– И вот, Поэзия умирает. А мы зачем-то живем. Зачем? – Снособеседник молча и медленно зашагал по направлению к набережной. Командор невольно пошел следом.
– Знаете, – после долгого молчания произнес снособеседник, – нам не стоило бы продолжать существование, ибо многие начинают как-то подспудно осознавать – не явно осознавать – гибель Поэзии и начинают пытаться воскрешать ее. Прекрасной попыткой была Игра В Бисер. Многие ее партии, несмотря на математическую свою отрешенность и холодность, были воистину пронизаны Поэзией. Но Поэзия созидательна. Созидательна даже своею разрушительностью. А Игра становилась все более и более бесплодной. Нас может спасти лишь паломничество в Страну Востока…
Командор замер на месте, остановившись посреди Московского моста. Его спутник сделал еще несколько шагов, прикурил новую папиросу от окурка. Щелчком послал окурок в темную воду Даугавы и, повернувшись, неспешно подошел к Командору, сунул ему в руку узкий, сложенный вчетверо листок и зашагал в сторону центра.
Командор развернул листок и изящная мелкая вязь иероглифов, которых он не знал, заплясала у него перед глазами, складываясь в странные строки:
Нет безразличия. Нет различенья тоже.
Мир исчезает медленно, без боли.
Жизнь, как театр, когда пустеют ложи,
Свобода есть, но нет мечты о воле.
Крепка темница, но не вижу стен,
Не вижу разницы между решеткой, небом.
Был тихим, мягким ветер перемен,
В нем не было беды – лишь запах хлеба.
Мир – мандапа, И нерушимо тело
Сознания. Явления пусты.
Причин и следствий нет. Любое дело –
Как чистые тетрадные листы,
Лишь вечный свет безбрежного пространства,
Сатори и Сибуми – их слиянье
Дает не ощущенье постоянства,
А вечность. И полет среди молчанья…
Ветер вырвал листок из руки Командора и унес его в сторону Взморья – ветер резко изменился. Командор поднял взгляд, но не увидел спутника, лишь где-то вдали на Лачплеша мелькнул в свете фонарей знакомый силуэт…
Командор проснулся. Не вставая, он сунул в зубы сигарету и закурил, глядя в потолок. Пятью-шестью жадными затяжками он докурил ее почти до фильтра, приткнул окурок в пепельницу и закрыл глаза…
…и поднялся по ступеням Святой Гертруды. Навстречу ему встал с этих же ступеней до боли знакомый человек – тот, что беседовал когда-то с лейтенантом Прэстоном, и его, Командора, извечный Снособеседник. Командор ждал следующего жеста снособеседника и, увидев его начало, внутренне сжался. А тот снял очки с толстыми стеклами, которые держались в тонкой оправе лишь благодаря какому-то инженерному чуду, и улыбнулся своей улыбкой, балансирующей на грани святости и идиотизма. Командор вздохнул.
Продолжалась Эпоха Циклических Снов…
Чистильщик тяжело поднял голову с плоской подушки. Все еще было, словно в тумане, да и смотреть-то было не на что – в камере по-прежнему царил мрак. Видения, посетившие его в наркотическом сне, не желали уходить, кружась перед внутренним взором, бесплотные, словно привидения.
Даже не пытаясь сконцентрироваться, чтобы прогнать муть перед глазами и дурноту, Чистильщик снова лег на матрас, повернулся на спину и максимально расслабился. Кажется, среди своих видений он нашел путь к побегу, и теперь все зависело только от того, сколько свободного времени ему дадут его мучители.
С полудня зарядил мелкий дождик, словно желая пропитать едва успевшие высохнуть землю, заборы, крыши домов и сараев. Крупные капли падали с листьев поникших от влаги деревьев. Над речкой висел жидкий туман, липкий, словно патока, вода была подернута меленькой рябью. Мирдза, откинув капюшон на спину, постояла у перил, задумчиво глядя на воду. Марта нетерпеливо потянула ее за рукав куртки.
Такой же туман, только немного погуще, висел и в карьере, сокращая видимость до десятка метров и делая сумерки темней. Все так же задумчиво Мирдза поглядела на дальнюю стенку карьера, не решаясь начать то, ради чего пришла сюда. Не державшая ранее оружие в руках, она колебалась, справедливо думая, что, начав самообучение и обучая сестру, обе они бесповоротно втянутся в опасные и не всегда понятные игры, где минимальная ставка – собственная жизнь. Максимальная же – покой и даже жизнь близких.
Но игра, в которую сестер вольно или невольно втянули и Вадим, и их собственная природа, уже началась. Стоило быть хотя бы минимально готовыми к ее непредвиденным поворотам. Мирдза поглядела на сестру, азартно расставлявшую на песчаном откосе пустые консервные и пивные банки, бутылки, и усмехнулась: для сестренки все это было именно игрой – забавной, хотя и диковатой. Расставив «мишени», Марта нетерпеливо оглянулась на старшую сестру, и та скинула с плеча сумку, присела над ней, потянула «молнию» и явила на свет божий два пистолета «маузер ХСП» с глушителями и пачку патронов. Это было не совсем правильно – стоило привыкнуть к звуку громкого выстрела, но где же было найти стрельбище, куда бы не заглянул кто-нибудь, услышав звук выстрелов?
