– Привыкнешь, – сказал сидевший напротив парень… Моди. В вырезе ворота блеснул амулет, такой же, как у Альмода и Ульвара. А на вид совсем молодой. Сколько он ходит, интересно? Или об этом тоже не спрашивают?..
– Может быть. Только пока мне предлагают привыкать ко всякой гадости.
В коридоре его окликнул Альмод. Эрик остановился, поджидая, пока тот догонит его.
– Первый просил передать, что твое посвящение завтра вечером, – сказал командир. – Сегодня он слишком… занят. До того – из ставки ни шагу. – Эрик кивнул. Завтра так завтра. – Зайди к казначею, забери отступные за свое плетение. Теперь это собственность ордена. Лейву я сам напишу, пока он не вздумал присвоить авторство.
– Он никогда бы…
Альмод рассмеялся так, что Эрик на миг почувствовал себя младенцем:
– Ты, считай, мертв, он – твой наставник, и кто, кроме тебя и него самого, знает, что в этом плетении твое, а что – его?
– Он не…
– Да, я вижу, что он в этом почти не участвовал. Его стихия – созидание, а не разрушение. Как и моя, впрочем, – задумчиво добавил он. – Поэтому мы с ним неплохо ладили.
– Он не стал бы! – повторил Эрик.
Альмод снова рассмеялся:
– Пари? На что? Спорим, он уже его присвоил?
– Тебе так нравится ждать от людей всякого дерьма? – медленно произнес Эрик.
– Не нравится. Но что поделать, если дерьма в этом мире – и в людях – не так уж и мало?
Эрик пожал плечами: на философские споры настроения не было.
– Через час приходи в зал для плетений, – велел Альмод. – Соберу командиров и наставников, покажешь свое, авторское. Жаль, Ульвар не успел… Ничего, потом передадут.
– Я балбес, – сокрушенно признал Эрик. – Надо было хоть Кнуду показать, время было.
– Задним умом все мы крепки. Но, раз уж зашла речь… Не привязывайся.
– То есть?
– Не заводи в ордене ни друзей, ни возлюбленных. Не привязывайся. Они умирают, ты остаешься… с очередным шрамом в душе.
Эрик посмотрел через его плечо – туда, где Тира разговаривала с каким-то парнем. Альмод усмехнулся:
– Уел. Впрочем, она меня переживет.
– Мара меня тоже.
– Мара… – Он хмыкнул. – Глупо. Спорим, она найдет тебе замену через месяц?
Эрик заставил себя разжать кулаки:
– Легко спорить о том, что невозможно проверить.
– Проверить еще легче. У меня остались знакомые в Солнечном, которые радостно изложат все сплетни. Она ведь наверняка останется на кафедре – на твоем месте.
Теперь усмехнулся Эрик:
– Из двоих, заключивших пари, один дурак, потому что не знает, но спорит, второй – подлец, потому что знает, но спорит. Кем ты считаешь меня? И кто тогда ты сам?
Он прибавил шагу. Может, напиться? Пока он все равно не полноправный чистильщик и всем на него плевать.
– Эрик, – окликнул Альмод из-за спины, – а если дурак – я?
Он обернулся.
– Я почти в этом уверен.
– Почти? – переспросил Альмод.
– И я не хочу быть подлецом.
Пацан улетел, словно ошпаренный. Альмод ухмыльнулся ему вслед. Тира взяла его под руку:
– Жарко тут. Пойдем подышим.
Он удивленно вскинул бровь. В зале трапезной, может, и было жарковато от печей и очагов, но по неотапливаемым коридорам гуляли сквозняки. Но спорить не стал: чего бы и не подышать? Весна разошлась вовсю.
Они устроились на скамейке. Тира надолго замолчала. Альмод не стал ее торопить. Сегодня утром, после известия о гибели Трюгви, она была сама не своя.
В такие моменты Альмод ненавидел собственное бессилие. Он всегда умел складно болтать, но слова пусты рядом с настоящим горем. Сначала Фроди, теперь вот Тира… Она давно дружила с Трюгви. Его вообще любили почти все, славный парень… был. Альмод-то давно взял себе за правило ни к кому не привязываться и не скорбеть. Глупо сокрушаться о неизбежном. Но говорить об этом было бы жестоко, так что все, что ему оставалось, – обнимать ее, как утром. Или молча сидеть рядом, как сейчас.
– Ты ведь видел сегодня Первого? – спросила вдруг она.
– А что?
Тира сорвала ольховую сережку.
– Нехорошие слухи ходят. – Она затеребила сережку в руках. Альмод ждал. – Первый перестал появляться в общей трапезной, и слуги шепчутся, что он и у себя почти ничего не ест. Предпоследнее посвящение сорвалось из-за того, что он не удержал плетение. Девочка погибла.
Альмод мысленно выругался. Он всегда считал Первого хорошим мужиком… Или тот лишь казался таким в сравнении с предшественником?
Та часть плетений при посвящении, которая была заботой Первого, не требовала особых сил. Если он не справился с ритуалом, значит, чувствовал себя очень плохо. Устав ордена не запрещал отказаться от должности Первого и снова ходить в отряде. Если все настолько худо, почему бы не отдать место?
Или Первый сам не заметил, насколько все плохо? Да, в приступе он не сумел бы удержать плетение. Но тогда сплетни бы уже разнеслись – и болтали бы не о том, что Первый почти не ест, а о судорогах. Впрочем, Лейв говорил, что поначалу приступы могут быть совсем незаметными. Со стороны кажется, что человек замер, глубоко задумавшись, а у него из памяти все выпадает напрочь.
