А видно, братцы, мать вашу, что ему как раз неудобно на все плюнуть, и мне отказывать тоже. Все-таки учитель есть учитель, даже если он младше ученика. Ну я и тяну Витьку с собой. Он еще поломался-поломался, потом крикнул своим, что уходит на важное совещание с начоперотдела – со мной то есть, – и мы пошли.
Поймали на Комендантском мотор и вмиг домчались до Кораблей. Витька глазами зырк и давай пытать – каким ветром меня сюда занесло? Ну а я подробненько докладываю, что живет здесь моя ласточка одна. Но деваха она понятливая и мешать суровому мужскому толковищу не будет.
Так оно и получилось. Маришка как увидела меня не в единственном экземпляре, а с поздним гостем, сначала нахмурилась. Но я ей скоренько все растолковал – дескать, это не только друг мой, но и новый начальник, самый что ни на есть непосредственный. И цель наша не просто водку пьянствовать и дисциплину хулиганить, но и за службу потрепаться. Маришка все поняла, скоренько соорудила нам закусь, клюнула вместе с нами первую рюмку «Столбовой» и, извинившись, слиняла спать. А мы с Витькой продолжили.
– Слушай, – говорю я к концу второй трети бутылки, – а с чего все началось и где, а?
– А хрен его знает, – говорит Витька, цепляя на вилку шмат сала, – где-то на Урале, кажется.
– А с чего, с чего?
– Хрен его знает, – бурчит Витька набитым ртом.
Вроде лениво, но по глазенкам его я вижу, что вспоминает. Ну, давай! Нет, не может Витька вспомнить. А может, просто нет информации?
Ну, часам к трем ночи ополовинили мы второй литр – на сей раз «Синопской». Мягкие уже, само собой. Братаемся.
– Знаешь чего, – шепчу я Витьке в лицо, – я тут с одним дедом говорил. Колдун он, шаман эвенкский. Помнишь, рассказывал – в 93-м нас на выживание бросали в тайгу? Так я себе спину при приземлении повредил. Он меня подобрал и выходил. Ни одна медкомиссия потом не могла ничего определить, будто и не было никакого ушиба или трещины в позвонке. Так я к нему месяца три наведывался. И он мне сказал, что почти уже пришли последние времена – засрали мы все, что смогли засрать. Или – почти все. И Земля скоро от нас же начнет обороняться. Вот я и думаю – а не ее ли посланцы и «оборотни» эти ваши, да Дикие Охотники? И не оборона они, а еще последнее предупреждение. А? Что думаешь?
Мягкие-то мы мягкие, но заметил я у Витьки в глазах блеск. Не в первый раз он об этом думает, ох, не в первый. Ну, да больше нажимать на него я не стал. Выпили еще по 150 и попадали там, где Маришка нам постелила. Витька – на диване, я – на кушетке.
VII
Утром Малахов проснулся с чуть тяжелой головой, но, как ни странно, отдохнувшим, чего нельзя было сказать про предыдущие ночи и утра. На кушетке тихо посапывал Даниил Волков, прапорщик-инструктор из центра подготовки спецназа ГРУ, а ныне его, Малахова, подчиненный. Хорошее пополнение.
Словно почувствовав, что подумали о нем, Даниил проснулся. Продрав глаза, он с минуту глядел на Малахова а потом пропел хриплым голосом:
– Вижу, добрый кэп, ты уже в порядке…
– Вставай, на работу опоздаем, – криво улыбаясь, сказал Малахов.
– А работа, Витя, она не хрен, и неделю постоять может.
– Кстати, а насчет засекреченной информации ты вчера не трепался?
Сделав зверское лицо, Дан вылетел из-под одеяла и в темпе обследовал все углы и закутки квартиры. Облегченно вздохнул, сел на стул и закурил.
– Вы, блин, в своей Комиссии вообще уже мышей не ловите, треплетесь где попало, – проворчал он. – Ладно, Маришка уже ушла в институт – ни к чему ей знать лишнее, целее будет. Ну, насчет какой информации? Конкретно.
– Насчет того, что секретят от нас.
Волков настороженно огляделся и махнул рукой.
– Одевайся, пошли.
Они быстро поели, оделись и вышли. По дороге до станции метро Дан сказал:
– Часть информации от вас скрывают. Либо она не доходит, либо ее просто не доводят. Помнишь, когда и где появились первые «оборотни»?
Малахов кивнул.
– Кажется, где-то в районе Пяльмы или Пудожи, восточный берег Онежского озера.
– Вот-вот. И надо растрясти «смежников», ведь информация должна быть.
– Так они тебе все и расскажут, – криво улыбнулся Малахов.
– А я что, просить буду? Есть люди, а у людей есть слабости. Надо только уметь давить на эти слабости, и тебе все принесут на блюдечке с голубой каемочкой.
Малахов остановился.
– Да ты что… – выдохнул он. – Это же чистейший криминал!
– А я у тебя санкцию спрашиваю? – через плечо бросил Дан. – Если тебе не дают информацию – возьми ее.
– Да тебя же потом…
– А я собираюсь оставлять болтунов в тылу?
– Что?!
Волков резко повернулся, взял Малахова за портупею и слегка встряхнул.
– Слушай, Малахов, сейчас дело стоит не в том, чтобы что-то раскопать и кого-то привлечь, а в том, чтобы спасти как можно больше шкур. Ты уже забыл о вчерашнем разговоре?
Малахов мотнул головой.