Марта присела рядом с сумкой и нетерпеливо протянула руку к пистолету, и Мирдза довольно сильно шлепнула ее по тыльной стороне ладони.
– Уймись, – проворчала она, – это тебе не игрушки.
Вадим когда-то показывал ей, как обращаться с оружием, и теперь идеальная зрительная память помогла. Мирдза показала сестре, как извлекается и вставляется магазин, загоняется в патронник патрон, как привести пистолет в боеготовность и поставить на предохранитель. Снарядив пару магазинов патронами, молодая женщина выпрямилась, шагнула в сторону, замерла, чуть согнув колени – одна нога немного впереди, вес распределен на обе ноги, – обхватила правую кисть, которая расслабленно держала рукоять пистолета, левой, заняв классическую стойку Уивера. Неторопливо подняв чуть согнутые руки, она совместила срез глушителя с мишенью и плавно нажала на спусковой крючок.
Пистолет толкнул в руку, но не так сильно, как Мирдза ожидала, и пуля из-за излишне напряженных плеч ушла выше. Учтя это, молодая женщина расслабила плечи, мотнула головой и легко выпустила оставшиеся в магазине пули по семи мишеням. Попала в шесть. Для первого опыта общения с боевым оружием – очень даже неплохо. Загнала в рукоятку новый магазин и попробовала еще раз. Восемь выстрелов – семь попаданий. Она отметила для себя, что при последнем выстреле рука уже устает от отдачи и теряет твердость. Ну, это надо будет отработать позже, а сейчас нужно научить азам сестру.
Через сорок минут, установив новые мишени, сестры снова открыли огонь, причем Марта отмечала каждое удачное попадание радостными взвизгами. В какой-то момент эти взвизги слились в непрерывный писк, а потом девушка умолкла – наверное, охрипла, подумала Мирдза и покачала головой. Для младшей сестры все эти упражнения все-таки оставались увлекательной игрой, хоть как-то развеявшей скуку их вынужденного затворничества. Да и сама Мирдза была рада несколько изменить привычное течение серых дней.
Когда его ткнули носком ботинка под ребра, Чистильщик не шевельнул ни единым мускулом. Его полузакрытые глаза не видели, кто это сделал, да собственно – какая разница. Окружающий мир он воспринимал только с помощью слуха и внутренним чувством, которое сам затруднялся определить – что это такое. Все остальные рецепторы были отключены, хотя где-то внутри сознания дремал невидимый сторож, готовый в любую секунду дать телу команду «к бою!» и развернуть его, подобно туго свернутой пружине.
Касание чьих-то теплых пальцев к холодной, почти ледяной коже шеи в районе сонной артерии показалось Чистильщику ожогом раскаленной стали, но он все равно не шелохнулся.
– Дыхания и пульса нет, – услышал он незнакомый голос. – И налицо – трупное окоченение, начинающее, впрочем, уже отходить.
Кто-то пошевелил его рукой – с натугой, медленно.
– Что вы хотите сказать, доктор? – услышал Чистильщик голос Яниса. Тяжкий вздох.
– Только то, что этот человек мертв.
Чистильщик почувствовал, как ему оттянули верхнее веко. «Наверное, – отстранение подумал он, – еще и посветили тонким фонариком в глаза». Бесполезно. Его зрачок не реагировал на свет. Старая шутка индийских йогов – один медленный и неглубокий вдох в полторы минуты, и навык терморегуляции организма – стандартный метод аномалов для ухода от допроса и побега.
– Твою мать! – на сей раз Янис перешел на русский, ибо родной язык не давал возможности выразить эмоции в полной мере. – Его никак нельзя оживить?
– Абсолютно, – ответил незнакомый голос. – Он умер не менее пяти-шести часов назад.
– Епона вошь! – в наборе ругательств Янис не был мастером. – Хорошо. То есть полное говно. Арвид, Гуннар, отвезете труп в морг городской больницы. Доктора Слэзарса я вызову туда сам. К утру у меня на столе должен лежать отчет о вскрытии. Особенно меня интересует, почему он смог противостоять «сыворотке правды». Выезжайте немедленно. Хотя… – тут Янис умолк. – Доктор, – после минутной паузы сказал он, – а не может ли наш пациент симулировать смерть?
В камере раздался короткий смешок.
– И отсутствие дыхания – тоже? – спросил доктор. – Сердцебиение – еще туда-сюда, но дыхание и температура… Что вы от меня хотите?
– Я от вас? Абсолютно ничего. Арвид, помоги…
Чистильщик почувствовал, как под ногти на его ногах (почему все считают, что иголки надо загонять в руки?) вонзились тупые иглы. Если бы он был в обычном состоянии сознания, то он бы закричал. Но не сейчас. Боль придет позже и будет вдвое сильней, чем обычно, а сейчас он лишь отметил, что два ногтя на правой ноге отслоились от кожи и из-под них показалась кровь – чуть-чуть, по своему объему равная испытываемой им сейчас боли. То есть – почти никакой.