Юн закрыл глаза, уперся лбом в скалу и подумал, что, если бы не разоряли дом его детства, он был бы вполне счастливым человеком. Про пятно в воде он забыл, видения его больше не посещали. Он мог бы наслаждаться осенне-зимней спячкой, хотя бы обществом Карла и его косматых овец. Легонько уткнуться головой в камень, знать, что есть в этом мире Юн, – и ничего больше не требовать.
В ложбинке внизу посыпались камешки и комья грязи. Кто-то вскрикнул и побежал. Когда Юн открыл глаза, в березняке на соседнем склоне что-то шевелилось.
У ручья в ложбине, поросшей густым лесом, он встретил Кари, бывшую спутницей Георга на празднике, и парнишку-скотника, возившегося с каким-то мокрым тюком: Это был ком из одежды и дамская сумка, которую Юн узнал с одного взгляда.
– Что это? – испуганно спросила Кари, переминаясь с ноги на ногу.
– Пальто и сумка, – ответил скотник.
– Фу! – фыркнула Кари. – Пусть лежит, пойдемте дальше. Овцы наверняка выше.
– Я нашел это под камнем.
Скотник указал на расщелину под замшелой плитой, напоминавшую лаз.
– Зачем кричать-то? – Юн подошел к ним. – Чего ты испугалась? Кучи одежды?
– Я не испугалась. Но она какая-то… мерзкая.
Юн заглянул в расщелину. Человеку хватит места, чтобы заползти в нее и исчезнуть. Он стал вспоминать, бывал ли тут прежде.
– Брось, – не унималась Кари. – Пойдем дальше.
– Это вещи Лизы, – сказал Юн. Скотник уронил тюк – наверно, вспомнил надписи на стенах в деревне.
В ту же минуту Карл, скользя, спустился с пригорка и спросил, почему они тут застряли. Никто не ответил.
Юн развязал узел и открыл сумку. В ней лежали розовая расческа, разбитое зеркальце, коробочка слипшихся конфет и записная книжка с пластмассовой обложкой, поблекшей от влаги. На замке и ручке ни пятнышка ржавчины; никакого намека на гниль или плесень ни на одежде, ни на кожаной сумке. Значит, они валяются тут месяца два, не больше.
– Откуда ты знаешь, что это… ее? – спросила Кари, и Юн заметил, что она не хочет называть Лизу по имени.
– Я узнал, – ответил он. – Это ее расческа.
– Она может быть чьей угодно, – вставил скотник.
– Фу… – простонала Кари. – Как ты можешь к этому прикасаться?
– Почему мне нельзя это трогать? Его раздражал испуг девушки.
– Ты видел, что дети на стенах малюют? – спросил Карл. – «Лизы нет в живых».
– Это не дети, – сказал Юн.
– Вот как… А кто? Взрослые такими вещами не занимаются.
Юн оглядел вещи. Брюки, пальто и свитер, Лиза сама его вязала, насколько он помнил. И все столь же подлинное, очевидное, как буквы на стене.
– Да я спокойно их трогаю, – пробормотал он. – Ничего такого. Хотите, могу причесаться расческой.
Он пару раз провел ею по волосам, но Карл налетел на него и вырвал расческу из рук Юна.
– У тебя башка есть, парень? – завопил он. – Это не смешно. Вдруг она сама где-то здесь лежит!
Юн загоготал.
– С чего бы ей здесь лежать? – спросил он.
– Вещи-то здесь.
– Представляете…– начала было Кари. Карл продолжал:
– Можно подумать, ты видел трупы! Нет? А я вот видел, и они воняют страшно. Надо принюхаться. Вы ничего не чувствуете?
– Я пошла отсюда, – сказала Кари. – Тронд, прошу тебя!
– Нет, – ответил скотник. – Вдруг она там внутри? И он кивнул на лаз под камнем.
– Надо посмотреть.
– Надо, – согласился Карл. Он смотрел на расческу, отнятую у Юна, и не знал, что с ней делать. Юн взял ее и положил обратно в сумочку.
– Я слазаю туда, – сказал он.
– Нет, нет, – встрепенулась Кари. – Только не ты! Никто не должен этого делать… Сейчас мы пойдем домой и позвоним ленсману. Видите, Юн не в себе! Юн, тебе страшно?
Ни страха, ни чего-то необычного Юн не чувствовал. Карл пристально посмотрел на него.
– Все с ним в порядке, – заявил он. – Так ведь? Юн кивнул.
– Кари, это тебе страшно, а не нам.
– Да нет же, он совсем плох – вы что, не видите? И я не хочу здесь находиться, пойдемте.
– Так иди домой.
– Одна? Ни за что на свете. Тронд!
– Замолчи. Мы не можем уйти, пока все не осмотрим.
– Давайте я, – вызвался Юн.
– Ну вот видишь – Юн ничего не боится.
– Юн, не делай этого, не надо!
– Заткнись! – взорвался Юн. – Я сказал, что сделаю. Все, я полез.
Стало тихо. Теперь, когда каждый из них уже пережил свой страх, он сменился любопытством. Скотник неуверенно улыбнулся, Карл медленно кивнул, Кари молча грызла свои красные накрашенные ногти.
«Если я ее найду, значит, ее найду я», – подумал Юн как в тумане. Огляделся по сторонам, потом встал на четвереньки и заполз в расщелину.
Она оказалась неглубокой, метров семь-восемь, полой вымоиной в горе. Глаза привыкли к темноте, и Юн увидел, что ничего там нет – только мокрый песок, грязь, влажный, покрытый зеленой плесенью камень и несколько гнилых листьев, занесенных сюда ветром.
