Трубку подняли после третьего гудка. Сара представилась Джорджу Баркеру, который по-прежнему оставался главным редактором местной газеты.
– Я уже говорил об этом с журналистами, – резко сказал он.
Его сильный южный акцент заставил Сару подумать о лае енотовых гончих и прозрачных кувшинах с виски.
– Я буду вам весьма благодарна, если вы ответите на несколько моих вопросов, и не более того.
– Кто вы и на кого работаете?
– Независимая служба новостей. Я внештатный сотрудник.
– Ладно, что именно вы хотите знать?
– Я читала, что Руфус Хармс был осужден за убийство маленькой девочки на военной базе, где он служил. – Сара посмотрела на распечатки новостей, лежавшие на столе. – Форт-Плесси.
– Убил маленькую белую девочку. Он ведь негр, вы знаете?
– Да, знаю, – коротко ответила Сара. – Вам известно имя адвоката, который представлял его на процессе?
– Ну, процесса, как такового, не было. Он пошел на сделку с прокурором. Я отслеживал его историю, потому что Руфус жил здесь; оборотная сторона парня, выбившегося в люди.
– Вы знаете имя его адвоката?
– Ну, мне нужно поискать в бумагах… Дайте мне ваш номер, и я вам перезвоню.
Сара дала ему номер своего домашнего телефона.
– Если меня не будет на месте, оставьте голосовое сообщение. Что еще вы можете рассказать про Руфуса и его брата?
– Ну, Руфус привлекал внимание прежде всего своими размерами. Он вымахал до шести футов и трех дюймов, когда ему исполнилось четырнадцать. И он не был тощим или долговязым. Уже тогда у него было тело мужчины, а не подростка.
– Он хорошо учился? У него были неприятности с полицией?
– Насколько я помню, учился Руфус не слишком хорошо. Он так и не закончил среднюю школу, хотя руки у него были отличные. Подростком он работал на маленьком печатном станке у отца. Его брат тоже. Помню, как однажды у меня сломался мой печатный станок, и они прислали Руфуса его починить. Тогда ему было не больше шестнадцати. Я дал ему руководство, но оно ему даже не потребовалось. «Слова приводят меня в смущение, мистер Баркер», – сказал он, вошел в зал, и через час все работало, как новенькое.
– Весьма впечатляюще.
– И у него никогда не было проблем с полицией. Его мама этого не допустила бы. Вы должны понимать, речь идет об очень маленьком городе, где никогда не проживало более тысячи душ, а сейчас население стало еще меньше. Мне уже почти восемьдесят, но я продолжаю выпускать газету. Конечно, Хармсы жили в цветной части города, да и сейчас живут. Я не пускаю в свой дом цветных, но они казались хорошими людьми. Она работала на мясоперерабатывающей фабрике, как и бо€льшая часть населения, убирала там… не самая высоко оплачиваемая работа. Однако она заботилась о детях.
– А что случилось с отцом?
– Он был хорошим человеком, не склонным к алкоголю или дикости, характерной для его соплеменников. Он много работал, слишком много, и однажды просто не проснулся. Сердечный приступ.
– У вас хорошая память.
– Я писал некролог.
– А что вы помните о брате Руфуса?
– Ну, Джош – совсем другое дело. Здесь его называли плохим черным. Вспыльчивый, заносчивый, пытался быть лучше, чем он есть. У меня не было к нему предвзятого отношения, и я не люблю, когда в моем присутствии произносят слово негр, но если б я когда-нибудь и использовал его, то лишь для того, чтобы описать Джоша Хармса. Он многих направил по дурному пути.
– Я читала, что он воевал во Вьетнаме и был настоящим героем войны.
– Да, верно, – тут же отступил Баркер. – В нашем городе никогда не было солдата с таким количеством наград. Должен признать, что жителей нашего города такой поворот очень сильно удивил. Да, он умел сражаться, этого у него не отнимешь.
– Что-то еще?
– Джош сумел закончить среднюю школу. – Голос Баркера изменился. – Но лучше всего он проявлял себя в спорте. У нас единственная газета в городе, и я освещал все новости. Джош Хармс был лучшим атлетом из всех, кого мне доводилось видеть. Белый, черный, зеленый или пурпурный – он бегал быстрее, прыгал дальше и был сильнее и быстрее всех. Послушайте, я знаю, что у цветных такие вещи получаются очень хорошо, но Джош был особенным. Он преуспевал во всех видах спорта, которыми занимался. Вам известно, что ему до сих пор принадлежит несколько легкоатлетических рекордов штата? – добавил он гордо. – А вы не можете не знать, что Алабама дала множество великих атлетов.
Сара вздохнула.
– А он играл на университетском уровне?
– Он получил уйму предложений университетских стипендий по игре в футбол и баскетбол. Бэр Брайнт[23] даже приглашал его к себе, вот каким прекрасным спортсменом был Джош. Возможно, он стал бы звездой НБА или НФЛ. Однако сбился с пути.
– Как так?
– Ну, вы знаете, как оно бывает. Правительство попросило его защищать нашу страну в войне против коммунизма…
– Иными словами, его призвали в армию и отправили воевать во Вьетнам.
– Все верно.
– После этого он вернулся домой?
