Кто именно подал идею восстановления института ханской власти? В советской историографии эту инициативу было принято приписывать «баям и муллам»[944]. Однако ханы никоим образом не способствовали укреплению мусульманских позиций и не жаловали особых льгот баям, напротив, согласно вышеприведённому сообщению А. Джангильдина, богатые слои казахского общества были обложены дополнительным налогом. По-видимому, восстановление института ханской власти было предпринято руководством восставших вне зависимости от их социальной принадлежности: ханы были нужны как официальные предводители, символ возрождения независимой казахской государственности. Не случайно советский же историк С. Д. Асфендиаров со ссылкой на А. Джангильдина писал, что хан «был по сути дела „ширмой“ для привлечения широких масс»[945], следовательно, восстановления прежней системы власти желали не только «реакционные элементы», но и основная масса казахского населения, сочувствовавшего восстанию.
Однако, по нашему мнению, восстановление ханской власти для Казахстана, где этот институт был упразднён почти 100 лет назад, было воспринято как анахронизм и не встретило поддержки ни со стороны социал-демократов, которые вскоре взяли курс на сближение с большевиками, ни со стороны «казахских буржуазных националистов», которые в 1918 г. провозгласили в Казахстане автономию — Алаш-Орду.
Некоторые ханы быстро сошли с политической сцены, девятеро попали в руки русских властей, причём восемь из них сдались добровольно[946]. Оспан Шолаков, один из ближайших соратников хана Абдугаффара и А. Иманова, не только сам сдался русским властям, но и привёл к покорности возглавляемых им аргынов, поддавшись на уговоры своих сородичей — представителей Алаш-Орды[947].
Попытки реставрации национальных казахских государственных и правовых институтов во время восстания 1916 г., таким образом, оказались кратковременными и в значительной степени анахроничными. А вскоре реваншистский характер восстания также утратил актуальность в связи с изменившейся ситуацией: после революций в России часть казахов выступила за создание казахской национальной автономии (Алаш-Орда), другая же взяла курс на сближение с большевиками. В 1918–1920 гг. в Казахстане была установлена советская власть, соответственно, начала устанавливаться система советского права, которое в ещё меньшей степени, чем российское имперское право, оказалось способным сосуществовать с традиционным правом казахов — не говоря уж о «чингизовом праве».
Заключение
В настоящей книге мы постарались сформировать общее представление о «чингизовом праве», его источниках, прерогативах его основных носителей — потомков Чингис-хана, проследить эволюцию наиболее значительных институтов этой правовой системы, а также — его судьбу в отдельных чингизидских и постчингизидских государствах.
Мы не ставили целью «восстановить» структуру и содержание «чингизова права», да это в принципе и не представляется возможным, поскольку этот термин означал куда больше, чем какой-либо нормативный акт, их совокупность или даже глобальную кодификацию — в качестве каковой многие авторы пытаются представить Великую Ясу Чингис-хана. «Чингизово право», по сути, являлось сложным и комплексным явлением, охватывавшим различные аспекты политической, правовой, экономической жизни, а также отражавшим политическое и правовое сознание монархов из рода Чингис-хана, их преемников и их подданных.
Также было бы ошибкой рассматривать «чингизово право» как некое статичное явление: безусловно, в разное время различные его элементы, институты, нормы, принципы, источники имели разное распространение, одни сменяли и вытесняли другие, некоторые из них трансформировались под влиянием местных политико-правовых традиций, религиозных, экономических международных факторов. Поэтому можно говорить о сохранении некоей центральной идеи «чингизизма», которая могла бы быть сведена к следующим постулатам:
1) институт ханской власти, монополия которой принадлежит потомкам Чингис-хана (в крайнем случае — по женской линии);
2) верховный правитель — хан, имеет законотворческую прерогативу и издаёт указы-ярлыки, обладающие высшей юридической силой, но при этом не противоречащие базовой политико-правовой традиции, имперскому правопорядку (собственно — «Великая Яса»);
3) власть хана ограничена семейным советом и курултаем, которые вправе участвовать в принятии важнейших решений и выбирать хана после смерти предыдущего;
4) в ведении хана и его сановников находится сбор налогов, которые затем поступают в ханскую казну и перераспределяются между представителями правящей верхушки в соответствии с их местом в государственной иерархии;
5) религиозная толерантность, которая выражается не только в покровительстве представителям всех религий, которые являются ханскими подданными, но и в том, что никакие религиозные предписания не могут быть выше государственного законодательства;
6) сохранение административно-территориального устройства в виде десятичной системы, централизация власти, предоставление значительных прав органам местного самоуправления, которое основывается на религиозных и национальных традициях населения отдельных местностей;
7) регулярное обновление законодательства, правовых норм и принципов с учётом политической ситуации, развития международных связей и др.
