Но все эти проблемы вернулись, как только он провел дочь к женской школе св. Марии Магдалины. Поцеловав ребенка, отец отдал ей рюкзак и котомку с пряничками-юрашками, которые утром купила для нее Ганна.
Возвращаясь, он переходил улицу Сапеги в неположенном месте, и его чуть не сбил лимузин, на заднем сиденье которого расселся воеводский комендант, инспектор Чеслав-Паулин Грабовский. В одной руке держал сигарету, а в другой — большой букет красных гвоздик. Проводил Попельского строгим взглядом и даже что-то заметил шоферу.
Чтобы избежать неприятностей, Попельский быстренько перебежал на другую сторону, останавливаясь возле костела Марии Магдалины. Авария, которую он только что едва не вызвал, затмила хорошее настроение. Но этот случай активизировал его деятельность. Лимузин начальника напомнил ему о следствии и о том, что он запустил анализ еврейских надписей. Цветы в руке инспектора подсказали, что есть вещи поважнее, чем следствие.
Извиниться перед Ренатой! «Даром, что ночью на улице Линде ее порол какой-то молодой жиголо, — горько подумал он, — я все равно должен извиниться за свое недостойное поведение у Гутмана».
У пани Боднар в начале улицы Сапеги Попельский купил букет красных роз и помчался с ним вниз по улице Коперника, быстро, но аккуратно, следя, чтобы не попасть светло-коричневым ботинком в какую-то выбоинку на тротуаре. Через минуту он уже стоял под домом, откуда вчера доносились любовные стоны.
— А панна Марианна Столецкая в какой квартире живет? — спросил у сторожа.
Тот перестал подметать тротуар и недоверчиво взглянул на покрытого царапинами и синяками незнакомца.
— Долго не поживет, если будет так таскаться, — отозвался он наконец. — Но сейчас она живет в третьей.
Попельскому словно ошпарило. Слова сторожа о нескромном поведении жилицы из третьей квартиры натолкнули его на мысль, что вопли и крики, которые он слышал прошлой ночью, могла выдавать не Рената Шперлинг, а ее подруга, та панна Столецкая! Так, он несправедливо обвинял свою бывшую ученицу! Усмехнулся, и, вознаградив двадцатью грошами мрачного сторожа, чем сразу снискал его благосклонность и улучшил настроение старика, бегом поднялся по лестнице, весело насвистывая.
Но переменчивость настроения этим утром его не оставляла. Между этажами почувствовал, что ему не хватило воздуха. Легкие замерли, будто скованные льдом. «Если ее подруга тут вчера занималась развратом, — думал он, — то где же была в это время Рената? У какого-то любаса! А может, здесь вместе с этой Столецкой занимались ménage à trois!»[49]
Тяжело дыша, он остановился под дверью квартиры номер 3. Постучал в зеленое стекло, обрамленное с трех сторон металлическими отдельными колосками.
— Ты что, к черту, влюбился? — произнес он в себя, отдуваясь. — Что плохого в ménage à trois? Разве то, что тебя там вчера не было!
Последний вопрос и недвусмысленный ответ услышала Рената Шперлинг, которая стояла в дверях дома, явно озадачена и обеспокоена.
— Доброго дня, панна Рената, — отозвался он, протягивая ей букет роз. — Простите мое поведение у Гутмана. Я был пьян, имел лихорадку, кроме того… меня ничто не оправдывает… Разве только то сумасшествие, которое меня охватило…
Рената стояла перед ним, опустив руки вдоль узких бедер. На ней было светлое платье, украшенное спереди черными ромбами. Шею и талию девушки украшали большие серые банты. Она не отозвалась и не взглянула на своего гостя. Но и не захлопнула перед носом дверь, явно давая ему какую-то надежду.
— Пожалуйста, примите эти цветы, и тогда я спокойно уйду, — Попельский пытался использовать свой шанс и сразу выбрал смиренный тон. — Печальный — да, в отчаянии — да, но спокойный. Меня охватит мертвый, безнадежный покой. И это лучше, чем то безумие, которое окутывает меня, когда я вас вижу…
— Все хорошо, панна? — поинтересовался сторож, который стоял между этажами, прислушиваясь к каждому слову.
— Да, пан Дудек, все в порядке, — из-за Ренатиного плеча выглянула высокая стройная блондинка. — Да заходите же! — нетерпеливо бросила она Попельскому. — Потому что двери открыты, и мухи летят.
Эдвард не знал, кого благодарить: любопытного сторожа или достаточно бесцеремонную девицу, которая, как он догадывался, и была Марианной Столецкой. Не успел, однако, поблагодарить девушку, потому что та, цокая пантофлями, вышла на балкон.
— Прошу в нашу комнату, — произнесла Рената.
Попельский оказался в маленькой комнатке, окна которой выходили на улицу, где вчера он слышал звуки эротического экстаза. В помещении стояли две железные кровати, две ширмы и миска на латунной резной подставке. За ширмами на стене были вешалки с платьями, блузками и юбками. «Не хватает разве что бюстгальтеров и чулок, так было бы, как в борделе, — подумал Попельский. — За этими ширмами они, видимо, моются. А потом сдвигают вместе кровати и занимаются ménage à trois».
