[310]. В большей степени они апеллируют к согласию на его избрание 92 узбекских племён, представители которых одобрили его воцарение на курултае, кроме того, узурпатор заручился поддержкой духовенства, объявившего, что воцарение нового хана угодно Аллаху[311].
Тем не менее, перед своей смертью в 1758 г. он решил назначить преемника, руководствуясь именно принципом принадлежности к дому Чингис-хана — правда, весьма и весьма условно. Единственная дочь Мухаммад-Рахима была сначала женой Абд ал-Мумин-хана из династии Аштарханидов (первого ставленника Мухаммад-Рахима и, соответственно, второго из трёх ханов, свергнутых им), а после его смерти стала женой своего двоюродного брата Нарбута-бия Мангыта, и от этого брака родился сын Фазыл. Хотя в биологическом отношении этот единственный внук Мухаммад-Рахима не имел чингизидской крови[312], самозваный хан, вероятно, исходя из того, что его дочь прежде была ханской супругой, присвоил внуку титул «тура», которым обладали только Чингизиды, и провозгласил его своим наследником. Однако, во-первых, права малолетнего Фазыла (к моменту смерти деда ему было шесть лет) были слишком спорны, во-вторых, его отец не сумел противостоять более сильному родственнику — Даниял-бию, дяде Мухаммад-Рахима, захватившему власть после смерти племянника. Фазыл-тура вместе с отцом, в качестве своеобразной «компенсации», был отправлен в город Карши в качестве наместника, а сам Даниял, в отличие от племянника, не пожелал прослыть узурпатором и вернул власть Чингизидам в лице Абу-л-Гази-хана (чья родословная, впрочем, довольно противоречиво представлена в различных источниках)[313]. Даниял-бий и его сын Шах-Мурад (кстати, женившийся на вдове своего двоюродного брата Мухаммад-Рахима — дочери Абу-л-Файз-хана) продолжали считаться лишь аталыками и фактически правили Бухарой, прикрываясь именем Абу-л-Гази-хана[314]. Лишь когда после смерти Шах-Мурада на престол вступил его сын Хайдар-тура (их мать являлась ханской дочерью), он счёл себя достаточно легитимным наследником, чтобы отказаться от практики возведения на престол марионеточных Чингизидов[315].
Несмотря на то что формально Бухара кон. XVIII — нач. ХХ в. не являлась ханством, официально именуясь эмиратом[316], фактически нередко её правители из династии Мангытов уже с 1820-х гг. (начиная с эмира Насруллаха) титуловались ханами[317], а последний из них, Сайид-Алим-хан, официально присоединил этот титул к своему имени. Все они подчёркивали, что в их жилах текла чингизидская кровь, и это позволяло им считаться «тура», т. е. лицами, имевшими право на ханский трон и верховную власть в бывшем чингизидском государстве[318]. Свой статус они подчёркивали также набором полномочий, присущих именно ханам: законодательная деятельность (в форме издания актов высшей юридической силы — ярлыков, которые прежде имели право издавать только независимые верховные правители-ханы), установление налогов и сборов, не предусмотренных мусульманским правом, сохранение чингизидской системы администрации[319]. Эти полномочия бухарские эмиры, а также и другие правители из «новых» среднеазиатских династий сохраняли вплоть до прекращения существования их государств в 1-й четв. ХХ в. Характерно, что в официальной российской имперской документации, а также в прессе последние эмиры Бухары периодически упоминались то с ханским титулом, то без него[320].
Кроме того, чтобы придать больший вес своим правам, Мангыты возродили и отдельные тимуридские традиции, в частности, введённый в 1800 г. эмиром Хайдаром процесс интронизации с использованием Кок-Таш («синего трона») Тимуридов, который не использовали сменившие их ханы — Шайбаниды и Аштарханиды[321].
В начале XIX в. произошла смена династии и в Хиве, где в 1804 г. был свергнут хан Абу-л-Гази[322] (по странному совпадению — тёзка и современник последнего бухарского хана-Чингизида!), и на трон вступил Ильтузар, потомственный фактический правитель ханства — инак (градоправитель) города Хивы из племени кунгратов. Это племя ещё с эпохи Чингис-хана было тесно связано с «золотым родом» брачными узами; многие старшие жёны золотоордынских ханов также происходили из кунгратов.
