— Скорее всего вы с мамой испугались последнего. Тебе очень не хотелось загубить свою молодость, возя меня до конца жизни в инвалидной коляске.
— Вот и нет. Я была в таком состоянии.
— Ладно, прекратим эти разговоры. Умерла, так умерла.
— Кто умерла? — спросила Ольга.
— Любовь. Угадай, сколько букв “Ф” в этом слове? — Сергей поднялся со скамейки. — А ты, как всегда, в великолепной форме.
Он не преувеличивал, она действительно отлично выглядела.
— А ты как думал. — Крутанулась на каблучке, как в прежние времена, Ольга. — Но признайся, тебе, наверное, хотелось встретить в моем лице опустившуюся и спившуюся сучку.
— М — да, — взглянув на нее, тяжело вздохнул Сергей, — а вот внутри у тебя ощущается какой‑то дискомфорт. Надеюсь, не без помощи своей маман, ты хорошо устроилась в жизни.
— Неплохо.
— Ладно, не хочется представать перед тобой как немой укор совести, пора идти, садиться за работу. Новую повесть надо заканчивать.
— И не хочешь пригласить меня выпить чашечку кофе? Как в старые добрые времена.
— Нет, извини, — отрицательно покрутил головой Сергей. — С меня достаточно экспериментов. Надо мной жизнь и так, за последние годы, поизмывалась как над плохим хлебушком. Пока, — и, не дожидаясь ответа, он перекинул ремень сумки через плечо, повернулся и направился в сторону метро.
Сегодня был день встреч. Слишком много впечатлений и воспоминаний. И не все они были приятны. Надо было срочно садиться за стол и приниматься за работу над повестью. Как‑то один классик сказал, что в его произведениях всего один процент таланта, а все остальное — работа, работа и, еще раз, работа.
— Может, это сказал и я, — задумчиво произнес вслух Николаев, уже стоя на эскалаторе метро, — но в другой жизни.
Стоявшая впереди старушка покосилась на него и, на всякий случай, спустилась на несколько ступенек ниже. Мало ли каких сумасшедших объявилось в последнее время.
***
Артист был в своем амплуа и назначил встречу Маркову на заваленном строительным мусором пустыре. Валентин Александрович вздрогнул, когда вдруг рядом с ним, как из‑под земли, возник старичок в одетой прямо на грязную майку старой шинельке и, почесывая заскорузлой рукой седую бороденку с остатками хлебных крошек, произнес:
— Вы пунктуальны.
Марков смотрел на него и ни как не мог поверить, что перед ним стоит Артист. Впрочем, в прошлый раз он заявился переодетым дамочкой. Похоже, он любил театральные эффекты. Хотя, вот эта серая, дряблая кожа, длинные седые космы на голове и редкая бороденка, все это невозможно было достичь только благодаря парику и гриму. Марков не удержался, протянул руку и дернул киллера за бороду.
— Что, не верите, что это я? — Сверкнув зубами, улыбнулся Артист. Лишь они, да еще глаза, могли выдать его истинный возраст.
— Да, — покачал головой “сутер”, — если бы сам не увидел, никогда не поверил. Как это вы делаете?
— Места надо знать. От подобной маскировки иногда зависит моя жизнь. Я же не враг себе, поэтому беру все самое лучшее, что есть на сегодняшний день в мире. Это очень дорогостоящее удовольствие, но я считаю, что моя жизнь стоит намного дороже.
— Но как можно сделать такой грим?
— Это маска. Помните, как у Фантомаса, но здесь используются самые современные материалы. Некоторые преступные содружества за “бугром” сейчас обладают огромными денежными средствами, поэтому могут позволить вложить часть своих денег в разработку подобных игрушек. Тем более, что такими вещами всегда интересовались киношники и разведывательные службы. Так что эти работы очень хорошо окупаются и сторицей возвращают затраченные на них средства. Ладно, перейдем к делу. — Артист вынул из кармана шинели продолговатый сверток и протянул Маркову. — Вы просили радиомикрофон, так это именно то, что вам нужно.
— Как он работает? — Поинтересовался Марков.
— Это небольшая штучка, чуть побольше “кремлевской таблетки”. Из нее выходит тоненькая антенна длинной сантиметров сорок, с маленькой петелькой на конце. Глотаешь ее, а петлю цепляешь за зуб. В случае необходимости, когда охрана имеет привычку заглядывать в рот, микрофон можно проглотить вместе с антенной. Радиомикрофон попадает в кислотную среду желудка и сразу начинает работать. К нему прилагается очень чувствительный приемник с дешифратором. Радиус действия около полутора километров. Очень надежная система, никакие наружные обыски не страшны. Через пару суток микрофон сам выходит наружу. Помыл его, зарядил и снова в работу.
— Да, — слегка подумав, сказал Марков, — это как раз то, что мне надо.
— Но, как понимаете, с возвратом. Я собираю подобные редкости.
— Естественно, — Марков спрятал в карман пиджака сверток и, в свою очередь, протянул Артисту плотный пакет. — Здесь все по вашему клиенту.
— Красавчик, — усмехнулся киллер, вынув из конверта несколько фотографий и листков.
— Мне нужно, что бы все это выглядело как самоубийство. Типа того, что он раскаялся от содеянного и покончил с собой. Еще хотелось, чтобы это произошло не позднее двадцать первого числа. Для меня это очень важно.
— Опять у меня будет мало времени на подготовку.
— А двойная оплата.
