[244]. В «Муизз ал-ансаб» же фигурирует единственный Нуширван, который назван сыном Данишмандча-хана[245]. Подобная генеалогия может вызвать некоторые сомнения: сам Данишмандча (о котором речь пойдёт ниже) был ханом, но в Мавераннахре и несколько позже, чем его предполагаемый сын вступил на трон Ирана. Впрочем, вряд ли это обстоятельство даёт основания отвергать данную генеалогию: в истории Чингизидов встречается немало случаев, когда ханами провозглашались царевичи при живых родителях. Примером тому может служить приход к власти, например, Юмадук-оглана в Тюменском юрте в XV в.[246] или целого ряда казахских султанов, возводившихся на трон Хивинского ханства в XVIII в. (Каип б. Батыр, Нурали б. Абу-л-Хайр и др.)[247].
Таким образом, мы вновь имеем дело с компромиссной фигурой на троне, чьё происхождение от Угедэя в какой-то мере примирило с его воцарением все противоборствующие силы. Безусловно, важную роль в этом примирении сыграл и тот факт, что покровитель Нуширвана, эмир Малик Ашраф, являлся весьма могущественным племенным предводителем и контролировал значительную часть бывшей державы Хулагуидов. Отметим, впрочем, что власть Нуширвана (и Малик Ашрафа), признаваемая в Азербайджане и Арране, на протяжении всего их правления продолжала оспариваться в других областях, в частности, потомками Хасара в Мазандеране и Джалаиридами в Багдаде, которые, однако, не выдвигали других претендентов-Чингизидов. Сохранились монеты Нуширвана, чеканенные в Тебризе[248].
4. Следующим примером политического компромисса с приглашением на трон потомков Угедэя стало воцарение Данишмандча-хана в Мавераннахре. Это событие имело место в 747 г. по х. (1346 г.) сразу после убийства Чагатаида Казан-хана эмиром Казаганом. Именно Казаган и возвёл на трон Данишмандчу, поскольку не мог доверять никому из потомков Чагатая. Угедэид, не имевший никаких прав на трон в Мавераннахре, никаких собственных владений или связей с племенными вождями в этом регионе, представлялся ему вполне подходящей кандидатурой для «переходного периода», в течение которого эмир смог сосредоточить в своих руках контроль над всем Мавераннахром.
Генеалогия Данишмандча-хана в разных источниках представлена по-разному. Так, Фасих ал-Хавафи просто называет его «потомком Угедай каана»[249]. Абу-л-Гази считает его «сыном Кайду-хана, сына Тайши, сына Огдай-каана, сына Чингиз-ханова». Наиболее достоверной представляется родословная, представленная в «Му’изз ал-ансаб»: Данишмандча-хан б. Хундун б. Турджан б. Малик б. Угедэй[250]. Именно такой царевич, не имевший никаких связей с Мавераннахром и предки которого никогда (вплоть до самого Угедэя) не занимали трон, являлся идеальным кандидатом в ханы, который никогда не предаст своего покровителя — просто потому, что не имеет связей с другими эмирами и не может опереться на них!
Так и оказалось: Данишмандча считался ханом в течение двух лет, пока не был убит своим же покровителем Казаганом, который за эти годы сумел достаточно усилиться и позволить себе возвести на трон более «легитимного» Чингизида — Баян-Кули-хана, потомка Чагатая, уже не опасаясь, что тот пойдёт на сговор с другими эмирами. Любопытно, что поводом для умерщвления хана послужило именно его «нечагатаидское» происхождение[251]! Однако, как ни странно, «нелегитимный» Данишмандча-хан оказался родоначальником целой династии ханов Мавераннахра, правление которой также стало примером «политического компромисса».
5. Несомненно, возводя на трон хана Суйургатмыша, сына Данишмандча-хана, Аксак Тимур (Тамерлан) руководствовался теми же причинами, что и Казаган при возведении на трон его отца — отсутствием у хана каких бы то ни было связей и ресурсов в Мавераннахре, что являлось гарантией его лояльности к своему покровителю. Правда, тот факт, что Суйургатмыш оставался номинальным ханом в течение довольно длительного времени — с 771 г. по х. (1370 г.) по 790 г. по х. (1388 г.), позволяет сделать вывод, что он, в отличие от своего отца, не вызывал подозрений у временщика. Номинальность правления Суйургатмыша подтверждается таким неоспоримым фактом, как выпуск монет с именем одновременно и «султана правосудного Сююргатмыша», и «эмира Теймура Гуркана»[252].
