— Кто его знает. Ну ладно, Зебби: поцелуй Шельму, и помиримся.
На земле, под правым крылом, мы обнаружили нашу одежду, а под левым — вещи наших мужей. Зебадия озадаченно посмотрел на них.
— Джейк! Хильда, кажется, была права. Я как-то совсем забыл, что это барахло висело у нас на крыльях.
— Так как ты объяснишь, что с ним произошло, сын?
— Не знаю, что и думать.
— Я тоже не понимаю, милый, — вставила тетя Хильда.
— А ты, дочь? — спросил папа.
— По-моему, я понимаю… но лучше помолчу.
— Зеб, машина ведь не двигалась. Вместо этого…
— Как не двигалась? — перебила тетя Хильда. — Джейкоб, разве мы не взлетали вверх? Мы же были там — пять минут назад.
— Да, радость моя. Но мы попали туда не двигаясь. Движение есть нечто вполне определенное: последовательная смена местоположений, длящаяся некоторое время. Но тут ничего не длилось. Мы не занимали последовательные положения между здесь-тогда и там-тогда.
— Не понимаю, — покачала головой тетя Хильда. — Мы же — вж-ж-жик! — взлетели в небо, потом — вж-ж-жик! — сели туда, откуда взлетели.
— Дорогая моя, не было никакого «вж-ж-жик»! Дити, объясни.
— Не знаю, сумею ли… Не уверена, что для этого существуют обозначения. Тетя Хильда… Зебадия… Речь идет о прерывности. Понимаете, машина…
— А! Понял, — сказал Зебадия.
— А я нет, — упорствовала тетя Хильда.
— Вот смотри, Шельма, — сказал мой муж. — Машина тут. Дзынь! — она исчезает. Наша одежда падает на землю. Через десять секунд — хлоп! — мы снова там же, откуда исчезли. Но наши шмотки уже на земле. Теперь понятно?
— Кажется — кажется, да. Понятно.
— Рад, что тебе понятно. Потому что мне совершенно непонятно. Для меня это волшебство.
— Волшебство, — заявила я, — это символ для любого непонятного процесса.
— Вот и я говорю, Дити: волшебство. Джейк, а если бы машина находилась в закрытом помещении? Что-нибудь изменилось бы?
— Как сказать… Это беспокоило меня в первый раз, когда мы с Дити совершили смещение на Землю-без-буквы-J. Я тогда специально вывел нашу машину из гаража. Но, как мне кажется теперь, важно не то, что здесь, а то, что в пункте назначения. Там должно быть пусто — по-моему. Но проверять это экспериментально я бы не стал: страшновато.
— А интересно было бы. Запустить беспилотную машину. Вывести на цель, которую не жалко. Небольшой астероид. Что получится — беби-солнце?
— Не знаю, Зеб. К тому же лишнего оборудования для таких целей у меня нет. Этот аппарат я строил три года.
— Ну, подождем еще несколько лет. Да, Джейк… воздух тоже имеет массу.
— Это тоже меня тревожило. Но ведь всякая масса, кроме вырожденной, представляет собой в основном пустое пространство. Воздух — я имею в виду воздух на Земле на уровне моря — имеет плотность примерно в тысячу раз меньшую, чем человеческое тело. Тело — это в основном вода, а вода охотно принимает в себя воздух. Не стану утверждать, что никакого эффекта нет вообще: дважды мне казалось, что при смещении или вращении у меня повышается температура, но это могло быть и просто от волнения. У кого были неприятные ощущения?
— У меня нет, Джейк.
— Я себя чувствовала хорошо, папа.
— У меня был приступ морской болезни. Но Дити меня вылечила, — сказала тетя Хильда.
— И у меня тоже был, дорогая моя. Но в данном случае мы переместились в вакуум и обсуждаемый феномен в принципе не мог иметь места.
— Папа, — сказала я, — с нами не случилось ничего плохого, а почему — нам знать не обязательно. Фундаментальное положение эпистемиологии, на котором зиждутся и три основных утверждения семантики, и теория информации, гласит, что наблюдаемый факт не требует доказательства. Он просто есть, и все тут. Пускай над этим ломают голову философы, им все равно больше нечего делать.
— Правильно! — воодушевилась Хильда. — Вы тут все такие умные — совсем затюкали бедную Шельмочку. Может, сходим погулять?
— Непременно, милая, — согласился мой муж. — Вот только сперва прикончим то мясо, что ты нам поджарила. Или потушила?
18. «…ВЕСЬ МИР — ЖИВОЙ…»ЗЕБАДИЯ:
Перекусив, мы собрались в поход. Небольшая задержка произошла из-за Дити: она непременно хотела еще раз проверить свои программы, на сей раз дистанционно. Я прикрикнул на нее:
— Нет!
— Почему, мой капитан? Я ввела новую программу: строго вверх на десять километров. Команда: «АЯ, ПРЫГ». А потом отзовем ее обратно командой: «НАЗАД». Если первая будет работать через рацию, то и вторая тоже будет. Эти команды могут спасти нам жизнь!
— Гм… — Я занялся свертыванием брезента и укладкой спального мешка. Женский ум для меня чересчур стремителен. Часто я в конечном итоге прихожу к тому же выводу, но женщина приходит к нему раньше меня и всегда какой-то другой дорогой. Кроме того, Дити вообще гений.
— Что ты сказал, мой капитан?
— Я размышлял. Дитй, я согласен, но только пусть я буду на борту, ладно? Я не буду брать на себя управление, просто посижу для контроля.