— Небось, опять своего приятеля навяжете?
— Что сделаешь, — развел руками Марков, — “девочке” надо получать профессию.
— Выходит, я сам себе конкурентов буду готовить? Так я скоро без работы останусь.
— Уж кто‑кто, а вы вряд ли. Второго такого специалиста в стране нет, — пролил немного бальзама на сердце Артиста Валентин Александрович.
— Ладно, ладно, только без французских преувеличений. Готовьте деньги. До свидания, — киллер взмахнул на прощание рукой и исчез среди разбитых бетонных колец и плит так же внезапно, как появился.
***
Анатолий взглянул на часы. Уже перевалило за половину четвертого. Как быстро летит время. Через полтора часа он должен быть уже в аэропорту. Анатолий сложил бумаги в дипломат, пододвинул к себе телефонный аппарат и набрал номер.
Марина только что проснулась, но все еще не спешила, после своего очередного рейда по местам боевой славы “ночных бабочек”, покидать теплую постель. Ее сегодняшняя охота за московским “Джеком — потрошителем”, как и все предыдущие, закончилась неудачно, зря только все ноги истоптала, да чуть в милицию не угодила.
Над ухом затрещал телефон. Марина протянула руку и взяла трубку.
— Я слушаю.
— Добрый день, — раздался из аппарата голос Анатолия.
— Привет. Я еще в постели.
— Как оправилась после болезни?
— Так, вроде ничего.
— Меня вчера после работы пригласили на открытие нового ночного клуба и я звонил оттуда около двенадцати, хотел вытащить и тебя, но не дозвонился.
В это время Марина уже вышла из дома на свою ночную охоту.
— Алло, ты меня слышишь? — Спросил Анатолий.
— Да. Я отключила вчера на ночь телефон, поэтому ты и не дозвонился.
— А то я начал беспокоиться, не заболела ли опять. Хотел было даже заехать. Я уже соскучился по тебе.
— Я тоже, — тихо сказала Марина в трубку. Это была не ложь и не преувеличение с ее стороны. Она прислушивалась к себе и с удивлением наблюдала за рождением нового, доселе незнакомого ей чувства. Марине казалось, что это было в какой‑то мере предательством к памяти ее любимой подруги, но сердцу не прикажешь. Еще одно беспокоило ее — как бы Анатолий не узнал о ее ночных похождениях, не столкнулся с ней, в ее “прикиде ночной феи”, где‑нибудь на улице. Как бы она объяснила ему все это?
— Алло, у тебя что‑то с аппаратом, тебя почти не слышно. Мы сегодня собирались созвониться и договориться сходить куда‑нибудь, но из‑за американцев и этих перевыборов у меня кардинально поменялись планы. Мне необходимо сегодня в шесть часов вечера вылететь в Питер. Приеду только поздно ночью с двадцатого на двадцать первое. Ты, наверное, уже будешь спать. Ты не очень обижаешься на меня?
— Нет. Работа, есть работа.
— Я позвоню тебе, когда приеду.
— Хорошо. Счастливого полета. Целую.
— Я тебя тоже. Пока.
***
В среду Николаев, помня о ждущей его в антиквариате книге по истории Кремля, проснулся около девяти, но пока он вылез из постели, выпил кофе и собрался, пробило двенадцать. В магазине он появился только во втором часу и сразу же направился в каморку, где сидел на приеме вещей у комитентов Юрий.
— Ну, показывай, — обратился Сергей к приемщику вместо приветствия.
— Привет. Чего показывать? Нечего уже показывать. Сегодня с самого утра прискакал от нашего постоянного клиента какой‑то молодой человек, выложил мне за книгу “лимон”, да еще сказал, что сдачу я могу оставить себе. Неплохо, не правда ли? Сто тысяч ни за что, ни про что заработал. Пораньше бы тебе надо просыпаться.
— Да я до пяти часов утра сидел над повестью. Итак, по четыре часа в сутки сплю. Проклятье, — хлопнув себя ладонью по лбу, ругнулся в сердцах Николаев, — какого черта я тащился сюда такую рань?
— Позвонить надо было.
— Терпеть не могу телефоны, ничего хорошего по ним не услышишь, вечно какие‑нибудь неприятности сообщают. — Сергей на мгновение задумался, ему было жаль упускать нужную книгу. — Слышишь, Юр, а если я твоему покупателю накину две — три сотни, он уступит ее мне?
— Да ты что, он богат как Крез и сам кому угодно может накинуть. Бесполезно.
— Жаль. А еще чего‑нибудь интересного у тебя нет, что зря я пришел?
— У меня, лично, в заначке ничего нет. Сходи, посмотри в торговом зале. Карты есть “восемнашки”, неплохие гравюры, но по твоей теме я ничего не могу припомнить.
— Ладно, и на этом спасибо. Пойду, взгляну. До свидания.
Николаев прошелся по магазину, перебрал несколько больших папок с гравюрами и картами, но ничего интересного для себя не нашел. В совершенно расстроенных чувствах он вышел из антиквариата и, влившись в толпу гуляк, фланирующих по засаженному фонарями Арбату, направился в сторону Гоголевского бульвара. Раз ему не повезло с книгой, он решил взять себе в московском Литфонде путевку в дом творчества. Трехразовое питание, не надо отвлекаться на беготню по продуктовым магазинам, прогулки по свежему воздуху, большая библиотека под рукой и работа. Это была прекрасная идея, почему она сразу не пришла ему в голову?