ами: ремесло не слишком почетное, зато надежное.
Следом ехала Клара-Иоганна, которой Кнаге объяснил дорогу. Военное время мало подходит для дамских путешествий, но речь шла о больших деньгах, и она отважилась. Из женщин вдова взяла с собой только одну служанку и наняла известного на весь Фрауэнбург подручного мясника, Вильгельма-Карла, здоровенного драчуна. Были при ней также кучер, умевший обращаться и с мушкетом, и с пистолетом, и еще один человек, знакомый ей по Хазенпоту; этот Вайсберг когда-то служил ее мужу, а потом женился на девице из Фрауэнбурга, которая принесла в наследство отцовскую обувную лавку.
На дорогах было не так опасно, как казалось Кларе-Иоганне. Путешественников там было более обычного. Кто-то убегал от шведов, кто-то, наоборот, ехал в захваченные ими места, чтобы вывезти оттуда родню, а кто-то пользовался общей суматохой для устройства сомнительных дел, за которые в мирное время ему бы досталось от правосудия.
Имение Шнепельн к югу от Гольдингена, принадлежавшее барону фон Нейланд, было разграблено ровно в той мере, в какой он мог это допустить. Его крестьяне, вовремя предупрежденные, вывезли пшеницу, рожь, овес и ячмень нового урожая в лесные хранилища, скот и лошадей увели на болотные острова, там же спрятали девок, потому что девка на войне – добыча. Молодые парни ушли с бароном в лес, там же был баронов приятель и дальний родственник, господин фон Бок. Осталась в усадьбе только старая баронова сестра, фройлен фон Нейланд, не представлявшая интереса для солдат. Они ее и не тронули.
Подъехав поближе, фон Альшванг послал Кнаге в разведку. Тот прогулялся до имения, побывал на мельнице, встретил кое-кого из знакомцев, вернулся и доложил: гарнизон там оставлен небольшой, всего два десятка солдат с офицером, потому что нечем кормить лошадей, фон Нейланд даже сено где-то спрятал. Луг он спрятать не мог, и коням было где пастись, хотя кавалерийская лошадь должна получать хотя бы фунта два овса в день. Солдаты мирные, еще никого не повесили, но очень хотят познакомиться с беглым хозяином Шнепельня и задать ему вопросы насчет овса, хлеба, овец и дойных коров, потому что кур из курятника они уже съели.
– Уж не знаю, стоит ли там показываться вашей милости, – так завершил Кнаге свое донесение. И фон Альшванг решил, что, пожалуй, не стоит.
Они решили при возможности поселиться на мельнице, с которой была видна усадьба. Кроме того, на картине «приап» был не то чтобы посередине между мельницей и усадьбой, но довольно близко к середине. Мельник пустил к себе жильцов без особого удовольствия – он побаивался шведских солдат, уже грозивших его пристрелить за то, что на мельнице не оказалось ни зерна, ни муки. Но ему пообещали, что визит не затянется, и вчетвером поселились в сарае: фон Альшванг и Кнаге – на мешках, набитых сеном, а парни – на соломе.
Поздним вечером фон Альшванг, Кнаге и парни пошли искать место воображаемого «приапа». Найдя его, стали решать задачку: если фон Нейланд имел в виду шаги, то чьи шаги?
– Не собственные! – сразу сказал фон Альшванг. – Не сам же он закапывал сокровища, это сделал Ян. Я за ним следил – он дома ночевал и не выходил, а футляры передал Яну в окошко. Я это уже потом понял.
– Выходит, это шаги Яна. А какого он роста?
– Какого роста?!
Фон Альшванг считал ниже своего достоинства обращать внимание на дворню.
Кнаге объяснил ему, что чем выше человек, тем больше у него шаг. И если речь идет о десятке шагов, то разница большой роли не играет. А в письме – отнюдь не десятки. – «На картине, которую ты, несомненно, сохранила, есть потешное изображение языческого бога Приапа. Шесть букв на постаменте означают цифры. E – 3, D – 5, B – 2, C – 6, I – 9», – прочитал он вслух свое собственное творение. – И получается, что крохотная ошибочка в полдюйма, помноженная на триста пятьдесят два шага, даст нам… – Заткнись! – рявкнул фон Альшванг. – Что там сказано? Вниз? Куда – вниз?
На картине «приап» стоял на крошечном холмике, поросшем дикой малиной. Вниз можно было двигаться в любую сторону.
– К усадьбе, мне кажется. Ведь усадьба чуть ниже этого места, в долине, – предположил Кнаге, которому и самому было любопытно, что означают указания в письме фон Нейланда.
Баронов племянник, недолго думая, пошел к усадьбе. Видимо, он считал шаги про себя. Остановившись, он четко, как кавалерийская строевая лошадь, повернул направо. Там идти оказалось дольше. И оказался фон Альшванг перед небольшим прудом, выкопанным за конюшней, у которого обычно купали лошадей.
Всякому разумному человеку ясно, что вода в пруду, на берегу которого имеется порядочная навозная куча, чистой быть не может. Но у фон Альшванга на радостях, что хоть что-то нашлось, помутился рассудок.
– Старый черт все точно рассчитал! Сокровища – на дне! – восклицал он.
Кнаге скрипел зубами, чтобы не расхохотаться.
Устроили военный совет. Фон Альшванг предлагал лезть в пруд немедленно. Кнаге его успокаивал и предлагал перемерить расстояние. Естественно, победил фон Альшванг и погнал в пруд парней.
