Зачем же в этих условиях новые династии апеллировали к чингизидским традициям — либо прямо, либо опосредованно через тимуридские? Ведь в глазах представителей «золотого рода» предъявляемых ими оснований было всё равно недостаточно для формального признания прав Мангытов, Кунгратов, Мингов на престол, и для Чингизидов они являлись узурпаторами, дерзнувшими нарушить монополию «золотого рода» на ханский титул и верховную власть. Думаем, что эти сложные политико-идеологические конструкции были адресованы не Чингизидам (которые для новых династий были уже «пройденным этапом»), а в какой-то мере иностранным державам, которые могли не разбираться в тонкостях перехода власти в тюрко-монгольских государствах, и в особенности другим родоплеменным аристократическим кланам внутри собственных государств. Ведь захват трона в результате свержения Чингизидов породил опасные прецеденты, которые могли быть обращены и против самих узурпаторов: любой могущественный клан в Бухарском, Хивинском или Кокандском ханстве мог последовать примеру, соответственно, Мангытов, Кунгратов и Мингов, свергнуть их и точно так же захватить трон и объявить себя ханом. Поэтому, едва укрепив свои позиции на тронах, новые правители постарались противопоставить себя другим равным по статусу аристократическим кланам, возвыситься над ними, ссылаясь на родство с Чингизидами, преемство от них. Впрочем, в полной мере отдавая себе отчёт, что чингизидское происхождение перестало являться главным и единственным основанием для претензий на трон, узурпаторские династии задействовали и другие факторы легитимации, равно как и их противники.
§ 5. Отмена «чингизова права»: изменение правового статуса казахской элиты в XVIII–XIX вв
Борьба Российского государства за «золотоордынское наследство», начавшаяся в XVI в. с аннексией Казанского, Астраханского и Сибирского ханств, завершилась лишь в XVIII в., когда под властью Российской империи оказались Казахстан (1731 г.) и Крымское ханство (1783 г.). Несмотря на то что российские правители уже с XIV в. имели опыт взаимодействия с кочевыми подданными, имперская политика в отношении этих новых территорий далеко не всегда была последовательной и непротиворечивой. Особенно ярко это проявилось во взаимодействии имперских властей с казахской правящей элитой.
Дело в том, что, в отличие от всех прочих постордынских государств, которые были завоёваны Российской империей, Казахстан, последний из наследников Улуса Джучи, в котором правили прямые потомки ханов Золотой Орды, принял российское подданство добровольно (пусть и под воздействием внешних обстоятельств)[343], поэтому отношения имперской власти с казахскими правителями на протяжении довольно длительного времени строились на договорной основе — как с вассалами, а не с подданными, подобно другим «инородцам» в составе Российской империи. Первые десятилетия пребывания казахов в российском подданстве имперские власти вообще не вмешивались в казахские дела, довольствуясь зачастую лишь формальным признанием со стороны правителей своей зависимости от России. Лишь в 1770-е гг. имперские власти (как центральные, так и региональные — оренбургские и западносибирские) стали влиять на политику казахских правителей, стараясь поставить их в большую зависимость от Российской империи. При этом первоначально российский монарх делал ставку на представителей «белой кости» — влиятельных ханов и султанов, возводивших происхождение к Чингис-хану, полагая, что те, усилив свою власть, смогут обеспечить реализацию русской политики в Казахстане. Однако многие из казахских правителей не желали находиться в полной зависимости от русского монарха, они отказывались (уплачивать ясак, воздерживаться от нападений на других имперских подданных — калмыков, башкир, казаков), также могли в одностороннем порядке отказаться от российского подданства, признав себя вассалами либо китайской империи Цин, либо Хивинского ханства[344].
Данное обстоятельство не устраивало российскую имперскую власть, поэтому в сер. 1780-х гг. круто поменяла приоритеты и предприняла первую попытку упразднения ханской власти в Казахстане, передав всю полноту властных и судебных полномочий в руки менее знатных родоплеменных предводителей — биев, в отличие от Чингизидов, считавшихся «чёрной костью». Этот процесс был закреплён несколькими указами Екатерины II, формально лишь санкционировавшей проведение т. н. «судебной реформы» оренбургского генерал-губернатора О. А. Игельстрома[345]. Однако попытка лишения власти ханов привела и серьёзному сопротивлению среди казахов, уже в начале 1790-х гг. добившихся восстановления ханской власти — правда, с этого времени ханы уже не просто утверждались российским монархом, а фактически избирались лишь из числа тех потомков Чингис-хана, которые были полностью лояльны Российской империи[346].
