в приморский и горный отель,
на небо смотреть и деревья,
где всё – акварель и пастель,
зеленое и голубое,
сверкающий ультрамарин, —
пока ты со мной, я с тобою,
и мы в этом царстве царим.
Не скучно ли – ты меня спросишь,
не скучно – отвечу тебе,
пока на душе твоей просинь,
и осень прозрачнее весен,
и бес при седой бороде.
28 сентября 2005
«Бугенвилии, бугенвилии…»
Бугенвилии, бугенвилии,
цвета розы и малины,
здесь оливки и маслины,
красотой нас перевили, и
здесь лимоны и гранаты
на деревьях, а не в сумках,
а тем более в подсумках,
чем прославлены пенаты.
Здесь, по случаю, налетом,
из пенат Аэрофлотом,
чтобы чудо-бугенвилии
горечь-сволочь перебили. И
я срываю плод маслинный,
бок надкусываю длинный —
горечь свежая пронзает,
горький вкус язык терзает.
Только вымочена в соли,
горечи теряя доли,
несъедобная маслина
обретает вкус старинный.
Я себя к плоду примерю,
счет на соль и вкус проверю.
Бугенвилии, бугенвилии
душу мне растеребили и…
28 сентября 2005
«С ума сойти, какая осень…»
С ума сойти, какая осень,
стоит погода по заказу,
синее небо раз от разу
и зеленее шапки сосен.
Над головами, под ногами
царит сухая позолота,
как будто изменилось что-то,
то, что над нами и за нами.
Там залило водою город,
там треснула кора земная,
там, по дороге все сминая,
промчался ураган, как голод.
А тут стоят, стоят погоды
так непривычно и прекрасно,
как будто вовсе не напрасно,
что с нами было в эти годы.
12 октября 2005
«Колючки выставив заранее…»
Колючки выставив заранее,
оскалив молодые зубы,
безбожно-нежное создание
оскалом угрожает грубым.
В ответ иная неизбежность,
иной потешный перевертыш:
таит безбожно-грубый нежность,
хотя калач, признаться, тертый.
Обманка и волшба по прихоти,
и повторяется без устали,
а без того, что тихо, лихо ли,
не плоско ли, не пусто ли?
21 октября 2005
«Продается вдохновенье …»
Продается вдохновенье —
на Тверской висит растяжка.
Хлеб, варенье, ложка, чашка,
после завтрака творенье.
Как темна вода в колодце,
так темно стиха явленье.
Но сияет объявленье:
вдохновенье продается.
К месту, вовремя и кстати
средь соперников волненье:
что в халате, что в палате
важных мест распределенье.
Выдвиженье, достиженье,
спрос рождает предложенье,
все торгуют вдохновеньем,
чудным дорожа мгновеньем.
Вдохновенье бьет ключом.
Почем продажа?
Нипочем.
24 ноября 2005
«Теперь свою рассказывает жизнь…»
Теперь свою рассказывает жизнь,
как анекдот, легко и беспечально,
обводит контур прежнего молчанья
без гнева, без тоски, без укоризн.
Обводит пальцем карту и чертеж,
сама себя обводит вокруг пальца
и в одеяльце трупик идеальца
на снег выносит и в промозглый дождь.
Теперь я вам легко, как анекдот,
перескажу себя и вас построчно,
мой пересказ, где точно, где неточно,
перечитайте задом наперед.
27 ноября 2005
Овен
Жить, чтобы ваши эндоморфины
и прочая клеточная хренотень
уничтожала дождливые сплины,
взамен предлагая безоблачный день.
Танцы, веселье, свиданья, покупки,
клин, вышибающий прежний клин,
сплошь сумасшедшие сны и поступки
возгоняют адреналин.
Необъяснимое материя объясняет,
химия физику стережет.
А в моем горячем зрачке ледяные звезды тают,
и небесный пастух меня, как овцу, стрижет.
23 декабря 2005
«Там ходить, конечно, надо в старых…»
Там ходить, конечно, надо в старых —
я надела старые ботинки,
чтобы очевидеть те картинки,
что бывают при больших пожарах.
Там вода хлестала через силу,
лед застыл, как желтые моллюски,
как по вазам ползали этруски,
так по стенам – люди с жару, с пылу.
Копоть черная озноб копила,
стекла отзывались дрожью нервной,
кто там был такой безмозглой стервой,
бросившей окурок в то, что сплыло!
