нехристи» грызутся между собой, чем воюют с нами. Скорее всего, ни римские папы Гонорий IV и Николай IV, ни английский король Эдуард I, ни французский король Филипп IV, и уж тем более ни византийский император Андроник II Палеолог, вообще не собирались помогать монголам в борьбе против мамлюков, а переговоры с ильханами вели только для того, чтобы держать их на коротком поводке и не дать договориться с мамлюками, как хотел тот же Султан Ахмед.
Антимусульманская политика, проводимая Аргун-ханом, а также казнь эмира Буки спровоцировали в 1289 году восстание в Хорасане, которое возглавил эмир племени ойрат Новруз, принявший ислам монгол. Восстание было быстро подавлено, после чего Новруз бежал к правителю чагатайского государства Хайду-хану. До конца 1294 года эмир Новруз оставался постоянным источником беспокойства для ильханата, а затем сдался на милость Газан-хана, речь о котором пойдет в следующей главе. С Чагатайским государством у ильханата сложилось такое же равенство сил, как и с мамлюками – угли вражды тлели, но победа никому не светила.