.
Возможно, именно в силу неопределённости позиции российских властей относительно судьбы этого института в Башкирии решение по просьбе Джанибека затянулось: он получил статус «первого тархана» лишь в августе 1742 г. на основе именного указа новой императрицы Елизаветы, а церемония возведения его в тарханы произошла вообще 11 июля 1743 г.[548] Весьма любопытной представляется следующая деталь: новый начальник Оренбургского края Неплюев, отвечая на очередной запрос Джанибека, заявлял, что сам он, в принципе, не против, но бию необходимо заручиться также и поддержкой Абулхаира, хана Младшего Жуза[549]. По всей видимости, подобный шаг со стороны Неплюева объяснялся тем, что, в отличие от Башкирии, являвшейся частью Российской империи, Казахстан в тот период находился в вассальной зависимости от российских монархов, и именно с ханами российская власть формально осуществляла контакты. Соответственно, для возведения в тарханские достоинства подданных казахских ханов требовалось одобрение последних. Тем не менее сам факт пожалования тарханства не ханом, а российской императрицей свидетельствует о достаточно противоречивом характере российско-казахских отношений в XVIII в. и отсутствии чёткого правового их регулирования.
Как бы то ни было, с присвоением бию Джанибеку звания тархана этот институт стал инструментом российского влияния и среди казахов. Обращает на себя внимание, что бий Джанибек официально именовался «первым тарханом», и это не просто отражение факта, что он первым из казахов получил это звание. В случае появления в Казахстане и других тарханов он продолжал бы оставаться «знатнейшим» среди них и фактически по своему статусу и в глазах российских властей, и самих казахов сравнялся с ханами-Чингизидами[550]. Изучение жизни и деятельности бия Джанибека Кошкарулы даёт основание утверждать, что он фактически занимал такое положение и до получения тарханства. Однако российская власть, официально закрепляя его фактический статус пожалованием звания «первого тархана», старалась показать, что именно благодаря её поддержке влиятельный бий закрепил своё влияние. Тем самым оно положило начало созданию в Казахстане «новой элиты» — аналогично формированию в Башкирии прослойки «новых» тарханов.
Также нельзя не обратить внимание на то, что Неплюев, отчитываясь императрице Елизавете Петровне о прошедшей церемонии возведения бия Джанибека в тарханы, упомянул, как «службу и верность» последнего, так и тот факт, что благодаря новому званию, он свои обязательства по отношению к России «свободнее и ревностнее исполнять может»[551]. Таким образом, тарханство в данном случае может рассматриваться, с одной стороны, как почётный титул — награда за прежние заслуги (в соответствии с чингизидскими традициями), с другой же стороны — как звание, предполагающее не только права, но и обязанности. Неслучайно и в вышеупомянутом указе российский правитель выражал надежду, что «Джанибек и его потомки… не оставят по верноподданнической своей к ея императорскому величеству должности верные свои службы и добрыя поступки вечно продолжать»[552]. Таким образом, как и в Поволжье, в Казахстане тарханство виделось, прежде всего, не как признание прежних заслуг, а как инструмент лояльности местной элиты российской власти и как залог последующей службы России. А поскольку казахи, в отличие от башкир, не привлекались на российскую военную службу[553], речь шла, вероятнее всего, о продолжении защиты бием Джанибеком российских интересов в Казахстане.
Поскольку в эти годы Казахстан (в особенности его Средний Жуз) являлся ареной борьбы между Российской империей и Джунгарским ханством, последние также использовали институт тарханства в своих интересах. В 1740–1750-е гг. несколько казахских батыров (Малай-Сары, Казак-Сары) получили от джунгарских хунтайджи звание тарханов. Однако, насколько можно судить по сведениям источников, они признавались в качестве тарханов и пользовались соответствующими правами и привилегиями лишь во время своего пребывания в Джунгарском ханстве, тогда как на территории подконтрольной России их тарханство не признавалось[554].
Важно отметить, что со времён древнетюркских правителей и, тем более, империи Чингис-хана пожалование тарханского достоинства являлось исключительной прерогативой верховного монарха — хана (в качестве таковых действовали и вышеупомянутые джунгарские хунтайджи). Именно поэтому, как подчёркивает В. В. Трепавлов, «институт тарханства не практиковался и не мог практиковаться в Ногайской Орде», поскольку её правители, бии, не были равны ханам по своему статусу[555]. Сохранив институт тарханов на территории бывшего Казанского ханства и возродив его в Казахстане, российская власть в течение длительного времени сохраняли и этот принцип: тарханство жаловалось указами и грамотами московских царей, а затем — российских императоров. Так, Суфру-бий, родоплеменной предводитель казахского Младшего Жуза, уже в самом кон. XVIII в., в марте 1793 г., был возведён в тарханы жалованной грамотой Екатерины II[556].