Потерпев неудачу с отстранением от власти потомков Чингис-хана, российская власть предприняла повторную попытку отмены ханской власти — на этот раз проведя длительную подготовительную работу. Прежде всего, она обеспечивала «избрание» (а по сути назначали) в качестве ханов не слишком эффективных правителей, неспособных поддерживать в народе образ ханов как сильных и энергичных властителей, защитников интересов Казахстана перед российскими властями. Это были либо престарелые монархи (как Айшуак, который занял трон в 74-летнем возрасте и после восьми лет номинального правления сам попросил освободить его от ханских полномочий «по причине глубокой старости»[347]), либо такие, действия которых постоянно контролировали представители российской власти и (как хан Ширгази, сын Айшуака), наконец, такие, кто изначально не пользовался популярностью в народе и был вынужден сам обращаться за поддержкой к российскому монарху (как Вали, сын Аблая, правивший в Среднем Жузе). Кроме того, политика по разделению власти в жузах между несколькими правителями в каждом из них, также начатая Екатериной II, была продолжена — на этот раз речь шла об официальном соправительстве двух ханов, из которых ни один не признавался младшим по отношению к другому: в Среднем Жузе — Вали и Букей, в Младшем Жузе — Ширгази и Букей. Таким образом, традиционная власть хана как единоличного монарха, ослаблялась не только de-facto, но и при прямом участии имперских властей[348].
Соответственно, когда в нач. 1820-х гг. была предпринята новая попытка российских властей упразднить ханскую власть, она не встретила такого резкого противодействия со стороны различных слоёв казахского населения, каковое было оказано при предыдущей попытке в кон. XVIII в. Нормативное закрепление эти преобразования получили в «Уставе о сибирских киргизах» (1822 г.), разработанном сибирским генерал-губернатором М. М. Сперанским для Среднего Жуза[349], и «Утверждённом мнением Комитета азиатских дел относительно преобразования управления
Оренбургским краем», основанным на проекте оренбургского военного губернатора П. К. Эссена[350].
Лишившись права претендовать на ханский трон, потомки Чингис-хана, однако, сохранили фактическую монополию на верховную власть в Казахстане, поскольку именно из их числа избирались окружные и волостные султаны[351]. Вместе с тем «Устав о сибирских киргизах» прямо предусматривал включение всех казахских правителей в чиновную иерархию Российской империи: старшие султаны при вступлении в должность автоматически производились в чин майора российской службы (§ 51), волостные султаны приравнивались к чиновникам 12-го класса по табели о рангах (§ 54), а аульные старшины — к сельским головам. В случае неоднократного исполнения административных обязанностей, т. е. в течение нескольких сроков подряд, султаны имели право испрашивать достоинства дворян российской империи (§ 52). Тем самым представители казахской элиты из прежних вассалов юридически превращались в царских подданных, однако сохранили свои сословные привилегии, отличавшие их от «чёрной кости».
Однако не будем забывать, что русское государство уже имело сравнительно давний опыт интеграции потомков Чингис-хана в российскую сановную иерархию — за счёт постепенного урезания их прав как наследников «золотого рода». Именно так поступали московские цари в XVI–XVII вв. по отношению к наследникам «служилых» Чингизидов, некогда выезжавших к ним на службу из поздней Золотой Орды и постордынских тюрко-татарских ханств[352]. И хотя казахские султаны не «выезжали» в Россию, в отношении их имперская власть стали применять почти те же самые самые меры и с той же целью — «стимулировать» казахских Чингизидов к более активной имперской службе для получения российских чинов и званий, которые и вернули бы им все более и более урезаемые привилегии.
В результате компромиссная политика имперских властей по отношению к султанам-Чингизидам стала изменяться уже во 2-й пол. 1820-х гг., когда позволили претендовать на должности волостных султанов и лицам нечингизидского происхождения, которые сумели себя зарекомендовать в глазах российской власти, приобрести некие заслуги, почётные, чиновные или воинские звания, либо имперские награды. В 1836 г. капитан русской службы Шорман Кучуков, не принадлежавший к потомкам Чингис-хана, был избран старшим султаном Баян-Аульского округа. Всё более и более укреплявшийся в результате принятия новых нормативных актов (в частности, «Положения об отдельном управлении сибирскими киргизами» 1838 г. и «Положения об управлении оренбургскими киргизами» 1844 г.)[353]