Марина встала и подошла к настенному календарю.
— Давай завтра днем и созвонимся, а сегодня я буду отсыпаться.
— Тогда, до завтра, — Анатолий поднялся. — И приятных тебе сновидений.
— Спасибо.
***
Утром, во вторник восемнадцатого, Николаев проснулся и, тщательно обыскав все свои карманы, наскреб всего шесть тысяч триста двадцать рублей. Пачку дешевых сигарет с фильтром, два жетона на метро и три коробки спичек — вот все, что можно было купить на эти деньги. Это был жуткий непорядок и пора было срочно исправлять создавшееся положение. Сергей положил в сумку папку с несколькими отпечатанными на машинке более или менее новыми рассказами, сунул туда же, для рекламы, пару книг и журналов, в которых были опубликованы его вещи, и вышел из дома.
До пятнадцати часов Николаев успел побывать в трех издательствах, пристроить несколько рассказов и, самое главное, получить деньги в одном солидном журнале за свою статью о русских эмигрантских изданиях двадцатых — тридцатых годов. Гонорар ему выплатили достаточно солидный, он на такой и не рассчитывал. Всего за несколько машинописных страничек и пару фотографий ему заплатили почти полтора миллиона. Только что он был нищий как церковная крыса и, вот, — уже миллионер. Давно Николаев не держал такой суммы в руках. Теперь можно было рассчитывать на то, что он сможет, не дергаясь в поисках жалких грошей на пропитание, спокойно закончить свою повесть и, даже, залить полный бак бензина своей “ласточке”. В кои времена он мог себе такое позволить. Жизнь была прекрасна!
В подземном переходе на Пушкинской площади Сергей купил несколько газет, сел на солнышке в скверике возле ресторана “Макдональдс” и углубился в изучение свежих московских новостей. Статьи на первых полосах были в основном посвящены прошедшим выборам. Наконец были подведены их окончательные результаты и, как и предполагалось ранее, вперед вышли всего три кандидата в президенты. Журналисты делали прогнозы, кто из них победит на повторных выборах третьего июля. Николаеву все это было неинтересно, так как он прекрасно знал, что кто бы не выиграл на них, все равно ему, да и простому народу, жить легче не станет. Хотя, если победят коммунисты, возможно ему придется подыскивать новую родину. Ведь, если их партия вновь придет к власти, то они тут же начнут очередные чистки и экспроприации. А у этой братии всегда любимым был лозунг: “Бей своих, чтобы чужие боялись”. И хоть Сергею нечего было терять, кроме ржавых “Жигулей”, но и он мог спокойно попасть под горячую руку “новых русских комиссаров”. Попасть и пропасть в очередном эшелоне на ГУЛАГ. Ему уже жутко надоели все эти “совковые” перестройки, дерьмократизации, дележи и национализации. Николаеву хотелось просто покоя. И чтобы никто не доставал его своими политическими идеями и лозунгами, выдвигаемыми лишь с целью, уже в который раз за восемьдесят лет, ограбить народ и обогатить очередную кучку дорвавшихся до власти людей.
Сергей просмотрел и сунул в стоявший рядом со скамьей мусорник уже почти все газеты, но ничего интересного, что могло бы натолкнуть его на новый сюжетный ход для своей повести, не обнаружил. Лишь в последнем “желтом листке”, в колонке происшествий он наткнулся на небольшое сообщение о ночной находке очередной жертвы “Джека — потрошителя”. Женщину обнаружили в небольшом скверике, напротив “дома на набережной”. Расстояние от места происшествия до Кремля равнялось длине Каменного моста через Москву — реку. Сдается, что преступник совсем “оборзел” и намерен разделать свою следующую жертву прямо на столе в кабинете президента. Судя по тому, каким мелким шрифтом было набрана заметка, было похоже на то, что власти были обеспокоены неспособностью правоохранительных органов поймать маньяка, и в последнее время все сильней и сильней давят на прессу, чтобы столичные издания не заостряли внимания и, без того возбужденного выборами народа, на еще каком‑то серийном убийце.
Николаев положил газету в сумку, чтобы дома вырезать заинтересовавшую его заметку, и, откинувшись на спинку скамейки, начал наблюдать за сидящими в скверике людьми. Публика здесь собралась обычная — пара бомжей, несколько влюбленных парочек, все остальные места были заняты девочками, чьи вызывающие наряды не оставляли сомнений к принадлежности их к древнейшей на Земле профессии. Разбавляли последних мужчины с намеренно скучающим видом и блестящими глазками, прыгающими от одной группки раскрашенных красавиц к другой.
“Будущие заготовки для “Джека — потрошителя”, — усмехнулся про себя Сергей, разглядывая ожидающих своих клиентов развеселых девиц. — Бот это бабы, ничего не боятся, ни маньяков, ни СПИДа”.
Неподалеку с Николаевым на скамейку сели двое мужчин. По своему внешнему виду они больше всего походили на бывших комсомольских работников. Мужчины были явно чем‑то возбуждены, поэтому говорили довольно громко, и Сергей мог спокойно слышать их разговор.
— Вот это машина, класс!
