Будучи ярым приверженцем ислама, Новруз приказал перестроить в мечети или разрушить все буддийские и христианские храмы, находившиеся на территории ильханата, а также организовал строительство новых мечетей и медресе. С противодействием монгольской знати он справлялся легко, тем более что монголы особо и не сопротивлялись, так что отражать было нечего. Новруз вряд ли помышлял о государственном перевороте, поскольку его положение и без того было настолько высоким, что лучшего и желать нельзя, особенно с учетом того, что один из его братьев ведал финансами ильханата, а другой был правой рукой ильхана в диване. Для Новруза игра в заговор явно не стоила свеч.
Но вот у Газан-хана, всячески заботившегося об укреплении своей власти, непременно должно было возникнуть желание избавиться от чересчур могущественного новрузовского клана. Новруз действительно состоял в переписке с Аль-Мансуром Ладжином, высокопоставленным мамлюкским чиновником, который в 1297 году, после свержения своего предшественника, стал султаном. На этом фундаменте и было выстроено обвинение, инициатором которого вполне мог стать сам Газан-хан. По понятным причинам Рашид ад-Дин представляет случившееся с Новрузом как козни сановников, но при этом подчеркивает невиновность эмира: «Сколько его ни допрашивали, он не отвечал, ибо сознавал, что за ним никакой вины нет».
В мае 1297 года началось истребление родственников и приближенных Новруза (Рашид ад-Дин перечисляет многих по именам). Потерпев два крупных поражения от зятя ильхана Кутлуг-шаха, Новруз укрылся в Герате у малика Фахр ад-Дина. «Хаджи Рамазан [личный секретарь Новруза] тайком сказал Новрузу: “Лучше-де нам схватить Фахр-ад-дина и заковать с тем, чтобы под конец дела, ежели мы одолеем, отпустить его, одарив почетным халатом и обласкав. А не то ведь они [враги] его знают. Нам бы лишь соблюсти условия бдительности и осторожности”, – пишет Рашид ад-Дин. – Новруз с этими словами не согласился. Один сеистанский[144] серхенг [полковник] украдкой подслушал [их]. Он тотчас же пошел и известил мелика [малика]. Мелик испугался, держал совет с городскими садрами [главными чиновниками] и вельможами и сказал: “В конце концов войско Гаэан-хана возьмет этот город и уведет в полон наших жен и детей, и долголетний род [наш] падет. Новруз дал клятву Газан-хану, что никогда не будет противиться, но поступил [вопреки клятве]. Лучше нам предупредить [такой конец], захватить его коварством и хитростью и изъявить покорность и послушание. Возьмем от эмира Кутлуг-шаха грамоту о пощаде и тогда его [Новруза] выдадим”. Горожане сказали: “Мнение-де мелика превыше [других], что он признает за верное, то пусть и повелевает”. Мелик после приведения в исполнение этого предварительного дела пошел к Новрузу и сказал: “Гератские и гурские воины в бою проявляют слабость. Чтобы помочь делу, ты пришли на каждые десять человек их по два своих воина, дабы они побуждали их к битве и не допускали нерадивости”. Новруз, согласно его словам, распределил и разбросал весь свой отряд между теми людьми и остался в крепости один. Мелик сказал воинам, чтобы они всех нукеров Новруза схватили и связали, а сам с несколькими гурскими храбрецами поднялся в цитадель, схватил Новруза, крепко связал и сказал: “Приказ таков, чтобы мы тебя выдали эмиру Кутлуг-шаху”».
Этот фрагмент «Сборника летописей» в первую очередь интересен тем, что дает представление о самостоятельности наместников ильханата. Казалось бы – если посланец ильхана требует выдать преступника, то о каком сопротивлении или о каких проволочках может идти речь? Но нет же – малик собирает на совет гератскую знать и обсуждает, как нужно поступить в данной ситуации.
Получив Новруза, Кутлуг-шах приказал сломать ему хребет, а затем отправил голову «мятежника» ильхану, который приказал выставить ее на всеобщее обозрение в Багдаде, зимней столице государства.