Конечно, этот перечень неполон и, возможно, не для всех этапов истории чингизидских и постчингизидских государств актуален. Иногда некоторые из этих принципов могли игнорироваться и не действовать. Однако в целом они оставались достаточно живучими по той причине, что «чингизово право» возникло не на пустом месте и не «с нуля»: оно стало результатом систематизации ранее действовавших правовых традиций, комбинирования норм и принципов права различных государств и народов, из которых Чингизиды взяли наиболее эффективные нормативные предписания и инкорпорировали в собственную правовую систему. Тот факт, что эти нормы и в самом деле были эффективны и учитывали своеобразие эпохи, региона, народа и др., красноречиво подтверждается тем, что отдельные институты «чингизова права» надолго пережили чингизидскую государственность и применялись даже в тех странах, которые не были напрямую связаны с наследием Чингизидов — на Кавказе, в Иране, в Османской империи и т. д.
Настоящая книга представляет собой лишь первую попытку комплексного анализа «чингизова права». Естественно, далеко не все источники, институты и уж тем более нормы его оказались раскрыты. Намного больше внимания можно было бы уделить изучению чингизидских институтов в отдельных государствах. Хочется надеяться, что настоящая работа сможет послужить своего рода отправной точкой для таких исследований и позволит продолжить изучение «чингизова права», которое является общим наследием тюркских и монгольских народов Евразии.
Источники и литература
Абд ар-Раззак Самарканди. Матла' ас-са'дайн ва маджма' ал бахрайн / пер. О. Ф. Акимушкина // Материалы по истории киргизов и киргизии. — М.: Наука, 1973. — Вып. 1.
Абу Бакр ал-Кутби ал-Ахари. Тарих-и шейх Увейс / пер. М. Д. Кязимова и В. З. Пириева. — Баку: Элм, 1984.
Абу-л-Фазл Аллами. Акбар-наме / пер. с англ. И. О. Клубковой, А. Е. Дунаева. — Самара: Агни, 2011. — Кн. 6.
Абуль-Гази-Бахадур-хан. Родословное древо тюрков / пер. Г. Саблукова // Абуль-Гази-Бахадур-хан. Родословное древо тюрков. Иоакинф. История первых четырёх ханов дома Чингисова. Лэн-Пуль Стэнли. Мусульманские династии. — М.; Ташкент; Бишкек, 1996. — С. 3–187.
Алтан Товч. Электронная публикация с сайта: http: //server3001. freeyellow. com/jagdag/zev/index. htm.
Аннинский С. А. Известия венгерских миссионеров XIII–XIV вв. о татарах и восточной Европе // Исторический архив. — 1940 — № 3. — С. 71–112.
«Аноним Искандара» / пер. с перс. О. Ф. Акимушкина // Материалы по истории киргизов и Киргизии. — М., 1973. — Т. 1. — С. 112–127.
Арапов Д. Ю., Котюкова Т. В. «Прогресс Бухарского ханства зависит исключительно от России». Докладная записка Е. К. Михайловского. 1912 г. // Исторический архив. — 2006. — № 3. — С. 124–139.
Ассеб о-ссейяр, или Семь планет, содержащие историю крымских ханов от Менгли-Гирей хана 1-го до Менгли-Гирей хана 2-го, т. е. с 871/1466 по 1150/1737 г. Сочинение Сейида Мухаммеда Ризы, изданное Императорским Казанским университетом под наблюдением Мирзы Казембека, Адьюнкт-Профессора оного университета, Великобританского Королевского и Ирландского Королевского Азиатского общества члена. — Казань, 1832.
Бабур-наме / пер. М. А. Салье. — Ташкент: Главная редакция энциклопедий, 1992.
Бадр ад-Дин ал-Кашмири. Раузат ар-Ризван / пер. Ж. М. Тулибаевой // История Казахстана в персидских источниках. — Алматы: Дайк-Пресс, 2007. — Т. V. — С. 241–248.
Бахлаев С. А., Цыцыкова О. В. Золотое родство бурят. — Улан-Удэ: Бурятское книжное изд-во, 2004.
Башкирские родословные / отв. ред. Р. Г. Кузеев. — Уфа: Китап, 2002. — Вып. 1.
Березин И. Н. История монголов. Сочинение Рашид-Эддина. История Чингиз-хана от восшествия его на престол до кончины // Труды Восточного отделение Императорского Русского археологического общества. — СПб., 1888. — Ч. XV.
Березин И. Н. Шейбаниада: история монголо-тюрков на джагатайском диалекте. — Казань, 1849.
Биярсланов М. Выписи из кадиаскерского сакка (книги) 1017–1022 (1608/9–1614 хр. лет.), хранящегося в архиве Таврического губернского правления хиджры // Известия Таврической учёной архивной комиссии. — 1889. — № 8. — С. 41–51; 1890. — № 9. — С. 68–70; 1890. — № 10. — С. 74–78.
Бурхануддин Маргинани.