Однако сам хорезмский узурпатор, как и Мухаммад-Рахим Мангыт, не счёл нужным заботиться о формальном обосновании своих прав на трон. Единственным его объяснением стала «неспособность» хана-Чингизида к управлению, что и послужило формальным поводом для его смещения, после чего с одобрения хивинской знати кунгратский аристократ был провозглашён новым ханом — снова практически при таких же условиях, что и Мухаммад-Рахим Бухарский[323]. Как и Тимуриды ранее, основатель новой ханской династии официально объявил об отмене всех налогов, сборов и повинностей, установленных в Хорезме со времён Чингис-хана и не соответствующих нормам шариата[324]. Однако, подобно бухарским Мангытам, новые хивинские ханы сохраняли такие чингизидские политико-правовые традиции, как избрание ханов на курултае, административное управление и издание ханами ярлыков — актов высшей юридической силы[325].
Неизвестно, собирался ли Ильтузар в дальнейшем найти законные основания для своей узурпации: он погиб два года спустя после своего воцарения, в 1806 г., утонув при переправе через реку во время очередного военного похода. Интересно, что его брат, Мухаммад-Рахим Кунграт, унаследовав власть от брата, поначалу не решался последовать его примеру и вернул на трон свергнутого Абул-Гази-хана, однако в том же 1806 г. сверг его окончательно, созвав курултай, который избрал его ханом[326].
Впрочем, оба узурпатора (и снова — как Мухаммад-Рахим Мангыт!) постарались найти связующее звено с «золотым родом»: Ильтузар был женат на дочери казахского султана Болекея, являвшегося короткое время хивинским ханом, в 1770–1771 гг.,
а Мухаммад-Рахим после смерти брата также женился на ней (согласно тюрко-монгольским, а не мусульманским обычаям!). В дальнейшем на дочерях казахских Чингизидов женились также сын Мухаммад-Рахима — Алла-Кули-хан и внук Мухаммад-Амин[327]. Однако эти браки и даже возможная принадлежность к Чингизидам по женской линии всё же не давали Кунгратам формального права на ханский титул. Это осознавали и они сами, и соседние государи. В частности, Российский правитель в попытках подчинить Хивинское ханство неоднократно несколько раз пытался разыграть «чингизидскую карту» в борьбе с династией Кунгратов. Так, во время неудачного «зимнего похода» на Хиву 1839–1840 гг. оренбургский военный губернатор В. А. Перовский держал при себе казахского султана-Чингизида Бай-Мухаммада Айчувакова, чтобы возвести его на хивинский трон после захвата ханства[328]. В 1841 г. во время переговоров с хивинским ханом Алла-Кули, когда последний в качестве свидетелей привёл нескольких казахских султанов, признававших его власть, член российской посольской миссии М. Аитов упрекал их в том, что их предки не так давно сами правили Хивой, а теперь они позволяют помыкать собой узурпаторам[329]. Бухарские Мангыты, имея такое же отношение к роду Чингизидов, что и хивинские Кунграты, всё же не провозгласили себя ханами. Почему же хорезмские узурпаторы пошли на это?
По-видимому, следует принять во внимание несколько обстоятельств. Во-первых, ещё со времен Чингис-хана и его ближайших преемников племя кунграт обладало высоким статусом в Монгольской империи и её улусах как особое «хатунское племя»: ещё прежде Чингис-хана его предки брали в жёны кунгратских девушек, а сами отдавали им в жёны своих дочерей. Это способствовало укреплению кровнородственных связей кунгратов и ханского рода Борджигин и, соответственно, обеспечивало статус и влияние кунгратской знати в различных улусах Монгольской империи[330]. Не исключено, что это обстоятельство могло подвигнуть Кунгратов Хивы притязать на более высокий статус, чем бухарские Мангыты (хотя в хивинской историографии это основание права Кунгратов на верховную власть не фигурирует), тем более что именно Кунграты (династия Суфи) с сер. XIV по нач. XVI в. являлись хорезмскими правителями под властью сначала золотоордынских Джучидов, а затем и Тимуридов[331]. Второе же обстоятельство — это географическое положение Хивы и всего Хорезмского оазиса: удалённое от других среднеазиатских государств, защищённое пустынями, населёнными воинственными туркменскими племенами, это ханство в течение длительного времени сохраняло независимость благодаря именно природным факторам, а не собственному военному могуществу. Рискнём предположить, что Кунграты приняли ханский титул во многом именно в надежде, что труднодоступность Хивы не позволит ни Чингизидам, ни другим монархам Центральной Азии оспаривать их претензии военными мерами, тогда как признание на дипломатическом уровне Кунгратов в рассматриваемый период не слишком интересовало. Наконец, хивинские ханы-Кунграты (как, впрочем, и другие среднеазиатские правители) оказались неплохими политиками: они сумели добиться признания себя в ханском достоинстве со стороны соседних туркменских племён, «великих держав» (Британской и Российской империй) и даже казахских Чингизидов, которых они время от времени даже сами принимали в своё подданство.