Бывший пролетарий, будучи человеком сугубо пьюшшым (как говорят не в Москве там или в Питере, а в настоящей России), в обычном своём состоянии, по уверениям его друзей, вёл себя, оказывается, в точности так, как это описал Миша. Но ведь в тот день он был трезвый, как телеграфный столб возле вытрезвителя, и такой же грустный. Тому был ряд причин (грусти, а не трезвости), – достаточно вспомнить хотя бы то, что он опоздал на два часа. А опаздывать он не любит и всякий раз в таких случаях долго испытывает чувство вины.
Так вот в чём проявился Мишин талант! Оказывается, он просто угадал, каким было бы поведение его гостя, будь тот выпимши. Это только большому художнику удаётся так угадать, чтобы сочинённое оказалось чистой правдой, – для примера вспомним, что на этом пути большие удачи были у Жюля Верна и Айзека Азимова, задолго предсказавших появление предметов своих фантазий. Но Миша оказался ещё более гениальным: он ничего не предсказывал, он просто, как истинный инженер человеческих душ, угадал.
И это потрясающе!
Дегустация в Арабии
Однажды бывший советский пролетарий съездил в Израиль, и после поездки прошло совсем немного времени, как его снова занесло в те края. Случилось это так.
Как-то один московский олигарх, назовём его Витей, позвал с собой бывшего советского пролетария, а ныне кипрского писателя, в одну из стран Ближнего Востока. Олигарха самого пригласил какой-то его тамошний партнёр, а он, по непонятной причине хорошо относясь к нашему инженеру человеческих душ, взял и его с собой. Как там в песне поётся: «Рабинович был с Арбата, с ним пришли четыре брата».
Но это так, к слову. На самом деле олигарх был никакой не Рабинович, и поехали они на этот раз ни в какой не Израиль, как кто-нибудь уже подумал, а совсем даже наоборот, по другую сторону, так сказать, баррикад, а точнее Мёртвого моря.
Наш согласился с радостью, тем более что ненадолго, всего на три дня. И совершенно не имеет значения, персонально тебя пригласили или взяли с собой.
Встречали их по высшему разряду. Может, бывает и выше, но нашему пролетарию сравнить было не с чем. В аэропорту посадили в огромные чёрные машины – Витю в «лэнд круизер», а пролетария в «додж дюранго», – и на большой скорости повезли в отель, где их уже ждали.
На следующий день поехали осматривать достопримечательности. Возле одной лавки пролетарий задержался, подумывая, не купить ли сувенир. Он только взял в руки какое-то блюдо, прикидывая, сколько плова здесь уместится, как вдруг подскочил бдительно наблюдавший за ним шофёр и, отсчитывая деньги, приказал продавцу завернуть покупку.
Пролетарий был озадачен и пытался спорить – дескать, сами не нищие! На что шофёр с испуганным лицом умолял не возражать, а то его уволят. После этого наш скромный б. советский человек в магазины заходить перестал. Однако без привычки, бывало, цеплялся ещё взглядом за какой-нибудь предмет в витрине – и тут же, не успевал он пройти и нескольких шагов, как из дверей магазина выскакивал его шофёр, пряча под мышкой соответствующий свёрток.
Витя не был таким простаком, как его друг, и повёл более решительную борьбу за свою независимость. За обедом он подозвал к себе хозяина ресторана и строго велел, чтобы счёт подали лично ему. Тот, понимающе улыбнувшись, кивнул.
Про обед рассказывать не берусь – был бы я там, ещё рассказал бы что-то, а от нашего пролетария вразумительного рассказа услышать не довелось – сплошные ахи и причитания. Единственное, что он запомнил, – что в конце обеда к Вите подошёл убитый горем хозяин заведения и сказал, что ему позвонили и счёт не только подавать гостям, но даже и показывать строго-настрого запретили. От чаевых он тоже отказался, вежливо кланяясь и пятясь.
По мере продвижения по стране они меняли отели, и в первом же Витя предпринял ещё одну попытку расплатиться хотя бы за выпитое в мини-баре, но и она не увенчалась успехом.
После этого наш пролетарий совсем почувствовал себя народным депутатом и начисто опустошал все отельные мини-бары, чего за свои деньги никогда в жизни себе не позволял.
В последний день хозяин принимающей стороны дал отдых шоферам и сам лично приехал в отель за гостями, чтобы отвезти их на дегустацию своих вин. Оказывается, он и виноделием ещё занимался, но это так, хобби.
Дегустационный зал занимал целое здание. Внизу была собственно винотека, а этажом выше – зал для приготовления и дегустации коктейлей. Все стены нижнего этажа до самого потолка, метров на пять, были закрыты полками, уставленными всякими красивыми бутылками. Увиденное потрясло бывшего советского пролетария блеском и великолепием, а главное – обилием.
Но не успел он прийти в себя, как к нему устремились какие-то люди. Улыбаясь, они протягивали ему руки и говорили что-то хорошее на малопонятном ему английском языке. Оказывается, здесь уже были гости, и все ждали только их. Все они были арабами, но не такими, как он представлял себе, – замотанными с ног до головы в какие-то тряпки и на верблюдах, а совершенно обычно одетыми; наряды некоторых женщин даже по европейским меркам были довольно смелыми. А вместо привязанных верблюдов перед входом стояли роскошные лимузины.
