Крысолов лежал на горячем песке, на берегу речки, нежась под обжигающими лучами солнца, положив ноги на раскаленный плоский камень. Прикрыв глаза футболкой, чтобы не напрягаться, сокращая зрачки в точку, Крысолов слушал успокаивающий шум быстрой воды и готовился к следующей тренировке. Тепловидение он освоил отлично, с грехом пополам телепортировался, а вот телепат из него был пока что паршивый. Точнее – совсем никакой.
Мешали постоянная напряженность и вбитая годами недоверчивость. Разум Крысолова был скован и суетен, рассеян и искал рационального решения проблемы, словно это было решение обычной тактической задачи, хотя и понимая, что все не так просто. И это злило Крысолова, что сковывало его еще больше.
Получив по электронной почте уведомления, что его предупреждения получены и приняты к сведению, Крысолов попытался связаться с Мирдзой, но безуспешно. Связался с Витькой, но сразу же получил в ответ кодовую фразу, означающую, что он под плотным наблюдением и прослушиванием. Сразу же пришлось прервать связь. Все очень и очень неприятно.
Крысолов задремал, убаюканный речным шумом. Обгореть он не боялся – организм автоматически подстраивался практически под любые естественные внешние воздействия. Сквозь дрему Крысолов улыбнулся, вспомнив, как лет восемь назад переплывал Волгу чуть ниже Саратова, ломая у берегов тонкий декабрьский ледок. Зима тогда была не особенно холодной.
В сознании проносились какие-то смутные образы. В какой-то момент Крысолов увидел себя, сидящего в густой траве на холмистом берегу какого-то водоема – то ли озера, то ли широкой реки. Ущербный месяц серебрил рябь на воде, из которой выходили черные мокро-блестящие фигуры. Крысолов бил по ним скупыми точными очередями из РПК, а в голове вертелась одна мысль: «Зачем? Это же не моя война».
Потом водная гладь растянулась до горизонта, берег превратился в узнаваемые дюны Рижского взморья. Исчезли и мокрые скользкие фигуры, и РПК. Рядом шла Мирдза, и крупные пушистые снежинки застревали в ее волосах, таяли на лице. Она шевелила губами, но Крысолов не слышал слов. Да это было и не нужно – он и так помнил их все, до последнего
И все вновь исчезло, вытесненное лицом Змея.
– Не спи, Крысолов. Замерзнешь.
И туг Крысолов понял, что голос он слышит не во сне Он распахнул глаза и приподнялся. И никого не увидел. «Что за чертовщина?» – сонно подумал он.
– Хорош чертыхаться. Давай к дому, дело есть, – снова услышал он голос Змея. Но, оглянувшись по сторонам, не увидел его. Удивленно и раздраженно пожал плечами, гадая, не приснилось ли это ему все-таки, и пытаясь вспомнить, откуда мог взяться тот сон с черными фигурами, выходящими из воды. С боевыми пловцами ему приходилось сталкиваться пару раз, но только как с партнерами по работе. Сам он тоже частенько пользовался подводным выходом к цели и водным путем эвакуации. Но сон не был вариацией на темы воспоминаний – все было слишком объемно и четко, привязано к конкретному времени и топографически – к какому-то конкретному месту. Вот только Крысолов никак не мог узнать это место и понять, что за время. Искупался, чтобы смыть с кожи налипший мелкий песок и, натянув футболку и шорты на мокрое тело, пошагал к дому.
Крысолов вошел в калитку, обогнул дом и увидел во внутреннем дворике Рустама и Змея, сидящих на супе. Увидев Крысолова, Змей улыбнулся и подмигнул названому брату.
– Услышал все-таки, – сказал он, – А ты не верил.
Крысолов нахмурился, сосредоточенно поглядел на хохочущих братьев.
– Так, значит, мне не приснилось? Ты звал меня отсюда?
– Конечно, – ответил Змей. – Не бегать же мне за тобой и не уставшего Рустика гонять.
– Подожди, – слегка ошеломленно произнес Крысолов, – как это у тебя получилось? Я же никак не мог тебя до этого «услышать».
– Да не у меня получилось, а у тебя. Ты наконец-то задремал, расслабившись, как котяра на солнышке. Вот я тебя и подловил. А то ты, по-моему, начал уже отчаиваться и считать себя неспособным.
Крысолов досадливо дернул щекой. «Уж эта мне проницательность умудренных аномалов», – с раздражением подумал он. Потом вспомнил о бедных обычных людях, которых он сам видел, казалось, насквозь. Как иной раз досаждал им оракульствующий Крысолов. Не выдержал и сам рассмеялся.
– Так что за дело? – отсмеявшись, спросил он. Змей задумчиво поглядел на него.
– Ты все-таки немного наследил. Через десять дней Синдикат начинает массированную операцию. В Кашкадарьинской, Сурхандарьинской и Самаркандской областях. Переходим на боевой график тренировок «сорок – восемь». Я освободил Рустама от работы – часть времени гонять тебя будет он, уж не обессудь.
Крысолов кивнул – ему со школы был знаком авральный график «сорок – восемь», сорок часов обучения с пятью пятнадцатиминутными перерывами на еду и восемь часов на сон.
Змей поглядел на часы.
– Сейчас – семнадцать пятнадцать. График вступает в действие в восемнадцать ноль-ноль. Садись, пока чайку попьем.