Но если в Поволжье такой порядок пожалования тарханства сохранялся вплоть до окончательного исчезновения этого института, то в Казахстане он существенно изменился. Уже в нач. XIX в. права по присвоению звания тарханов казахам перешли к региональной администрации Оренбургского края: звание даровалось указами Оренбургской пограничной комиссии по представлению военного губернатора. Именно в пограничную комиссию обращались и потомки прежних тарханов, стремясь подтвердить своё звание и связанные с ним привилегии.
Совершенно другая ситуация сложилась с институтом тарханства во Внутренней Орде (Букеевском ханстве) на рубеже 1820–1830-х гг. Это небольшое казахское государство было изначально создано как вассал Российской империи в междуречье Волги и Урала в качестве своеобразного «поля для экспериментов» российских властей в Казахстане. Однако хан Внутренней Орды Джангир, считавшийся верным вассалом России, благодаря покровительству со стороны Николая I, приобрёл такие властные полномочия, каких не было и у ханов казахских жузов в прежние периоды. Одним из проявлений повышения его статуса стало и право самому жаловать звание тарханов своим подданным, чтобы возвысить своих сторонников незнатного происхождения, приблизив их по статусу к султанам-Чингизидам и родоплеменным биям[557].
И если, например, ещё в 1826–1827 г. Джангир-хан, подобно правителям Младшего Жуза, обращался к оренбургскому военному губернатору П. К. Эссену с прошением пожаловать звание тархана своим подданным[558], то уже в 1828 г. впервые сам даровал это звание и в течение последующих лет многократно делал это «в силу прав, наследованных от предков»[559], ссылаясь, впрочем, в своих тарханных грамотах, что действует от имени российского императора[560]. В результате во Внутренней Орде количество тарханов исчислялось сотнями: в одной только из пяти частей ханства, Таловской, в 1850-е гг. насчитывалось 125 тарханов, среди которых было немало обладателей стад в 500 лошадей и 1000 овец[561]. Надо сказать, что ко времени Джангира казахи уже не представляли себе достаточно чётко, в чём состоял статус тарханов, совокупность их прав и привилегий. Поэтому хан достаточно вольно определял «издревле принадлежащие права» самостоятельно, исходя из собственных интересов. В результате лица, пожалованные им в тарханское достоинство, не только освобождались от уплаты налогов и несения повинностей, но и имели приоритет при выборе пастбищ для скота, льготы в пограничной торговле (с Астраханью и Оренбургом), имели право на получение части налогов, собранных в ханскую казну и т. д.[562] Неопределённость статуса тарханов неоднократно приводила к юридическим казусам. Так, в 1852 г. (уже после смерти Джангир-хана, скончавшегося в 1845 г.) во время ревизии Внутренней Орды обнаружилось, что 173 казахских семейства объявляли себя тарханами, хотя хан в своё время всего лишь освободил их от уплаты двух основных налогов — согума и закята[563].
Примечательно, что никакого официального акта российской власти о делегировании Джангиру права даровать тарханство своим подданным нам неизвестно. На наш взгляд, имперские власти просто закрыли глаза на это по двум причинам. Первая — уже отмеченное выше покровительство ему со стороны лично русского императора за неизменную лояльность и проведение активной пророссийской политики. Вторая же — постепенное снижение значимости звания тарханов (точно так же, как это произошло и в бывших территориях Казанского ханства во 2-й пол. XVIII в.).
Как раз в 1820–1840-е гг. в Казахстане проводятся радикальные реформы, в рамках которых национальная элита активно интегрируется в российскую чиновную иерархию. Многие казахские семьи отправляли своих детей получать образование в русских школах, после чего те имели возможность поступить на русскую службу, получить чин и, соответственно, претендовать на особое положение и среди самих казахов. Занятие административных должностей (старшин и др.) автоматически влекло присвоение её обладателю российского воинского звания — от поручика до майора. Участие в боевых действиях против среднеазиатских ханств или в подавлении выступлений против русского владычества в самих казахских жузах также давало представителям «чёрной кости» возможность получить воинское звание или имперскую награду, что, в свою очередь, позволяло им претендовать на должности султанов — которые ещё в 1-й пол. 1820-х гг. могли занимать только потомки Чингис-хана (султаны по происхождению). Одновременно и российская власть предпринимала меры по ограничению привилегий тарханов, непризнанию прав потомков прежних тарханов и т. д., такими действиями подталкивая казахскую элиту активно участвовать в политической, административной и военной деятельности в интересах империи