Воды там было – рослому человеку по грудь. Парни, как оказалось, плавать умели, а нырять – нет, оба выросли на берегу крохотной речушки, где нырнуть было почти невозможно. Погружаться в грязную воду с головой они боялись. Сколько фон Альшванг ни грозил, ни упрашивал, они отказывались. Наконец они замерзли в воде, и баронов племянник позволил им выйти на берег.
– Ничего страшного не случилось. К тому же мы узнали, что пруд мелкий. Мы за день найдем лопаты, грабли и вилы, – обещал ему Кнаге, – мы прочешем все дно вдоль и поперек. А теперь пусть милостивый господин идет спать.
С большим трудом препроводив баронова племянника на мельницу, он сперва притворился спящим, потом выскользнул из сарая.
Клара Иоганна ждала его в ближайшей корчме, а ближайшая была на расстоянии мили. Кнаге шел к невесте больше часа и порядком устал.
– Ты постарайся сделать так, чтобы он сам залез в пруд, – посоветовала невеста, выслушав подробный доклад. – Тот, кто промокнет ночью, обязательно схватит горячку. Нужно сделать так, чтобы он заболел и несколько ночей провел в постели. А мы за это время откопаем клад.
– Как будет угодно госпоже.
– Дурачок! Совсем скоро я буду называть тебя своим господином…
Кнаге обрадовался, распустил было руки, получил по рукам – и поплелся в обратный путь.
Ему не пришлось особо стараться – на следующую ночь, когда парни, истыкав все дно пруда вилами и взбаламутив граблями, доложили, что никаких футляров из оленьей кожи там нет, фон Альшванг заорал на них, разделся и в одних подштанниках полез в грязь. Он-то как раз умел нырять, но давно, в детстве. Кончилось тем, что баронов племянник нахлебался воды, его вывернуло наизнанку, и он с большим трудом выбрался за берег.
Но на крик прибежали полуодетые солдаты с факелом, пришлось скрываться, улепетывать в потемках, сидеть в кустах, причем Кнаге не сильно из-за этого страдал, а мокрый фон Кнаге, как и желала Клара-Иоганна, основательно замерз. К тому же, удирая, кладоискатели оставили шведам в добычу башмаки фон Альшванга.
Кнаге получил от невесты незаслуженный поцелуй – первый за все время. Он не сделал ничего, чтобы уложить фон Альшванга в постель, это само получилось, но простуда тут сыграла не главную роль – человек, заполучивший в желудок такую водичку, дня два-три будет маяться, то и дело бегая в кусты и все больше слабея. Так что на третью ночь, дав шведам время успокоиться, Клара-Иоганна, Кнаге, Вильгельм-Карл, Вайсберг и кучер пошли к воображаемому «приапу».
Тут тоже встал вопрос о длине шага и о цене ошибки. Но умная Клара-Иоганна, подумав, нашла отгадку.
– Вряд ли господин фон Нейланд имел в виду шаги. Должна быть единица измерения, на которую длина ног не влияет.
– Локоть или фут? – спросил Кнаге.
– Да.
Стало ясно, что нужны две длинные веревки – одна в десять футов, другая в десять локтей. Причем точность требовалась изрядная – в том письме, что оставила себе Клара-Иоганна, буквы «EDBCIC» переводились в такие цифры – 842 и 393.
– Это, должно быть, футы, – вглядываясь в темноту, решил Кнаге. – Если отсюда отмерить восемьсот сорок два локтя, то мы, скорее всего, должны будем пройти сквозь дом фон Нейланда и выйти где-то в саду.
– Ты прав. Где же взять образец фута? – Клара-Иоганна задумалась. – Ближайшая лавка с тканями или с веревками – в Гольдингене, а там уже шведы… Но я поеду туда! Я куплю деревянный фут – или мне его вырежут из дерева под моим присмотром. Едем немедленно, к утру мы будем там.
– Лучше пусть сразу отмерят десять футов веревки, – посоветовал Кнаге. – Но с точностью до сотой доли дюйма.
Азарт Клары-Иоганны уже немного пугал его. Женщина должна быть страстной в постели – так полагал Кнаге, а тут страсть разбудили деньги. Да и какую! Эта страсть гнала женщину по опасным в военное время дорогам, в город, захваченный неприятелем. Клара-Иоганна даже не беспокоилась о том, что случится с пятнадцатилетней дочкой, если она попадет в беду.
– Но отчего он выдумал считать такие расстояния от «приапа»? – спросила невеста. – В чем смысл? В том, чтобы надежно спрятать свое имущество, смысл есть, но в том, чтобы спрятать его на расстоянии полутысячи шагов от «приапа», – нет! Тем более, что и «приапа»-то не существует! И мы, считая шаги или футы, не имеем точного места для отсчета…
Она достала письмо и при свете фонаря еще раз перечитала его.
– Нет, все правильно. Я завтра привезу веревку.
– Ты останешься в корчме, а за веревкой поеду я, – вызвался Кнаге, причем уже с грубоватостью мужа, дающего укорот жене.
– Мне ничто не угрожает, я – дама! Шведы не обидят меня!
Клара-Иоганна оказалась упряма – жених и невеста чуть не поссорились.
Каждый остался при своем.
Кнаге вернулся к фон Альшвангу, а Клара-Иоганна со своей свитой поехала в корчму.
Курляндия, наши дни
Тоня рассудила разумно: главное – отогнать убийцу от машины. Вряд ли он нападет сразу на двоих. Но крикнуть она не могла – умея отличить одного живописного гения от другого по характеру мазка, Тоня элементарно не умела кричать. Взвизгивать ей приходилось – от холодной воды, от внезапно пролетевшей мимо носа сосульки. Но целенаправленно и мощно орать, как прекрасно умеют многие женщины, она не могла – сидел внутри какой-то странный тормоз против громких звуков.