– Там ничего нет, – сообщил Юн, вылезая.
Глядя, как он отряхивает песок с одежды, они внезапно засомневались. Страх пропал даже у Кари, и они были слегка разочарованы.
– Ничего?
– Ничего.
Они недоверчиво переглянулись, немного стыдясь, что подняли такой шум из-за кома вонючей одежды и розовой расчески.
– Я сам посмотрю, – раздраженно буркнул Карл, тоже встал на четвереньки и уполз в темноту. Через пару секунд он вынырнул обратно, багровый от возбуждения.
– А это что? – завопил он, тыча Юну в лицо свои находки. – Ты что, не видел?
Лизино полотенце. И рубашка, тоже Лизина. Юн сжал голову руками.
– Нет, – сказал он в недоумении, растерянно. – Я не видел. Этого там не было!
– Как же не было! Я же нашел!
– Нет, нет…
– Очнись! Ты думаешь, это я наколдовал?
– С меня довольно, – сказала Кари и пошла прочь, но через несколько метров остановилась, потому что никто даже не посмотрел в ее сторону.
– А тело? – не к месту ухмыльнулся скотник. – На ком-то все это было надето…
– Понятно. Девушка где-то здесь, рядом.
– Я этого не видел! – повторил Юн как одержимый и потряс мокрые тряпки. Опустившись на четвереньки, он снова ринулся в отверстие, но увидел все то же самое, что и в первый раз: песок, грязь, зеленую плесень и гнилые листья. Зато он внезапно вспомнил, что играл здесь в детстве. Не часто, из-за уединенности этого места, но когда они задумывали серьезные далекие экспедиции и хотели расширить границы своего мира, то шли сюда – он и Лиза, понятное дело.
– Я этого не видел! – разрыдался он, когда вылез. Голова раскалывалась, как после тяжелого удара. Ему хотелось взрезать ее, вскрыть острым ножом, чтобы ее ужасное содержимое вытекло наружу и стало прозрачным…
– Ну, ну, ничего страшного не случилось, – пробормотала Кари. Она взяла его за руку и повела вниз. – Каждый может ошибиться. Там было темно.
– Нет, нет. Все другое я видел: песок, камни.
– Ну, ну. Не заводиться из-за пустяков…
И завертелось.
Вещи передали ленсману, Заккариассен и Лизины сестры опознали их, криминалист в городе снял с предметов все пробы и отправил для всестороннего изучения дальше, в столицу.
Команда человек в тридцать – сорок прочесала с собаками все окрестности расщелины, школьники вели свои доморощенные расследования, люди присматривались к соседям и рылись в памяти.
Выяснилось, что Лизины родственники на юге последний раз видели девушку до ее приезда на остров в сентябре. Но это был не первый случай, когда она пренебрегала своим ежемесячным визитом к ним. Ее работодатель пару раз зашел к ней на квартиру, никого там не обнаружил, но не удивился – к ее необязательности давно привыкли. Все гадали, почему не забил тревогу отец, а он не мог понять, с какой стати должен волноваться: при их плохих отношениях они общались от случая к случаю. Более или менее регулярные контакты с Лизой поддерживала лишь старшая сестра, но и она призналась, что та не давала о себе знать неделями и даже месяцами. Она постоянно чудила, убегала из дома, скандалила, вечно предъявляла всем претензии – неизвестно почему.
Юн почти не участвовал в этой суете. В тот вечер он вернулся домой совершенно расстроенный и выпил целую горсть таблеток. Элизабет нашла его в коме и вызвала врача, тот сразу приехал, прощупал пульс, посмотрел в зрачки и забрал с собой все, что осталось в аптечке. Примерно через сутки Юн пришел в сознание; он был словно потерянный, но уже не в таком отчаянии. Элизабет не бранилась, готовила его любимую еду, варила какао и на пару дней приостановила сборы, чтобы излишне не травмировать брата.
Когда Юн более или менее вернулся к жизни, первым делом он позвонил ленсману и прямо, без обиняков описал все, что видел тогда на Лангеванн: если уж он проболтался об этом Элизабет, тем более следует рассказать ленсману.
Но озеро далеко от расщелины, где нашли вещи, в нескольких километрах к югу, а никакой веры Юну и его видениям у ленсмана не было – многие старались прилепиться к этой истории, чтоб оказаться в центре внимания.
Тем не менее ленсман велел обшарить берег озера, выслал туда нескольких спортсменов-водолазов и позвонил Георгу. Но ничего не нашли и не выяснили.
– Юн, я сыт тобой по горло, – заявил ленсман, когда тот позвонил, чтобы узнать о результатах.
– Наверно.
– У вас с Лизой в последнее время что-то было?
– Нет.
– Ты ее отца по ночам пугаешь?
– Говорил же, это не я.
– А свинство на стенах – твоя работа?
– Нет, – сказал Юн и подумал, что ответы с тем же успехом можно было бы поменять на противоположные – сведется все к одному.
– Водолазы, естественно, тела не видели и никаких таких находок не утаивали, так что не сходи с ума.
– Угу.
– А что ты там видел с расстояния в четыреста метров, в сумерках, в толще воды… как мы можем этому верить.
Да пожалуйста, он свое дело сделал, рассказал.
Как-то вечером пришел Карл с бутылкой водки и присел на кровать больного.
– Я много думал, – пробубнил он. – Так ты убил эту чокнутую или нет?