– Так вот, – продолжал Дан, – сейчас наша задача – узнать, почему появились «оборотни» и Охотники. Я ж говорю – они только предупреждают, а не действуют, не атакуют. И хочешь ты этого или не хочешь – я все сделаю своими методами. Понял?
Малахов кивнул. Дан отступил на шаг, криво улыбнулся и хлопнул Малахова по плечу.
– Извини, Вить, сорвался.
Малахов улыбнулся и в свою очередь ткнул Волкова кулаком в грудь.
Они доехали до «Маяковской» и пошли пешком,
– Слушай, Дан, – негромко промолвил Малахов, – а чьи шкуры мы должны спасать?
– Свои, – жестко отрезал Волков. – Ты думаешь, что спасешь еще чьи-то? Если да, то зря думаешь.
– Как знать, – сказал Малахов, – как знать.
VIII
Капитан Виктор Николаевич Малахов застрелился на рассвете 17 ноября 1997 года в своем служебном кабинете. Застрелился, после того как я представил доказательства того, что Дикий Охотник впервые появился впоследствии взрыва и пожара на оборонном заводе под Первоуральском. Об этой аварии опять же ничего не было известно ни общественности, ни Комиссии.
Кроме того, по Комиссии гуляла новость об организации новой следственной группы, которая должна была заняться авариями на нефтяных и газовых промыслах. Там просто проваливались вышки. Создавалось такое впечатление, что земля просто расходилась, а потом опять сходилась, – сейсмологи подтвердили это, кстати, было ровно три мощных толчка, по числу исчезнувших вышек. Были, само собой, и взрывы газа, и горящие фонтаны нефти. Были и жертвы. Малахов все это сопоставил. А тут еще я со своею информацией.
Витька все материалы дела «Дикий Охотник» сжег, запустил в компьютеры ВЦ вирус, уничтоживший всю информацию. И выстрелил себе в голову из пистолета «стечкин»
Я не обвиняю его в трусости и не виню себя в его смерти. Правда у каждого своя. Он, как и я, понял, что бороться бессмысленно. И с Природой, и с Промышленностью.
Он умер, не желая и не будучи в силах бороться. Я остался жив.
В тот же день, 17-го, я нагрузил припасами, инструментами и оружием «Урал», погрузил туда Маришку и свой нехитрый скарб. И рванул на восток.
Если вам кто-то скажет, что нет больше мест, где не ступала бы нога человека, то плюньте ему в морду. Есть. Если вам кто-то скажет, что невозможен конец света в отдельно взятом городе, – сделайте так же. Возможен. Но вовсе не значит, что нужно сидеть и дожидаться его.
Малахов не стал дожидаться и умер. Я не стал дожидаться – и жив.
В конце концов, технизированная цивилизация – это еще не венец творения.
Поживем – увидим.
Часть 1
1. САМЫЙ ОБЫЧНЫЙ ДЕНЬ
НЕУСЛЫШАННЫЕ МОЛИТВЫ
В отчяньи, со всхлипами, навзрыд
Мы молимся, но нас никто не слышит
И безнадежным равнодушьем дышит
Церковный свод, как свод могильных плит
«Бойцовые Коты», до этого лениво покуривавшие, прислонившись к колоннам или усевшись прямо на пол просторного вестибюля станции метро и перебрасывавшиеся вялыми шуточками, насторожились, затоптали сигареты и подняли стволы десантных АКМов, удлиненные толстыми цилиндрами пэбээсов. Четыре группы – по пять здоровенных парней в камуфляже в каждой – наглухо блокировали все выходы из тоннеля и были готовы залить потоками свинца все, что бы ни появилось из темноты,
Но огонь так открыт и не был. Стволы дрогнули и поднялись к потолку. Из тоннеля, ведущего к станции «Технологический институт», показался высокий сухощавый парень в заляпанном кровью мешковатом сером комбинезоне. Правда, его высокий рост стал заметен лишь после того, как он бережно опустил на руки стремительно подбежавших к нему «Бойцовых Котов» ватно обмякшее тело в изодранном и пропитанном кровью камуфляже и с трудом разогнулся.
– Что случилось, командир? – спросил его старший пятерки.
Наблюдавший эту сцену сержант милиции, несший дежурство в этот ранний утренний час на станции «Балтийская», удивленно поднял брови – этот сухощавый, хлипкий с виду парень разительно отличался от остальных «Бойцовых Котов». Причем сравнение было не в пользу парня.
– Семейка выворотней, мать их, – ответил парень и сплюнул кровавый сгусток на свежевымытый пол вестибюля. – Злого и Фитиля сходу в клочья, Лома я вытащил. Положили вроде всех. Проверьте.
– Вот б…ство! – выматерился старший пятерки. Парень оглянулся. В тоннель на рысях вбежала свежая пятерка Большого Грызя, растворилась в темноте. Парень мотнул головой.
– Как Лом, Макс? – спросил он у одного из бойцов, возившегося с раненым. Тот покачал головой.
– Почти безнадега.
– Вот б…ство! – полушепотом выматерился парень, ладонью крепко потер узкое длинное лицо, пошатнулся, отшагнул назад к колонне и сполз по ней на пол. Он поднял взгляд на стоявшего столбом напротив сержанта милиции, и тот вздрогнул – зрачки парня, похожие на карандашные точки на белом листе бумаги, медленно расширялись, принимая нормальный размер, превращаясь из угольно-черных в серо-водянистые. Только сейчас сержант заметил глубокую рваную рану на бедре командира «Бойцовых Котов».