– Да, конечно. Мать была еще жива, но вскоре после его возвращения умерла. Дело в том, что с Руфусом это случилось примерно в то же время. Я полагаю, он пошел в армию из-за Джоша. Может быть, хотел стать таким же героем, как его старший брат… Но я думаю, просто хотел изменить свою жизнь к лучшему. После смерти отца Руфуса ничто больше не держало в родном городе. Конечно, все закончилось хуже не придумаешь. Так или иначе, Джош пришел ко мне, чтобы выяснить, не смогу ли я как-нибудь помочь. Ну, вы знаете, власть прессы… Но я ничего не сумел сделать для Руфуса.
– А вас удивило то, что Руфус убил девочку? Он когда-нибудь проявлял агрессию?
– Насколько мне известно, он никогда никому не причинял вреда. Настоящий добрый великан. Когда я услышал про убийство маленькой девочки, то сначала не поверил. Если б так поступил Джош, я и глазом не моргнул бы, но только не Руфус. Однако улики не оставляли ни малейших сомнений.
– А Джош продолжал жить в вашем городе?
– Вы просите, чтобы я рассказал вам самую грустную из историй нашего города.
– И в чем она заключалась?
– Я не хотел бы об этом вспоминать.
Сара быстро перебрала варианты. Наконец, ей пришла в голову фраза, которую часто используют журналисты.
– Не для печати.
– В самом деле? – В голосе Баркера слышалась тревога.
– Абсолютно. Не для печати.
– Хочу, чтобы вы знали: я только что записал ваши слова, и если я где-нибудь прочитаю то, что собираюсь вам рассказать, я подам в суд на вашу газету и не успокоюсь до тех пор, пока у вас не останется ни цента, – сурово сказал он. – Я журналист и знаю, как работают такие вещи.
– Мистер Баркер, я обещаю: все, что вы мне расскажете, не будет использовано в прессе.
– Хорошо. К тому же с тех пор прошло так много времени, что это уже не имеет значения – с точки зрения закона. Но в нашем старом мире осторожность не повредит. – Он откашлялся. – Про преступление Руфуса стало известно в городе, иначе и быть не могло. Собралась компания молодых людей; они хорошенько накачались спиртным и решили, что должны что-то сделать. Конечно, парни не могли добраться до Руфуса – он же находился в военной тюрьме. В отличие от тех Хармсов, которые жили в нашем городе…
– И что они сделали?
– Они сожгли дотла дом миссис Хармс.
– Боже мой! Она находилась в доме?
– Да, пока Джош ее не вынес. И должен вам сказать, он сразу разыскал тех парней, которые продолжали разгуливать по городу. Я наблюдал за происходящим из окна своего офиса. Знаете, наверное, их было десять на одного, но Джош отправил половину из них в больницу, пока остальные не нанесли ему очень серьезные ранения. Никогда не видел ничего подобного – и, надеюсь, никогда больше не увижу.
– Похоже на описание бесчинств. Неужели полиция не вмешалась?
Баркер смущенно кашлянул.
– Ну, так уж получилось, что пара из тех парней, по слухам… ну, из тех, кто поджег дом…
– Служили в полиции, – закончила предложение Сара. Баркер промолчал. – Надеюсь, Джош Хармс подал в суд на город и получил все деньги, которые у них были.
– На самом деле они подали в суд на него. Те парни, которых он отправил в больницу. А Джош не смог доказать поджог. У меня имелись кое-какие мысли, но улики отсутствовали. А полиция представила историю так, будто Джош оказал сопротивление при аресте. Свидетельства десяти человек против одного, к тому же цветного… В общем, если коротко, он некоторое время провел в тюрьме, и у него и его матери отняли то немногое, что у них было. Вскоре после этого его мать умерла – не перенесла того, что случилось с ее сыновьями.
Сара с огромным трудом сдержалась, чтобы не закричать.
– Мистер Баркер, это самая отвратительная история из всех, что я слышала, – сказала она. – Я мало знаю о вашем городе, но не хотела бы, чтобы кто-то, кто мне дорог, там жил.
– У нас есть свои достоинства.
– Неужели – так встречать героя войны?
– Я знаю. Я и сам об этом думал. Ты сражаешься за свою страну, в тебя стреляют, а потом ты возвращаешься домой, и тебя так встречают – и возникает вопрос: за что ты воевал?
– Вы говорите так, словно вам была известна правда. Неужели вы в очередной раз не воспользовались силой прессы?
Баркер тяжело вздохнул.
– Этот город всегда был моим домом, госпожа Эванс, и не стоит оскорблять тех, кто стоит у власти, даже если они того заслуживают. Не стану говорить, что я большой друг черных, потому что не являюсь им. И не буду лгать вам, утверждая, будто изо всех сил защищал Джоша Хармса, – потому что я молчал.
– Ну, я полагаю, что именно для этого и существуют суды: чтобы не давать людям вроде тех, что живут в вашем городе, разрушать жизни таких, как Джош Хармс. Пожалуйста, позвоните мне, когда узнаете имя адвоката Хармса.
Сара повесила трубку. Ее трясло от ярости, она никак не могла переварить услышанную только что историю. Однако она росла в Каролине; сколько черных она вообще знала? Поколения скваттеров, живущих вдоль дорог? Или во времена сбора урожая, когда отец нанимал временных работников? Сара наблюдала за этими людьми с крыльца; пот пропитывал тонкую ткань их рубашек, и кожа казалась еще более темной под безжалостными лучами солнца. Они с матерью приносили им лимонад и еду, бормотали слова благодарности, но никогда не смотрели в глаза; а те заканчивали трапезу и исчезали в темноте.