Наливая в пиалы ароматный зеленый чай, Мансур вдруг остро поглядел на Крысолова.
– А ты в курсе, что ты – единственный из всех нас, кто не знает своего настоящего имени? И вообще, знает ли его кто-нибудь?
Легко придерживая Мирдзу под локоток, Крысолов медленно брел по пляжу, вороша носком ботинка легкий пушистый снег под ногами. Такой же невесомо-пушистый крупный снег падал на плечи, засыпал дюны и стройные сосны. Лишь все еще не замерзший залив с тихим шорохом плескал волны на берег. Слякоть наконец-то отступила, сменившись легким морозцем и снегопадом, второй день без передышки заваливавшим город.
Сегодня вечером Мирдза предложила прогуляться где-нибудь подальше от людской суеты, и Крысолов отвез ее в Юрмалу. Синеватый свет фонарей делал пустынные улицы, засыпанные снегом, какими-то инореальными лабиринтами. Но сегодня Крысолову было не до красот.
– Что с нами творится, Вадим? – спросила Мирдза, едва они отошли от машины и углубились в пустынную улочку, ведущую к морю. – Что творится с тобой?
Крысолов пожал плечами и закурил. Молча они прошагали до берега и остановились у самой кромки прибоя. Мирдза, глядя в лицо Крысолова, ждала ответа.
– Не знаю, – наконец ответил он. – Может, все дело в том, что я привык быть один. Мне очень хорошо с тобой. Мирка, но…
– Вот именно – «но», – тихо сказала девушка, увлекая его вдоль берега. – Ты разрываешься между мной и еще чем-то, чему ты посвятил свою жизнь. Я не знаю, что это, да и не хочу знать, потому что мне всякий раз становится страшно, едва я прикасаюсь к твоим секретам. Но это «что-то» сильнее, чем наша… наши отношения, чем твоя тяга ко мне.
Она замолчала и вытянула из пачки длинную тонкую сигарету. Крысолов щелкнул зажигалкой, прикрыл ладонью тонкий язычок огня от ветра. Мирдза неумело прикурила. И Крысолов подумал с удивлением и неудовольствием, что только сейчас заметил, что девушка начата курить. И явно не так давно – недели две, может, месяц назад.
– Я не хочу давить на тебя. Но устала бояться – за тебя, за Марту, просто чего-то непонятного и иррационального. Иной раз хочется спрятаться, как в детстве, с головой под одеяло и замереть, чтобы страшилище меня не увидело, и перестать его бояться.
Крысолов невесело усмехнулся.
– Что я могу сказать? – отозвался он. – Ты права. Права на все сто. Я даже стал таким невнимательным с этими моими хитрыми занятиями, что только сейчас заметил, что ты начала курить. Прости. Я мог бы рассказать тебе, чем занимаюсь, но тогда тебе станет еще страшнее. Поэтому я промолчу. Я хотел бы, наверное, бросить эти мои конспирации, но – не могу. Это сильнее меня. Я должен делать то, что делаю. Иначе во мне не останется ничего, что ты сейчас любишь и ценишь. Долг, призвание, предназначение Судьбы – назови это как хочешь. Я не могу бросить все это, но не могу делать больно и тебе. Лучше, наверное, расстаться.
– Как хочешь, – холодно ответила Мирдза. И тут Крысолов впервые в жизни взорвался.
– Как хочешь? – с отчаянием воскликнул он, – Я-то хочу этого?! Неужели ты не видишь, что я с ума схожу по тебе? Неужели непонятно, что я просто рвусь пополам?!
Горло его стиснула жесткая клешня. Махнув рукой, Крысолов, чувствуя, как предательски влажнеют глаза, остановился и, повернувшись лицом к морю, постарался волевым усилием привести дыхание в норму. Ему удалось сделать это, но потребовалось в два раза больше времени, К тронувшей его за плечо Мирдзе он повернулся снова невозмутимым. Улыбнулся. Принял решение.
– Ладно, – спокойно ответил он, – не будем рвать в клочки и решать впопыхах. Утро вечера мудренее.
Мирдза неуверенно улыбнулась и прижалась к его плечу. Крысолов поерошил ее запорошенные снегом медные волосы. И они молча побрели по берегу. Крысолов внимательно глядел на девушку, словно бы для того, чтобы запомнить ее навсегда. Снежинки застревали в пушистой копне ее волос, таяли на лице. Крысолов прижался губами к ее виску, поцеловал во влажные теплые губы, и Мирдза ответила ему долгим поцелуем.
Они долго стояли на берегу, обнявшись. Потом, слегка отстранившись, поглядели друг на друга и рассмеялись. И уже бодро пошагали к машине.
Остановившись на Раунас, напротив дома Мирдзы, Крысолов снова поцеловал ее.
– Беги домой, – прошептал он.
– А ты?
– А я еще пойду поброжу-подумаю, – ответил он. – В Бикерниекском лесу. Беги.
Мирдза поцеловала его и легко выскользнула из машины. Крысолов проводил ее долгим взглядом, и лишь когда девушка скрылась за дверью дома, неспешно тронул казенную лаково-черную «Тойоту» четырехлетней свежести. Он проехал до конца Раунас, свернул на Иерикас, доехал до Бикерниекского лесопарка. На пяток минут остановил машину и вышел в лес. Сунул в губы сигарку, закурил и присел на корточки под соснами.