Пролетарию было ужасно неудобно, он хотел бы что-то ответить, но кроме «хау ду ю ду» почему-то в голову ничего не приходило. Его вымученная улыбка ещё больше расположила присутствующих к нему, и с ещё большим участием и почтением они продолжали расспрашивать его о чём-то. «Зря я сюда приехал», – с тоской подумал он, и эта мысль не оставляла его больше весь вечер.
Посередине зала стоял длиннющий стол, уставленный закусками – сырами разных сортов и мясными деликатесами. Сыры были поданы цельными кусками, и их следовало отрезать собственным ножом, а мясные продукты лежали на блюдах, нарезанные красивыми ломтями. Всё это было так же роскошно и благоуханно, как и арабские гости вокруг растерявшегося пролетария.
Наконец все расселись, хозяин встал во главе стола и сделал знак ассистенту. Пока тот открывал бутылку, Витя попросил собравшихся, чтобы они говорили неспешно, потому что он будет переводить их речи для своего друга. На что пролетарий встрепенулся и сказал, что переводить не надо, он и так всё понимает, только сказать ничего не может. Не хватало ещё, чтобы из-за него одного они не смогли поговорить, как им хочется.
Хозяин сам разлил гостям вино по бокалам, но – скупо, по глоточку, при этом рассказывая, на каком склоне какой горы был собран урожай для этого вина и почему именно в том году именно из того урожая получилось наиболее удачное вино. Тут следовало взять бокал и повертеть его так, чтобы вино закрутилось воронкой. При этом надо было смотреть, как оно стекает по стенкам, и осторожно вдыхать его аромат.
Наш пролетарий совсем растерялся. Мало того, что он запахов давно не чувствовал и всё равно ему было – бензин там или ацетон, но и воронку закрутить ему не удавалось, вино в бокале штормило, как на картинах Айвазовского, и грозилось выплеснуться на наряды окружающих. Чтобы избежать конфуза, он поспешно выпил свой бокал до дна.
Тем временем все только пригубили содержимое бокалов, пополоскали этим необыкновенным вином рот, выплюнули его в специально приготовленные серебряные ведёрки и туда же вылили остатки из бокалов. Затем прополоснули свои бокалы водичкой из бутылок, стоявших возле каждого прибора, и приготовились дегустировать дальше.
Так вот для чего возле него минералка стояла! А он-то как раз собрался её попить!
Всё помутилось в голове нашего пролетарного инженера от такого кощунства. Как, – выливать драгоценный продукт, давшийся такой кровью?! Да он сухари дома доедает! Не из жадности, нет, просто ему с детства привили уважение к труду, и напрасно потраченный труд ему всегда жалко.
Ассистент забрал недопитую бутылку вина и открыл новую. Пролетарий проводил грустным взглядом уносимое и сам унёсся в воспоминания.
…Это была не первая его дегустация. Первый раз в жизни сухое вино он дегустировал, будучи учеником седьмого класса, то есть лет в четырнадцать. Этот-то гордый винодел, который сейчас его удивить хочет, тогда ещё под стол пешком ходил, если вообще ходил, а не переливался в виде жидкости.
Был один из дней весенних каникул. Он и два его закадычных одноклассника решили приобщиться к той взрослой жизни, что была у всех на виду в их городе.
Готовились заранее, копили деньги. И вот в назначенный день, дождавшись одиннадцати часов утра, когда спиртное становилось легальным, они зашли в магазин и купили – на сколько хватило денег – тринадцать бутылок. Так как предполагалась дегустация, купили разного – шесть бутылок одного и семь другого. Бутылки имели красивые поэтические названия на этикетках – «Столовое белое» и «Столовое розовое». Выбор именно сухого вина не был обусловлен какими-то особыми причинами, кроме той, что оно было дешевле всего остального – по шестьдесят семь копеек за бутылку вне зависимости от цвета. Загрузили всё купленное в мотоцикл «Урал», принадлежащий отцу одного из них, благо тот был на работе, и поехали домой, в квартиру другого.
Оба сорта вина друзьям так сильно понравились, что они затруднились отдать предпочтение вкусовым качествам одного из них. По телевизору крутили много раз виденный польский фильм «Четыре танкиста и собака», но в тот день эта картина казалась особенно замечательной. Всё в ней вызывало гомерический хохот, как будто это были не четыре польских танкиста, а три английских джентльмена в известной лодке.
Не сумев присудить пальму первенства тому или иному цвету и вкусу вина, они догадались делать коктейли из этих двух ингредиентов, добиваясь разной степени нежности розового и белого. Но коктейли получались довольно однообразными. И тут вдруг закадычный одноклассник вспомнил, что прямо здесь, у них дома, есть спирт. Отец его был военным лётчиком, а у лётчиков известно, спирт не переводится. Из шкафа на балконе была извлечена трёхлитровая банка, отлито из неё немного и взамен добавлено кипячёной воды из чайника. Отлитое пошло на коктейль.