— Тогда это не будет проверка.
— Будет, будет. Даю честное скаутское, я позволю ей падать шестьдесят секунд. Или до высоты три километра, смотря что будет раньше.
— У наших раций дальность больше десяти километров даже между собой. А Ая принимает гораздо лучше.
— Дити, ты доверяешь технике, я нет. Если Ая не примет твою вторую команду — солнечные пятна, помехи, не знаю что, — я не дам ей рухнуть.
— Но если испортится что-нибудь другое, и ты все-таки рухнешь, то получится, что я тебя убила! — Она заплакала.
Мы приняли компромиссное решение: ее вариант, но только первый, тот, что она предложила с самого начала. Я не пожалел горючего и отвел Аю Плутишку на сотню метров, вылез, и мы притихли в ожидании. Дити сказала в свою рацию:
— АЯ ПЛУТИШКА… НАЗАД!
Снаружи это более впечатляет, чем когда сидишь внутри. Ая Плутишка находилась справа от нас, и вот она уже слева от нас. Бесшумно. Вообще без намека на звук. Волшебство.
— Ну, Дити? Ты удовлетворена?
— Да, Зебадия. Спасибо, милый. Нужно было испытать — ты же понимаешь, правда ведь?
Я согласился, хотя у меня было сильное подозрение, что испытывали не столько программу, сколько меня.
— Дити, а можешь ты сделать наоборот? Отправиться куда-нибудь в другое место и приказать Ае, чтобы она туда к тебе явилась?
— Куда-то, где она никогда не была?
— Да.
Дити отключила свою рацию и удостоверилась, что моя тоже отключена.
— Не хочу, чтобы она это слышала. Знаешь, Зебадия, я к компьютеру всегда отношусь как к одушевленному существу. Понимаю, что так нельзя, и все равно. Для меня Ая живая. — Дити вздохнула. — Я знаю, что это машина. И ушей у нее нет, и видеть она не видит, и нет у нее никакого представления о пространстве-времени. А есть только хитрая электрическая схема и хитрые токи в этой схеме — в пределах заданной грамматики и словаря. И это строгие пределы. Если я перестаю точно придерживаться этой грамматики и словаря, она выдает: «Нет программы». Я могу сообщить ей по радио все то же самое, что сообщаю голосом в кабине, и ты тоже можешь. Но нельзя сказать ей: разыщи-ка ты меня, голубушка, на лугу за каньоном километрах в двенадцати-тринадцати примерно к юго-западу отсюда. На это у нее нет программы — тут пять никак не определенных терминов.
— Зачем же ты даешь ей чушь на входе? И еще ждешь, что я стану удивляться: отчего, мол, чушь на выходе. По-моему, ты это нарочно.
— Честное слово, нет!
Я чмокнул ее в кончик носа:
— Дити, лапочка, напрасно ты не доверяешь собственным инстинктам. Вот смотри, как можно приказать Ае это сделать, не вводя в ее словарь ни одного нового термина. Скажи ей, что будет введена программа из трех частей. Часть первая: подняться строго вертикально на один минимум — десять километров. Часть вторая: переместиться на двенадцать целых пять десятых километра курсом двести двадцать пять. Часть третья: снизиться до высоты один километр и зависнуть. На этой стадии, если ты действительно будешь находиться там, где сказала, ты ее увидишь и дашь ей инструкции для посадки без применения Джейкова искривителя.
— Ну хорошо… Но ведь двенадцать с половиной километров нельзя выразить в десятикилометровых единицах. Значит, лететь на горючем?
— Вот еще! Милая моя, у тебя в школе были нелады с геометрией. Реши-ка задачку Евклидовыми инструментами: циркулем и линейкой. Найди построением, как попасть в требуемую точку десятикилометровыми единицами — без дробей.
Моя жена некоторое время размышляла. Но очень недолго:
— Переместиться на один минимум по курсу сто семьдесят три и две трети, затем на один минимум по курсу двести семьдесят шесть и одна треть. При зеркальном отображении используются те же самые курсы в обратном порядке. Плюс бесконечное множество тривиальных решений с применением более чем двух минимумов.
— Молодец, садись в первый ряд. Если ты не обнаружишь ее визуально, прикажи ей двигаться по обратной поисковой кривой — это заложено у нее в постоянной памяти, с австралийским произношением. Милая моя, неужели ты действительно решала построением?
— В первом приближении да, но ты же не дал мне циркуль и линейку! Описать окружность радиусом двенадцать с половиной. Провести линейкой через центр два диаметра: горизонтальный и вертикальный. Провести биссектрису левого нижнего угла — получим курс двести двадцать пять, то есть юго-запад. Взять на циркуле десять и провести дуги из центра и из юго-западной точки окружности: их пересечения дадут курсы и вершины для обоих главных корней с точностью, задаваемой твоими циркулем и линейкой. Но зрительно вообразить все это — ну, я, конечно, представила себе углы двести семьдесят пять и сто семьдесят пять… Кое-как.
В общем, чтобы получить точное решение, я воспользовалась теоремой Пифагора: разбила равнобедренный треугольник на два прямоугольных. Гипотенуза — десять, один катет шесть с четвертью, тогда другой катет будет семь запятая во-семь-ноль-шесть-два-четыре-семь плюс — это дает один курс, а другой выводится с помощью пресловутой пятой аксиомы. Но я и тригонометрически проверила: арксинус семь запятая восемь-ноль-два-четыре-семь…