Оперся спиной на стену. Резкая боль, которую он сам себе причинил, помогла отбросить эту никчемную, но в то же время возбуждающую мысль. Оба стояли, поскольку единственным местом, где они могли бы сесть, была кровать. Попельский аж вспыхнул от самой мысли о такой фамильярности.
— Так вы примете цветы от меня?
— Да, — Рената взяла букет и положила его на столике между кроватями. — Я не злопамятна. Но пожалуйста, не приходите сюда больше! Хозяйка квартиры, пани Зиморович, не позволяет нам принимать мужчин…
«Итак, вчера хозяйки не было, — подумал он. — А может, была? Тогда… Неужели вчера они между собой?! Ménage à deux?»[50]
— Мне надо с вами увидеться, — произнес он хриплым голосом. — Это очень, очень важно…
— А вы дерзкий! — панна Шперлинг соблазнительно улыбнулась. — Сначала просите об одной услуге, прощении, и сразу же о другой…
— Не лишайте меня надежды! — попросил он своим мягким, ласковым басом.
— Надежды на что? — посерьезнела Рената. — Не слишком ли много вы себе позволяете, любезный пан?
— На то, чтобы стать лучшим, — к этому вопросу Попельский был готов. — Благодаря вам. После последней нашей встречи я чувствовал себя подлецом. Как человек, тяжелобольной морально. Сейчас вы меня отчасти вылечили, а я стараюсь быть совершенно здоровым! И самые эффективные лекарства в ваших прекрасных руках!
— Какие же это чудотворные лекарства?
— Вы согласитесь принять мое приглашение в «Лувр»? Это первоклассный ресторан, недалеко от вашего дома, каких-то пять минут отсюда, — быстро говорил он. — Поужинаем, поговорим, а потом я провожу вас домой. Неужели я прошу слишком много?
— Сама не знаю, — засомневалась Рената.
— Это значит «да»? Вы согласны?
— Угадайте!
— Тогда я за вами приду!
— Нет, не надо, чтобы вас увидела пани Зиморович!
— Сегодня в восемь в «Лувре»?
— Я уже вам сказала: угадайте! А сейчас идите уже!
— Люблю загадки и хорошо разрешаю головоломки, — Попельский поднес к губам узкую ладонь, которая поначалу сопротивлялась, а потом сделалась податливой. — Я уверен, что отгадал! «Лувр». До свидания в Париже сегодня вечером, панна Рената!
Сбежал по лестнице легко, как юноша. Возле открытых ворот сидел сторож и дремал на майском солнышке. Когда Попельский остановился возле него, Дудек проснулся.
— Закурите? — Попельский протянул ему портсигар с любимыми «Египетскими».
Тот вытащил две сигареты, одну сунул в рот, вторую заложил за ухо.
— Для брата в армии, пан Дудек? — спросил Попельский, удовлетворенно затягиваясь.
— Ая, что-то паренек фест раскурился!
— Скажите-ка мне кое-что, пан Дудек, — Эдвард вытащил из кошелька очередные двадцать грошей. — Вчера в одиннадцать вечера пани Зиморович была дома или нет?
— Не было ее, — сторож протянул руку к деньгам. — Уехала на дачу в Брюховичи, а нынче вернется!
— А обе панны были? — Попельский оказался проворнее и монеты сторожу не отдал.
— А то чего вы такой скорый! — Дудек жадно смотрел на деньги. — Такие большие траты!
— Это все мне и так слишком дорого обходится, — Попельский спрятал монету в карман и двинулся по залитой солнцем улице.
— Подождите! Но ведь же вы быстрый! — сторож подбежал к Эдварду и прошептал ему на ухо: «Чернявой біні[51] не было, а у панны Столецкой то целую ночь инженер был».
— Какой инженер? — в Попельском проснулся полицейский. — Вы его знаете?
— Да я ґанц[52] забыл, как он зовется!
— А это вам не напомнит? — в выхоленных пальцах Попельского блеснули двадцать грошей.
— Тот цванциґер[53] мне напрочь все напомнил, — Дудек спрятал монету. — Инженер граф Бекерский. Имеет большое имение, но где, это я ни знаю.
Попельским овладела такая ненависть, что он увидел, как владелец имения в Стратине лежит в крови и блевотине возле дома. Протянул сторожу руку. Лучше, чтобы он был на его стороне, когда с Бекерским — рано или поздно — произойдет что-то плохое в этом доме на Линде. А потом он больше об этом не думал. Все его внимание поглотили картины ménage à deux — с ним и Ренатой в главных ролях.
Когда вернулся домой, его настроение уже в который раз за это утра изменилось. Леокадия сообщила, что звонили от секретаря самого воеводского коменданта. Инспектор Чеслав-Паулин Грабовский желал встретиться с Попельским сегодня в шесть у себя в кабинете.
VI
До назначенного Попельскому воеводским комендантом часа оставалось еще немало времени. Почти весь день. Двухчасового сна было бы достаточно, чтобы переспать самое яркое полуденное солнце и восстановить силы, подорванные вчерашним пьянством. Как раз столько времени было нужно, чтобы отдохнуть после непредсказуемых и изменчивых утренних событий, которые терзали его чувства.