— Да я с ним в один год ВПШа[17] кончал. — Взмахнув рукой, сказал своему приятелю тот, что был поплотней и пониже. — А ты знаешь, на чем он сделал свой капитал? Открыл банк, поставил директором какого‑то молодого придурка, любителя красиво пожить и получать ни за что бешенные бабки, и начал принимать у населения, под тысячу процентов годовых, огромные суммы денег. Народ понес свои кровные бабки, а этот, за их же деньги, нанял киллеров и отстрелял самых богатеньких клиентов. Затем перевел доллары за границу и прикончил своего фиктивного директора. Да мой бизнес, по сравнению с его, просто детские игрушки. Правда, у него и “крыша” такая, что он может себе позволить подобные шалости. Ты же знаешь, куда ведут все нити. Говорят, он половину аппарата кормит…
— Привет. Что ты тут делаешь?
Николаев повернулся на голос. Возле скамейки стоял высокий молодой мужчина.
— А, Юра, — улыбнулся Сергей своему старому знакомому, работавшему в антикварном магазине на Арбате, — давно тебя не видел.
— Так ты ж не заходишь, а зря. Сейчас у нас появляются довольно редкие издания. У народа нет денег, вот родственнички и продают библиотеки своих знаменитых предков.
— Да у меня тоже денег нет, — тяжело вздохнул Николаев. — Повесть надо заканчивать. Хотя, на что‑нибудь интересное, я бы нашел. Мог бы и позвонить.
— Ты же знаешь, что не я хозяин магазина.
— Садись, что стоишь? — Сергей слегка подвинулся, освобождая место на скамейке.
— Некогда мне рассиживать, жена на базар послала, — Юрий приподнял огромную хозяйственную сумку из которой торчали пучки различной зелени. — У нее сегодня день рождения, громадный прием намечается.
— Поздравь, от моего имени.
— Всенепременно. Ну, ладно, я пошел. — Юра отошел несколько шагов и вдруг обернулся. — Да, чуть не забыл… Ты, кажется, искал что‑то по истории строительства московского Кремля?
— Да.
— Так, вот, я вчера принял одну старинную книжку с чертежами дворца, который хотела построить то ли Елизавета, то ли Екатерина. В том числе там есть рисунки старых кремлевских башен и подземные ходы. Тебя это интересует?
— Конечно.
— Тогда зайди завтра, я тебе ее покажу. Только, поспеши, а то у нас подобные раритеты один “крутой русский” скупает. Говорят, на него чуть ли не все девочки Москвы пашут, так что ему девятьсот тысяч за книжку выложить — раз плюнуть. Пока.
И Юра зашагал вдоль скамеек, помахивая своей огромной сумкой. Сергей же остался сидеть на скамейке, сетуя на злодейку судьбу. В кои времена ему выплачивают такой гонорар и, вот, завтра придется отдать львиную часть его за какую‑то книжку. Можно, конечно, и не отдавать, но если в ней содержится именно та информация, о которой только что говорил Юра, то она была просто необходима для успешного завершения повести, над которой сейчас работал Николаев. Пожалуй, ради нее, он был бы согласен пожертвовать и большей суммой. Черт с ним, этим гонораром! Не было денег, и это не деньги. Как бы это звучало в той телевизионной рекламе известного напитка, если ее слегка переделать? “Деньги — ничто, информация — все! Не дай мозгам засохнуть!”
На Сергея упала чья‑то тень. Он поднял глаза и увидел перед собой стоявшую и разглядывающую его высокую молодую женщину. Сергей откинулся на спинку скамейки, чтобы получше ее разглядеть. Бог ты мой! Это была Ольга, его старая любовь, с которой он чуть было не дошел до ЗАГСа. Ее появление здесь было для Сергея столь неожиданно, что он даже на какое‑то время потерял дар речи. Сейчас он не мог сообразить, чтобы ему такое произнести, приличествующее данному случаю. Такое с ним случалось крайне редко.
— Сидела и думала, ты это или не ты, — начала Ольга первой, сразу разрядив некое повисшее в воздухе между ними напряжение, — но тут я увидела твою улыбку и поняла, что ни у кого в мире больше не может быть такой все понимающей и всепрощающей улыбки. Тебе бы родиться две тысячи лет назад.
— А ты до сих пор думаешь, что это был не я?
— Еще думаю.
— Что ты здесь делаешь? Здесь довольно двусмысленное место для нахождения красивой женщины.
— Приятельницу жду. Собирались с ней зайти в “Макдональдс” и пройтись по магазинам. Кстати, я читала твои статьи и рассказы. Совсем неплохо пишешь. Наверное зарабатываешь много?
— Мне хватает, даже нищим остается.
— Сколько мы с тобой не виделись?
— С ноября восемьдесят девятого. Больше шести лет.
— Да, давно, — качнула головой Ольга. — Но ты же меня еще любишь? Я слышала, что ты до сих пор не женился…
— Даже и не думай. Тебе просто не стоит начинать, — криво усмехнулся Сергей. — Предавший единожды, предаст и во второй.
— Я тебя никогда не предавала.
— А когда я из принципа ушел из института и остался без работы и жилья?
— Тогда у нас еще ничего не было. Подумаешь, — пожала плечами Ольга, — пару раз в театр сходили.
— А когда меня подстрелили с Соковым?
— Мне позвонили и я первая в больницу примчалась, но меня не пустили к тебе. Потом приехала мама и увезла меня. Она сказала, что ты в реанимационном, в тебя попали три пули и врачи не дают ни каких надежд на выздоровление. В крайнем случае, ты останешься парализованным.