Что делать? Решил больной всё-таки встать попробовать, превозмогая боль. Авось швы крепкие, не разойдутся. Кое-как встал, вышел из палаты, побродил по этажу и нашёл швабру. Шваброй с трудом извлёк из-под кровати сошедший с ума телефон и назвал родственникам адрес, откуда его забрать. Попытался снова лечь, превозмогая боль, но не сумел и пошёл в операционную покурить. Так и курил в ожидании родственников.
Снова зазвонил телефон. Родственники, оказывается, уже приехали и стоят на улице под закрытой дверью. Сторожа нет, пятница. Тогда больной собрал свою одежду, сигареты, телефон и сам пошёл вниз. С шестого этажа он спускался долго, лифт же отключен, все на даче. Слава богу, внизу ему удалось найти дверь, которая открывалась изнутри.
Через неделю бывший советский пролетарий снова приехал в поликлинику – швы снимать. Доктор, увидев его, очень обрадовался и даже не стал ругаться, что больной в его секретной операционной бычки разбросал. Больной тоже не был в претензии. Хирург любовался свежеиспечённым пупком и говорил, что в первый раз ему такой красивый пупок удался. Больной согласился, что с таким пупком теперь надо жить да жить, не умирая.
Но главное, голова пролетарская мозгами разбрасываться перестала, и за это никаких денег не жаль.
Психотерапия
Однажды я так устал с этим бывшим советским пролетарием, думаю, почему это я один должен мучиться и заставил его самого почитать о себе. Почитал он, почитал и не сказавши ни слова, в больничку пошёл сдаваться.
Главврач встретил его радушно, усадил в своём кабинете и полчаса рассказывал, как намеревается его лечить, густо приправляя рассказ армейскими анекдотами.
– В общем, не беспокойтесь! Обследуем и подлечим вас на все сто, – радовался главврач, провожая пролетария в одноместную палату размером с актовый зал сельской школы. – У нас прекрасные специалисты. А если потребуются другие, которых у нас нет, мы вас свозим туда, где они есть.
Клиника находилась в ближнем Подмосковье и располагалась в каком-то гордом за себя дачном посёлке, обликом смахивая на дачу внезапно разбогатевшего протирщика автомобильных стёкол на бензоколонке.
На следующее утро не успел новый пациент продрать глаза, как к нему в палату ворвалась медсестра. Весело щебеча и пританцовывая, поставила ему капельницу и так же весело и стремительно удалилась, пообещав заглянуть через полчасика. Её порывистые движения почему-то возбудили в старом пролетарии непреодолимое желание шлёпнуть её по попке, но он давно уже не был настолько весел и стремителен, и рука его застыла на весу, судорожно, как только что выловленная рыба, хватая воздух.
Едва дверь за медсестрой затворилась, как раздался стук, и в палату вкрадчиво вошёл импозантный мужчина лет пятидесяти пяти, скользнув взглядом по руке пролетария, имитирующей пойманную рыбу. Он был одет в строгий безукоризненный костюм, лицо его было тоже строго и безукоризненно. Благородная проседь в его аккуратной причёске лишь усиливала общее впечатление безукоризненности.
Гость заявил, что его зовут Владимир Петрович Саахов, что он психолог и будет теперь корректировать психику пациента, деформированную советским прошлым и окончательно искорёженную постсоветской жизнью.
Забившийся под одеяло пациент робко усомнился, так ли уж плачевно состояние его психики. В ответ доктор зашёлся гомерическим хохотом:
– Да вы на себя в зеркало-то посмотрите! На вас же всё написано!
Бывший пролетарий в зеркало смотреться не стал, а только глубже зарылся в одеяло.
Безукоризненный психолог что-то рассказывал и о чём-то расспрашивал, меряя саженными шагами палату вдоль и поперёк, изредка кидая неожиданные сверлящие взгляды на пациента. Пациент из-под одеяла дисциплинированно следовал взглядом за психологом, сожалея, что в случае крайней опасности не сможет даже убежать, потому что в вене его сидела игла, уходящая трубочкой вверх, к штативу с разноцветными бутылочками.
– В бога верите? – неожиданно приостановившись и прервав на полуслове свои монотонные разглагольствования, вдруг спросил психолог, и в голосе его пациенту почудилась угроза.
«О господи, начинается», – тоскливо подумал пациент, но после небольшой паузы всё-таки ответил «нет». Его, конечно, подмывало во избежание долгих дискуссий сказать «да», но он побоялся – вдруг собеседник предложит спеть дуэтом «Отче наш», а бывший пролетарий из всех молитв помнил только одну, ту, что начинается словами «Бисмилла аль рахман аль рахим», да и её он вычитал в рассказе одного еврейского писателя.
Бывший советский пролетарий давно уже перестал удивляться тому, как это прекрасный народ его огромной страны в одночасье вдруг превратился из почти поголовно неверующего в почти поголовно верующий. Ему всё ещё стыдно было видеть по телевизору, как первые лица государства истово бьют поклоны во вчера ещё ненавидимой ими церкви, но удивляться он уже перестал. Сам он не умел столь стремительно менять свои убеждения на диаметрально противоположные и потому чувствовал себя неуютно в новой обстановке.
