[750]. Только однажды Мухаммад Салих, придворный историк Шайбани-хана, упоминает о реальном примере «религиозной борьбы», которую вёл хан: речь идёт о насильственном обращении в суннизм населения Кундуза и Хисара[751].
Принятие титулов имама и халифа не только повысило престиж Шайбани-хана в глазах населения, но и дало ему известную свободу в отношениях с представителями духовенства. Подобно прежним владетелям Герата (и, в первую очередь, Шахруху б. Амир Тимуру, самому значительному из них) [752], хан вознамерился стать и светским, и духовным настоятелем своих подданных. Впрочем, и ранее внук Абу-л-Хайра неоднократно давал понять, что для него не существовало духовных авторитетов, если только их позиция не отвечала его политическим целям. Так, после взятия Самарканда он без колебаний расправился с весьма авторитетными представителями самаркандского духовенства — шейх-ул-исламом Абу-л-Макаримом и Ходжой Йахьёй б. Ходжой Ахраром (хана не остановило даже то, что Ходжа Ахрар в своё время покровительствовал его роду и даже нарёк его племянника Убайдаллаха собственным именем)[753].
Весьма красноречиво проявилась противоречивость политики Шайбани-хана в отношении мусульманского духовенства при взятии Бухары (в 1500 г.). Один из наиболее авторитетных религиозных деятелей того времени, шейх эмир сайид Шамс ад-Дин Абдаллах ал-Араби ал-Йамани ал Хадрамаути (более известный как Мир-и Араб), пользовался покровительством Шайбани-хана, постоянно принимал участие в диспутах, заседаниях дивана и даже сопровождал хана в его походах[754]. Другого бухарского шейха, Джалала ад-Дин Азизана, напротив, хан не жаловал, несмотря на то, что некогда являлся его духовным наставником: вероятно, внук Абу-л-Хайра так и не простил шейху, что тот в своё время не одобрил его претензии на власть. После взятия Бухары по ханскому приказу сын шейха Азизана был схвачен, связан и подвергнут позорному публичному наказанию. Один из мюридов шейха попытался заступиться за сына своего наставника, угрожая хану божьим гневом, но сам шейх Азизан повёл себя куда более разумно: заявив, что хану в его действиях покровительствует святой Ахмад Йасави, он приказал своим ученикам не вмешиваться в процесс наказания. Согласно легенде, впоследствии распространённой среди членов ордена йасавийа, после этих слов шейха верёвки, опутывавшие его сына, развязались сами собой, а хан, увидев это чудо, уверовал в святость Джалал ад-Дина Азизана[755]. Однако в дальнейшем шейх вынужден был покинуть Бухару и переселиться в Герат[756].
После занятия Герата Шайбани-хан по собственному усмотрению даже назначал духовных «чиновников», включая мударрисов — учителей медресе и др. Ихтийар ад-Дин, кади Герата, был оставлен на своей должности — но только потому, что вовремя перешёл на сторону хана, убедив сделать то же и других «отцов города». Шайбани-хан также назначил мухтасибом — эмира сайида Садр ад-Дин Йунуса ал-Хусайни, в обязанности которому вменил строгий контроль за нравственностью не только чиновников и горожан, но и духовенства[757].
В целом же Шайбани-хан всячески старался демонстрировать поддержку и покровительство мусульманскому духовенству, строил медресе, учреждал вакфы и жаловал наиболее видным священнослужителям земельные владения. Кроме того, он подтвердил большинство вакфов, пожалованных духовенству Тимуридами, несмотря на то, что самих потомков Тимура стремился представить незаконными правителями. Для контроля за соблюдением предписаний вакуфных грамот Шайбани-хан, по сообщению Хондемира, назначил главным садром маулану Абд ар-Рахима Туркестани[758]. Для укрепления своих связей с духовенством хан также женил своего сына Мухаммад-Тимур-султана на дочери одного из сайидов г. Термеза, потомков пророка Мухаммада по линии его внука Хусайна (впрочем, влияние термезских сайидов, прежде весьма почитавшихся в Средней Азии, при Шайбани-хане и его преемниках сильно упало из-за того, что они считались приверженцами Тимуридов)[759].