На шестой этаж, без слез, без лифта,
поднялась, туда едва пускали,
там сгорели наши все скрижали,
оставались память и молитва.
Под ногами угль трещал и клацал,
мертвой петлей – провода печали,
ржавые штыри кругом торчали
зоною тарковской и стругацкой.
Шапочку стянула машинально,
книги пахли трауром и тленом,
слепо проступала краем бледным
пепелища жизненного тайна.
17 марта 2006
«Желчь застоялась и горечь во рту…»
Желчь застоялась и горечь во рту,
дом на ветру и тоска поутру,
время не с теми идет и не так,
власть негодяев у всех на устах,
власть набивающих ствол и мошну,
власть удушающих жизнь и весну,
общество в пудре, прыщах и парше,
уши сограждан в холодной лапше.
Скользкий лапшевник снимаю с ушей,
образ чужой прогоняю взашей,
времени мало, и дом на юру,
я не играю в чужую игру.
Малое время сочится большим,
в ушко игольное лезет аршин,
оба гундосят: прими, обними, —
словно сироты в последние дни.
Значит забрало опять доставать,
значит забрало, достало опять,
вроде войны или вроде чумы.
Мы это, Господи!
Господи, мы!
29 марта 2006
«Вдруг в костре что-то вскрикнуло…»
Вдруг в костре что-то вскрикнуло
голосом тонким, стеклянным,
словно склянка разбилась,
но там ничего, кроме веток.
Чей избыток страданья
проник в этот мир из того,
чей язык нам неведом,
неслышим, инак, нечитаем?
Безотрывно глядела
и слух напрягла до предела,
в ожиданье второго сигнала,
что откроет канал для канала.
Понапрасну.
Из мира иного
тиражами не тискают тайны.
Только веточка, малая флейта,
огоньками по нотам играла.
31 мая 2006
«Образуется ветер…»
Образуется ветер,
в глубоком безмолвии ночи
образуется ветер,
и листья скребутся о листья,
образуется ветер
внезапно, болезненно, странно,
образуется ветер,
чтоб сгинуть сейчас же бесследно.
Из каких, из таких и сяких
из молекул пространства
образуется ветер,
по времени столь скоротечен,
две секунды, ну пять,
но не больше, чем пять или десять,
замер, умер, исчезнул,
как будто и не было вовсе.
Образуется ветер.
О, если бы рядом, в постели,
или просто поблизости
метеоролог —
объяснил бы научно,
вот как образуется ветер,
налетая внезапно…
Но нету ученого рядом.
31 мая 2006
«Жгу старый штакетник…»
Жгу старый штакетник,
снедаема новым открытьем:
мой муж многолетний
является главным событьем.
Заборные лаги
заботливо он поправляет,
семейные флаги
на уличный взгляд выставляет.
Вся улица видит:
мужик настоящий, на славу,
не пьянь, что уставится в видик,
а там хоть трава не росла бы.
Топор с молотком,
железяк полновесные грозди,
и мускул битком,
и послушные доски и гвозди.
И капли горячие
пота на коже соленой,
и снова я зрением зряча
невесты влюбленной.
Здорово, мой принц,
мне с тобою, как в старом романе.
Из солнечных брызг,
о, костер мой, что светит в тумане!
12 июля 2006
«Стихи приходят и уходят…»
Стихи приходят и уходят,
и где-то там отдельно бродят,
рифмуясь строками моими,
но не мое под ними имя.
Любовь приходит и уходит,
кого-то в отдаленье сводит,
случаясь с ним и с ней весною,
но не со мною, не со мною.
Судьба приходит и уходит,
и с кем-то дальним хороводит,
на выбор предлагая шансы —
закрыт мне вход на эти танцы.
Но если было все моим,
а после разлетелось в дым —
я этот горьковатый вкус
повсюду различу на вкус,
я тех и этих понимаю,
я, как себе, другим внимаю,
пространствам дольним потакаю…
Да временем вот истекаю.
21 сентября 2006
«Я живу из последних сил…»
Я живу из последних сил,
я стараюсь, как девочка в школе,
что ли век меня подкосил,
населенье с косою что ли.
В паутину рванула страна,
не урок нам чужие страны,
наша Раша от ража пьяна,
одобряя убийство Анны.
Полагали, расчет подождет,
осень шла золотой и желанной,
затянуло черным дождем
небеса над убитой Анной.
Ни теляти, ни волки, никто,