Тем приятнее было ему увидеть, что ответ пациента неожиданно понравился доктору. Он подскочил к больному и горячо зашептал:
– И правильно! Я тоже не верю. Церковь – это бизнес и обман!
Пролетарий так обрадовался неожиданному единомышленнику, что даже немножко высунулся из-под одеяла.
– Но, – воодушевлённо продолжал психолог, – вы же согласитесь, что всё в мире, во Вселенной происходит в соответствии с какими-то законами?
– Естественно, – с удовольствием согласился пациент, – всё происходит по совокупности каких-то законов, скажем, физики, математики и даже таких наук, которых мы, возможно, ещё и не знаем.
При словах «физика и математика» доктор слегка поморщился, как от неудачной шутки, но довольный обретением нового единомышленника пациент сразу этого не заметил.
– Вот эту совокупность разных законов, которая управляет всем во Вселенной, и принято называть богом. Давайте и мы для краткости будем придерживаться этой формулировки.
Пролетарию не очень понравилось такое сокращение, но он скрепя сердце согласился, тем более что пришла сестра, сняла капельницу и велела идти завтракать.
Психолог, потирая руки, сказал, что ждёт больного после завтрака у себя в кабинете.
Откушавши, пациент неспешно и добродушно плыл по коридору в направлении своей палаты, но, увидев дверь в кабинет психолога, приостановился. И после недолгого мыслительного процесса или того, что ему казалось мыслительным процессом, толкнул дверь. Любознательному до потери всякого инстинкта самосохранения пролетарию хотелось услышать подробности о том, как законы физики, математики и т. д., объединившись вместе, вдруг превращаются в бога.
Но была и ещё одна причина, в которой он сам не отдавал себе отчёта.
Дело в том, что столь полюбившийся мне пролетарий при кажущемся добродушии был довольно-таки мерзким и злобным человеком. И если бы у меня были более приличные знакомые, я бы ни за что не только писать о таком человеке – знаться с ним не стал бы. Злобность его проявлялась в том, что он был провокатором. Не корысти ради, а исключительно из любви к этому делу, и не всё время, а иногда – когда на него находило. Стоило в такой момент кому-то в его присутствии сказать что-нибудь, неважно что, ну, к примеру, что погода хороша, как наш сразу вскидывался и начинал горячо сомневаться в сказанном, приводя в качестве аргументов самые дурацкие и нелепые доводы. Хорошо знавшие его друзья в этот момент сразу соглашались, чтобы не портить нервы: да, мол, ошибочка вышла, погода – дрянь. Тем более что система пролетарских доказательств хоть и не содержала прямых оскорблений оппонента, но всё равно была какой-то обидной. А малознакомый собеседник обычно ловился на эту удочку и отвечал – вначале со снисходительностью, но постепенно всё с большим и большим раздражением и, наконец, взрывался. Били за это дело нашего пролетария, конечно, не единожды, но он не мог с собой ничего поделать.
…Встречен пациент был восторженно, но и удивлённо. Хозяин кабинета, видимо, не очень надеялся ещё раз с ним увидеться. Психолог Саахов усадил гостя в кресло, обложился какими-то бумажками и начал расспрашивать:
– С женой ладите?
– А чего с ней ладить? С ней жить надо.
– Ну, я имею в виду, конфликтов нет?
– Да вроде нет…
– Что, совсем нет? – не поверил психолог.
– Да вроде совсем… – виновато улыбнулся пациент.
– Вы у неё первый муж? – с надеждой вопросил вопрошающий.
– Да вроде бы да, – встревожился пациент.
– А сколько ей лет? – вдруг осенило врача.
– Двадцать восемь, – неуверенно сказал пролетарий, чувствуя какой-то подвох.
– Хорошо, и сколько же она получает? – продолжал допытываться эскулап.
– Да нисколько, она домохозяйка.
– А вы?
– Тоже нисколько, – простодушно ответил пациент и, чтобы оправдать свою никчемность, соврал: – Пенсионер я.
– А на что же вы живёте? – удивился врач.
– Так вот, на пенсию и живём!
Доктор надолго углубился в лежащие перед ним бумаги, а потом вскинулся с вызовом:
– Тут у меня записано, что у вас трое маленьких детей!
– Ну да, маленьких трое.
– И что, пенсии хватает?
– Моей хватает.
– И что же это у вас за пенсия такая? – занервничал психолог.
– Государственная тайна! – сделав суровое лицо и подняв указательный палец, продолжал развлекаться пролетарий. На него уже нашло то самое состояние, за которое он бывал бит не однажды. Трудно сказать, что явилось причиной этого состояния: добрые ли коровьи глаза доктора с беззащитными белесыми ресницами или его аккуратный подтянутый вид.
– А вы напрасно, между прочим, веселитесь, – обиделся психолог, поигрывая желваками. – Судя по всему, что вы сегодня сказали, у вас уже началось разрушение личности!
Боже, подумал врачуемый, она же у меня в первые пятьдесят лет жизни толком даже сформироваться не успела, а вот, поди ж ты, уже разрушается!