Хан с уважением относился к мнению мусульманских богословов и правоведов, которые входили в состав его дивана и участвовали в принятии важнейших государственных решений, а также в богословских и правовых дискуссиях, до которых сам хан был большой охотник. Известно, например, о многочисленных заседаниях ханского дивана во время похода Шайбани-хана на казахов в 1509 г., во время которых обсуждались и религиозные вопросы, и важные политические мероприятия — основными участниками обсуждений являлись как раз представители духовенства. Не забывал Шайбани-хан демонстрировать и собственное благочестие, постоянно участвуя в религиозных диспутах и непременно поклоняясь могилам святых, поблизости от которых оказывался во время своих походов или переездов из города в город[760]. Даже Бабур, заклятый враг Шайбани-хана, в весьма резких тонах отзывавшийся о нём и не упускавший ни одной возможности осудить его, был вынужден признать, что внук Абу-л-Хайра «вставал с зарёй, не пропускал пятикратных молитв и хорошо знал науку чтения Корана»[761].
Несомненно, поддержка духовенства была необходима Шайбани-хану, несмотря на всё его могущество и военную мощь — ведь среднеазиатский регион, имеющий давние мусульманские традиции, не всегда с готовностью принимал власть, не освящённую религиозными догматами. Даже всесильный Амир Тимур в своё время постарался утвердить власть с помощью идеи эмирата — власти наместника, признающего высшую власть религиозного главы (халифа) и светского государя (хана). Подобная религиозно-политическая схема не удовлетворяла Шайбани-хана — прямого потомка Чингис-хана. Поэтому тимуридской идее эмирата он противопоставил собственную власть — власть духовную (как имам и халиф) и светскую (как потомок «золотого рода»). Поддерживавшее его духовенство увязало властные претензии Шайбани-хана как Чингизида с религиозными догматами, что обеспечило хану полную легитимность в глазах населения Мавераннахра и Хорасана[762].
Вместе с тем, несмотря на благочестие и религиозное рвение, Шайбани-хан (как и его родичи и приближённые) оставался не менее приверженным к бытовым и военным нормам монголов, традициям семейства Чингизидов, законам, установленным самим Чингис-ханом. В результате в течение всего своего правления хану приходилось постоянно лавировать между двумя влиятельными группами, поддержкой которых он пользовался — своими тюрко-монгольскими эмирами и представителями мусульманского духовенства. Благодаря эмирам, он имел самую боеспособную армию в Центральной Азии, духовенство же обеспечивало ему поддержку всех слоёв населения во вновь завоёванных областях. Соответственно, и политика Шайбани-хана в созданном им государстве носила компромиссный характер.
Характерным примером подобного компромисса стало вышеупомянутое обоснование права Шайбани-хана на престол как в силу монгольской традиции, так и по мусульманским канонам. Согласно нормам ислама, власть правителей должна была сохраняться в руках одной династии (причём не обязательно по прямой линии от отца к сыну)[763]. С помощью мусульманских законоведов Шайбани-хану удалось увязать эту концепцию с собственными правами на престол, как потомка Чингис-хана, который, с точки зрения мусульман, если и был сам «язычником», то всё же дал начало целому ряду «правоверных» династий, что делало законной власть его потомков в мусульманском мире.
Официальный титул Шайбани-хана звучал так: «Абу-л-Фатх Мухаммад Шайбани-хан имам аз-заман ва халифат ар-Рахман», т. е. сочетал элементы традиций тюрко-монгольской (хан) и мусульманской (имам, халиф). Собственно, подобное явление не было исключением: персидские монархи носили мусульманские титулы в сочетании с древнеиранским «шах», а османские правители Малой Азии сочетали мусульманские титул «султан» (а позднее и «халиф») с тюркским титулом «хан». Однако Шайбани-хан, в отличие от Сефевидов или Османов, не ограничился чисто внешним проявлением уважения к своему монгольскому происхождению: он также сохранил в своём государстве действие тюрко-монгольских правовых норм и институтов наравне с канонами шариата.
Наиболее ярким примером этой политики Шайбани-хана становится восстановление роли Ясы Чингис-хана в политической и правовой сфере, от чего, как мы показали выше, в своё время отказались Тимуриды. Яса традиционно действовала в тех государствах Чингизидов, которые претендовали на статус сверхдержавы: в Монгольской империи, Золотой Орде, Улусе Чагатая. В государствах-наследниках империи (Крымское ханство, Государство ильханов, Казанское ханство и др.) её нормы не применялись[764]. Соответственно, сам факт возобновления Шайбани-ханом действия Ясы свидетельствовал о его имперских амбициях.
Действие Ясы в тех сферах, которые традиционно не регулировались исламскими канонами — таких, например, как организация войска и военного дела, — вполне лояльно воспринималось даже представителями мусульманского духовенства. Ибн Рузбихан, правоверный мусульманин и ярый оппонент язычников, без какого-либо осуждения сообщает, что «узбеки-шибаниты побеждали их (казахов. — Р. П.) добротностью оружия, ханской ясой и царским державным величием»[765]