Укрепив свою власть расправой с Новрузом и его кланом, Газан-хан в 1299 году предпринял поход в Сирию при поддержке своего вассала короля Киликийской Армении[145] Хетума II. Ильхану удалось взять под свой контроль всю Сирию, но необходимость отражения очередного нападения чагатаидов вынудила его спешно перебросить основные силы к восточным границам государства. В результате мамлюки без сражений вернули себе отнятые у них сирийские земли. В сентябре 1300 и в начале 1303 года состоялись последующие походы, но они оказались еще менее удачными, чем первый. Четвертого похода не было, поскольку в мае 1304 года тридцатидвухлетний Газан-хан скончался. Он болел с осени прошлого года. Рашид ад-Дин пишет о воспалении глаз, о том, как китайские врачи делали Газан-хану прижигание тела, и о том, что ильхана мучила слабость. К весне 1304 состояние ильхана вроде бы улучшилось, но вскоре болезнь снова дала о себе знать и прогрессировала…
В отличие от многих Чингизидов Газан-хан был высокообразованным человеком. «В кружках и собраниях, куда являлись разных разрядов люди из ученых и мудрецов, все поражались вопросам, которые он задавал, – пишет Рашид ад-Дин. – Хотя он говорил на монгольский лад, так что не всякий его скоро понимал, однако, когда неоднократно повторяли и поясняли, некоторым становилось ясно, но многие не могли найтись… Из различных языков ему приписывают свой монгольский, арабский, персидский, индийский, кашмирский, тибетский, китайский и франкский и прочие языки, из которых он знает кое-что. Он знает наперечет повадки, обычаи и порядок султанов и меликов древних и следовавших за ними… Он весьма подробно знает летопись монголов… Историю царей иранских, турецких, индийских, кашмирских, китайских и других народов он преимущественно знает в различной их последовательности… Нет такого ремесла ювелирного, кузнечного, столярного, живописи, литейного, токарного и прочих, которым бы он не владел лучше всех мастеров… Что касается мастерства алхимии, которое является самым трудным из всех мастерств, то он им сильно увлекся и в короткий срок ознакомился с его содержанием… Он сказал: “Я не ради того учусь, чтобы делать золото и серебро, ибо знаю, что это невозможно, но я желаю познать те тонкие и чистые мастерства, которые в этом заключаются”… Он знаком со всеми лекарствами и знает свойства большей части [их]… В настоящее время из всех знатоков лекарственных растений и врачей никто так [хорошо] не распознает, как он». Комплиментарные преувеличения можно отбросить – вряд ли Газан-хан мог овладеть всеми ремеслами, да еще и в совершенстве, но в целом ясно, что он был одаренным, выдающимся человеком.
Своим преемником Газан-хан назначил двадцатичетырехлетнего младшего (единокровного) брата Олджейту, третьего сына Аргун-хана. Олджейту-хан продолжал реформы, начатые Газаном, и построил в северо-западной части Ирана город Сольтание – новую летнюю столицу государства, пришедшую на смену Тебризу. Подобно прочим представителям знати в 1295 году Олджейту принял ислам суннитского толка, но позднее он стал приверженцем шиизма и даже попытался сделать шиизм государственной религией, но потерпел на этом поприще неудачу. Олджейту продолжил бороться с мамлюками и, по примеру своих предшественников, пытался привлечь в союзники европейских государей, однако нисколько во всем этом не преуспел. Попытка завоевания Сирии, предпринятая осенью 1312 года, тоже не увенчалась успехом. Единственным территориальным приобретением ильхана Олджейту стало завоевание Гиляна, небольшого царства на юго-западном побережье Каспийского моря. Но и это приобретение было условным, поскольку гилянцы признали власть ильхана лишь номинально. Короче говоря, Олджейту был из тех, кто не приумножил, но хотя бы сохранил полученное.
Олджейту скончался в декабре 1316 года в возрасте тридцати восьми лет (долгожительство не было присуще ильханам). Преемником ильхана стал его девятилетний сын Абу Саид Бахадур, последний из династии Хулагуидов. Вообще-то потомки Хулагу сидели на престоле до 1344 года, но они были «ширмами», прикрытием для глав могущественных кланов, которые на деле правили государством. Ситуация напоминала Японию времен сёгуната[146], когда военные диктаторы правили от имени императора. Японская императорская династия ведет свое начало от богини Аматэрасу, а ильханы были потомками Чингисхана, который величием не уступал богам. Сторонний человек, не бывший потомком великого завоевателя, не смог бы долго усидеть на ильханском престоле, поскольку власть его выглядела бы нелегитимной. Точно так же не мог стать императором японец, род которого происходил не от богини Аматэрасу. Японский императорский дом существует и поныне, а вот об ильханах осталась только память…
Глава 24Абу Саид Бахадур-хан, последний правитель Иранзамина
Последний самостоятельный правитель Иранзамина начинал свое правление в качестве «ширмы» при могущественном эмире монгольского племени сулдуз Чобане. Чобан был потомком Чилауна, сына Сорган-Ширы, который укрыл Тэмуджина-Чингисхана после побега из тайчиутского плена. В правление Олджейту-хана Чобан достиг высших высот – стал эмиром улуса (эта должность соответствовала ордынскому беклярбеку) и получил в жены одну из дочерей правителя. Олджейту дал в наставники Абу Саиду эмира Севинджа ибн Шиши, но тот скончался в 1318 году, и опекуном юного ильхана стал Чобан. Не исключено, что Чобан помог Севинджу ибн Шиши покинуть наш бренный мир, поскольку известно, что эти сановники враждовали между собой.
К слову будь сказано, именно стараниями эмира Чобана лишился своего высокого положения, а заодно и жизни, Рашид ад-Дин – эмир убирал со своего пути всех, кто казался ему опасным. За какие-то два-три года результаты реформ Газан-хана были сведены на нет – порядка в стране не стало, чиновники творили произвол, эмиры своевольничали, беря пример с сыновей Чобана, казна опустела, и, как это часто бывает, к политико-экономическим проблемам добавились стихийные бедствия. В 1318–1320 годах случилась засуха, за ней пришла саранча, а в 1320 году значительная часть посевов была уничтожена градом. Но и это еще не все. В начале 1319 года в Восточное Закавказье снова вторглось золотоордынское войско – Узбек-хан решил воспользоваться моментом для того, чтобы поставить точку в давнем споре. На сей раз ордынцы действовали не только мечом, но и активно привлекали на свою сторону закавказскую знать при помощи подкупа и посулов. Пришлось не только отражать нападение, но и подавлять восстание. Порядок был восстановлен с большим трудом.