Надо заглянуть в университетскую библиотеку. Сейчас уже, конечно, просто для того, чтобы освежить знания.
А сам Альмод пошел бы в отряд, отказавшись от безопасности ставки? Понимая, что первый же прорыв наверняка окажется последним, если уж несложное плетение удержать не получится? И что вполне может стать тем, чья ошибка утянет за собой и остальных?
Не пошел бы. И Первым не остался бы. Всегда есть третий путь. Но Первый – не он.
– Трюгви говорил, что Первый умрет.
Так… А что, если разболтавшегося пророка заставил замолчать сам Первый? Звучит правдоподобно. И тогда все остальное действительно лишь цепочка случайностей.
Но с чего бы пророку говорить такое? Альмод же сегодня все сделал чисто. Где-то недоглядел, и болезнь вернется? И к тому моменту не окажется никого, кто мог бы помочь? Вполне вероятно. Сам Альмод давно не питал иллюзий по поводу собственного бессмертия. Но они же отдали плетение, значит, будут и другие.
А многие ли готовы рискнуть, зная, что в случае неудачи окажутся на виселице за убийство? В лучшем случае в допросной, не зная, хватит ли духа продержаться и не оговорить себя? Как ни странно, пацан рискнул бы – вот уж кто явно не трус. Но Эрик может сгинуть вместе со своим командиром. Кто еще? Ульвар – но тот не возьмется не из страха, а зная, что плести с такой точностью не сумеет. Магни? У того хватит и духа, и умения, но, если не будет Первого, Магни – один из кандидатов на его должность. После самого Альмода, Ульвара и Астрид. А еще он позавчера ушел на прорыв, и жив ли сейчас – неизвестно.
Так что, он зря возился? Или все куда проще?
– Видение или предчувствие?
Видения случаются в самом конце бдения или сразу после него, пока еще не выветрился полностью черный корень, а разум уже не ищет определенную цель. Они сбываются всегда. Предчувствие… Оно предчувствие и есть. То ли в самом деле предсказал, то ли померещилось. Задним числом легко самому поверить, что знал загодя. Нет, часто это оказывалось правдой, иначе не узнавали бы пророков. Но сколько раз Тира ждала его зря? Он никогда не спросит ее об этом, как никогда не просил дожидаться, но, если ей так легче – пусть.
Все-таки зря он ее в это втянул. Знать бы тогда, много лет назад, как оно обернется. И плевать, что сама попросилась. Пережила бы.
Тира всерьез задумалась.
– Он не говорил, что́ видел… – медленно сказала она. Поразмыслила еще немного. – Думаю, все-таки предчувствие.
Значит, бабка надвое сказала. К тому же Трюгви мог просто посмотреть на Первого и где-то там, в глубине разума, сложить два и два, толком сам не осознав. И решить, что предчувствие.
– Так что с Первым? – снова спросила Тира. – Если ты видел его сегодня?
– Когда-нибудь непременно умрет, – хмыкнул Альмод. – Но точно не в ближайшее время. Я об этом позаботился.
Болтать она не станет, можно даже не предупреждать. А похвастаться хотелось. Тончайшая работа. Он часто смеялся, дескать везучий, но дело не только в везении. Если подумать, удачу свою он добывал сам.
Однако по мере того, как он рассказывал, лицо Тиры становилось все мрачнее.
– Ты сошел с ума, – сказала она наконец.
– Вот спасибо! – Альмод сделал вид, что обиделся. Впрочем, он и вправду почти обиделся. – Вот и рассказывай тебе!
Она прикусила губу и отвернулась.
– Эй, ты чего? – Он попытался обнять Тиру, но она вывернулась и вскочила, сжав кулаки:
– Я чего? Это ты чего! Зачем?!
Альмод сплел защиту от лишних ушей, пока на них не начали оглядываться. Двор полупустой, но чужое любопытство – сущая отрава.
– Все же обошлось.
– Обошлось?! – закричала она. – Замечательно обошлось! Первый по-прежнему будет сидеть в своем кабинете, ты по-прежнему будешь уходить на прорывы, а я – не знать, вернешься ли. Это ты называешь «обошлось»?!
Так вот в чем дело. Трудно ее в этом винить. И все же…
– Я сделал то, что должен был.
– Кому должен? Первому? Когда это ты успел ему задолжать?
– Себе. И своим людям.
– С какой стати ты что-то должен им? И Фроди, и Ингрид – взрослые люди, а четвертый… Ты бы его не взял, если бы он не был способен за себя постоять.
– Не собираюсь отсиживаться в безопасности ставки, пока те, кого я привел в орден, закрывают прорывы. Я сделал то, что считал нужным. Точка.
– Ты всегда делаешь то, что считаешь нужным! – закричала Тира. – И тебе всегда было наплевать на меня!
Альмод выругался под нос. Понеслось…
– Если бы мне было наплевать, стал бы я…
– Да! Это ты решил, что быть пророком безопасней, чем ходить в отряде! Это ты решил рассказать Первому, что я начала видеть! Ты спросил, хочу ли я пожить чуть дольше такой ценой?! Хочу ли я раз за разом прощаться и не знать, удастся ли свидеться? Хочу ли я гадать ночами, жив ли ты еще? Хочу ли я ждать, вернешься ли ты?