Отметим, что появление на монетах одновременно имён формального хана и фактического временщика — пример далеко не единичный: например, ещё Н. И. Веселовский в начале ХХ в. обнаружил золотоордынские монеты 820–821 гг. по х. (1417–1418 гг.), на которых наряду с именем хана Дервиша стоит имя «эмира Идику бека»[253]. Аналогичным образом в Эрмитаже хранится монета крымского чекана, на одной стороне которой — имя хана Бек-Суфи, на другой — его беклярибека, того же Идику (Едигея)[254]. Вместе с тем Тимур никогда не забывал выражать пиетет по отношению к потомкам Чингис-хана, подтверждением чему служат монеты с надписью: «По повелению хана Сююргатмыша, слово эмира Теймура Гуркана»[255]. Аналогичным образом, «Все указы великого эмира [Тимура… начинаются] следующими словами: „Согласно ярлыку Суюргатмиша наше, Тимура Гургана, слово“».[256]
6. Нет сомнения, что хан Суйургатмыш умер своей смертью, и трон без каких-либо смут и придворных интриг был передан его сыну Султан-Махмуд-хану, царствовавшему с 790 г. по х. (1388 г.) по 805 г. по х. (1402/1403 г.). Как и его отец, этот монарх исполнял лишь номинальную роль хана при реальном правителе Амире Тимуре, что также подтверждается чеканкой монет с именами обоих правителей — номинального и реального[257]. Правда, в отличие от отца, который вошёл в историю именно как марионеточный хан Амира Тимура, о Султан-Махмуд-хане известно, что он был талантливым полководцем и, в частности, что в битве с турками-османами при Анкаре именно он пленил султана Байазида I[258].
Любопытно, что после смерти Султан-Махмуд-хана Тимур не стал возводить на трон Чингизида — ни из рода Чагатая, ни из рода Угедэя, — а продолжал чеканку монет с именем покойного хана. Судя по тому, что вскоре после смерти Тимура его правнук Мухаммад-Джахангир был провозглашён ханом в Самарканде, а Шахрух, младший сын Тимура, в течение почти сорока лет также именовал себя хаканом в Герате, можно предположить, что и сам Железный Хромец уже готовился к передаче ханского достоинства своему роду[259].
7. Тем не менее после прихода мирзы Улугбека к власти в Самарканде традиция возведения на трон подставных ханов-Чингизидов возобновилась[260]. Первым таким ханом стал Чагатаид Сатук-хан, после которого Улугбек «назначил ханом другого человека, определил [его] на его (Сатук-хана) место»[261]. Полагаем, что этим ханом мог стать Султан Абу Саид, который приходился сыном Султан-Махмуд-хану и шурином самому Улугбеку, женатому на его сестре Акил-Султан[262]. Вероятно, его правление продолжалось с 831–832 г. по х. (1428/1429 г.), когда Сатук-хан был отправлен Улугбеком на войну за трон Моголистана, по 853 г. по х. (1449 г.), когда сам Улугбек был свергнут и убит своим сыном Абд ал-Латиф-мирзой. О других представителях рода Угедэя на троне Мавераннахра сведений нет.
Таким образом, на троне Мавераннахра в течение столетия (1346–1449) с перерывами пребывала целая династия потомков Угедэя из представителей четырёх поколений.
8. Потомки Угедэя оказались востребованы также и в самой Монголии, которая уже со времени последних лет правления Чингис-хана предназначалась потомкам его сына Тулуя. В течение полутора столетий власть в Монгольской империи, империи Юань, а потом и в Северной Юань (династии Чингизидов в Монголии после падения Юань в Китае в 1368 г.) оставалась в руках потомков Тулуя и даже, более того, потомков его сына — Хубилая. Однако в начале XV в., когда в Монголии наступил период смут, в борьбу за монгольский трон вступили представители других ветвей.
Ряд претендентов на трон происходил от Арик-Буги, брата Хубилая, что, в общем-то, не нарушало сложившейся традиции, поскольку они оба являлись сыновьями Тулуя. Однако в год воды-лошади (1402 г.) на монгольский трон вступает Гуйличи (Ак-Тэмур-хаган). В традиционной монгольской историографии XVII–XIX вв. Гуйличи, как и все другие противоборствующие ханы того времени, считается потомком Хубилая. Однако японский исследователь Минобу Хонда, проанализировав среднеазиатские источники тимуридского времени, первым обратил внимание на то, что в них генеалогия Гуйличи выводится от Угедэя[263]. Его позицию поддержал и монгольский историк Ш. Бира[264]. Полагаем, следует согласиться с точкой зрения этих исследователей,
поскольку тенденциозность монгольских позднесредневековых историков, стремившихся максимально легитимировать права потомков Хубилая на монгольский трон, очевидна: одни монгольские хронисты (например, Лубсан Данзан или Джамбадоржи) создавали свои труды в монастырях, находившихся под покровительством владетельных князей из рода Хубилая, другие (Санан-Сэчен, Асарагчи и Ломи) сами принадлежали к этому роду.